– Беги! – крикнул Тим в полуобороте. В голосе не металл – взволнованность. Дело плохо.
Ступеньки кинулись под ноги, опасливо накреняясь вперед на поворотах.
Сзади слышались неясные звуки борьбы, но все тонуло в поглощающем свисте дыхания. И в голове прыгало, дергаясь от неровного бега, только одно слово: нереально!..
На нижний этаж девушка влетела, пропуская по три ступеньки, ударилась об дверь, притормаживая, заколотила руками, крича что-то неразборчивое.
Ответа не последовало.
Вторая. Третья…
Ну должен же кто-то помочь! Хоть кто-нибудь!..
Она бессильно била кулаками дерматиновую вишневую обивку, внутренне содрогаясь от ужаса.
«Это все нереально! Не по-настоящему! Неправда!..»
На шум, доносившийся сверху, хрустнула, приоткрываясь, дверь угловой квартиры.
– Чаво бузишь, ошалелая?.. – донеслось неразборчиво-шамкающее, с хрипотцой. В образовавшейся щели, опасливо высовываясь наружу, блеснули два темных глаза за морщинистом лице.
– Помогите! – Кристина лихорадочно вцепилась в дверь, дергая и тряся ручку, но она не поддавалась, видимо, придерживала изнутри цепочка. – Пожалуйста!.. – на половине вдоха, надломанным шепотом.
Сверху, за изгибом лестницы, раздался грохот и стук. Раздались приглушенный стон и хрипы.
Дверь судорожно дернулась, чуть не придавив Кристине пальцы, и резко захлопнулась внутрь. Послышался скрежещущий звук вновь запираемого замка.
Нет!
– Тим!
Он почти не обернулся. Резко, накрест сводя руки перед собой, сделал шаг назад и вниз, слепо нащупывая ногами ступеньки. В серебряной полутьме сверкнуло молниеносно и остро, взвиваясь вверх, ударилось о его скрещенные запястья и с металлическим лязгом отскочило на пол, извиваясь ядовитой змеей возле ног нападающего. Тень едва заметно покачнулась.
Что-то полыхнуло. Не светом, но едва различимым цветным туманом. Тим развел руки – коротко и резко, будто разрывая невидимую стальную нить, – сияющий дым вздрогнул и опал; глаза парня на долю секунды остановились на ней.
«Беги» – прошептал одними губами.
Тень хлестнула с замахом и наискось, пуская цепь по широкой дуге. Конец с металлическим лязгом ударился в стену, оставив на ней глубокие засечки.
Парень уделил им ровно столько внимания, сколько нужно, в промежутках между вдохом и выдохом чувствуя, как колотится бешено, подступив почти к самому горлу, разрывающееся сердце.
Его гул стоял в ушах, кровь пульсировала и билась внутри, точно раненая птица, разгоряченная кожа чувствовала каждое движение, каждую вибрацию воздуха, предугадывая последующий выпад.
От последовавшего сразу за первым ударом он едва успел увернуться – прогнулся назад и в сторону, едва не теряя равновесие, попытался удержаться на ногах. Бетонная крошка отвратительно скрипела под подошвами, в ноздри бил острый запах гнилого мусора, пыли и гари.
Гарь.
Черный силуэт тени казался объятым черным пламенем. Тим смотрел в широко распахнутые в обезумевшем выражении глаза пришельца, не в силах оторвать взгляда. Тонкие губы тени насмешливо поползли вверх на неподвижном лице.
Парень чуть не пропустил следующий хлесткий бросок.
Конец цепи с неразличимым свистом вспорол воздух возле его уха, кромсая пространство широкими ломтями, опал и снова прицельно ударил по тому месту, где еще секунду назад стоял Тим.
Но проскользнул мимо, попав по железным перилам лестницы, с оглушительным лязгом закручиваясь вокруг погнутых перил, оплетая их несколько раз.
Тень попятилась вниз по лестнице, все с тем же неподвижным безразличным выражением на лице. Похожее на маску лицо. Толстый слой отштрихованной глины, без определенных линий. Угловатая и рубленая. Глаза – две всполоха адского пламени. Сбоку снова послышался испуганный возглас.
Кристина. Застывшая в углу лестничной площадки, почти вжавшаяся спиной в незнакомую дерматиновую дверь. Глаза расширены от плещущегося в них ужаса. Пальцы судорожно сжимают ручку, будто последнее спасение.
«Прости, девочка, спасать нас некому».
– БЕГИ!
Тим отшатнулся в сторону. Полусекундное промедление выставило свою цену – руку обожгло. Стремительная боль расползлась по предплечью, сковывая все внутри, на мгновение застилая глаза кровавой пеленой тумана. Словно огонь, разверстывающийся прямо внутри тела. Зато она наконец шарахнулась в сторону.
«Зато она…»
Фраза не успела осесть в голове.
Черный силуэт пронесся мимо, опаляя лицо невидимым огнем.
«Кристина, сзади!» – хотел крикнуть, но губы лишь слабо вздрогнули, не успев среагировать.
Тень взвилась в воздух, стремительно оплывая знакомыми птичьими контурами; черные крылья мощным взмахом резанули пространство. Кристина внизу, ярусом ниже, на другом, точно таком же некрытом балконе. Завороженно смотрит на стремительно приближающийся сгусток мрака.
Толчок – неправдоподобно мощный и сильный, направленный в грудь; балконные перила слишком хлипкие, слишком низкие и непрочные для такого удара.
Перед глазами мелькнуло и застыло вечернее темное небо, внутри замирая, растекся болью холодный мрак. Умирать ведь не страшно. И не больно.
И падать тоже. Даже кажется, если закрыть глаза, что ты летишь.
Если закрыть глаза…
98-й. глава 8
– Да… нет… наверное… не совсем…
Слова бесшумно падали в воздух, смешиваясь с порхающими в нем золотистыми пылинками. Кирилл смотрел на матово-желтый, сливочный блик солнца, расплывшийся на поверхности стола, и представлял, как скоро уйдет из этого душного наполированного кабинета куда-нибудь во двор. Но психолог не намеревалась отставать.
«Хорошо ли себя чувствуешь?»
«Жалоб нет?»
«С тобой все в порядке?»
«Не случалось ли чего странного?..» – последний вопрос, кажется, был задан вслепую, наугад. И так же наугад Кирилл ответил. Не задумываясь. Потому что не замечал подвоха. Брякнул первое пришедшее на ум, не задумываясь о попытке соврать.
И сразу пожалел.
Четыре вопроса.
Четыре ответа.
Четыре всадника апокалипсиса.
Кирилл шумно вздохнул.
Он проторчал на приеме уже очень долго. Часов в кабинете не оказалось, но по внутренним расчетам выходило, что завтрак Кирилл пропустил. Разговор, похожий на замусоленную жевательную резинку, действовал на нервы. Обстановка тоже не вызывала расположения. Белый кабинет с белыми стенами, белым полом и старательно выбеленным потолком выглядел удручающе. В центре огромным айсбергом высился письменный стол, на котором не было ничего из свойственных рабочему пространству предметов: ни ручек, ни карандашей, ни даже листка бумаги.
Если психологичка не собиралась ничего писать, а только мучала его битый час вопросами, зачем нужно было делать это именно здесь? Почему не в столовой? Там хотя бы пахнет приятно – гречневой кашей с маслом и крупинками сахара, солоноватыми ломтиками сыра на толстых рассыпающихся хлебных кусках, какао с глянцевитой молочной пленкой на поверхности. В кабинете же – Кирилл принюхался – не чувствовалось вообще ничего. Никаких запахов.
Это был вакуум вне времени и пространства.
Больше всего раздражало, конечно, что стол стоял у окна и свет с улицы падал психологичке в спину, делая лицо темным, а эмоции – неразличимыми.
Хотя если при дневном свете у нее такое же скучное, будто скованное лицо, какое Кирилл разглядел вчера возле автобуса, страшной потери в этом нет. Память услужливо нарисовала портрет психолога: высокие скулы, резко выдававшийся вперед подбородок, длинный худой нос с вострым кончиком (точно у крыски Лариски из мультфильма про крокодила), брови – две тонкие волосяные ниточки.
Волосы прилизаны в пучок на затылке.
– Скажи, тебя что-то тревожило в последние дни? – очень искусственный, елейный голос. Таким разговаривают либо с очень важными людьми, от которых зависит твое материальное состояние, либо с детьми, у которых умственная отсталость.
Чтобы казаться максимально доброжелательными.
– Нет.
Кирилл поерзал на неудобном стуле.
– Ты часто бываешь погруженным в свои мысли?
– Не очень.
«Мои мысли вязкие, будто болото. В них невозможно плыть, и идти спокойно тоже не получается. Лучше в них не вляпываться…»
– Может, твои отношения с отцом стали более прохладными? Тебе не казалось, что вы отдалились друг от друга эмоционально?
«Я не успел спросить у него, ведь мой отец отдалил меня физически и запрятал здесь…»
– Ты не замечал у себя появление новых черт характера?
«Лучше спроси, какие галлюцинации преследуют меня день ото дня…»
– Не-е-т, совершенно нет, – Кирилл улыбнулся. Когда-то давно он слышал: расположения человека можно добиться, если принять его игру. Кириллу не нужно было ничье покровительство или союзничество, но если для дальнейшего благополучия сейчас нужно просто отвечать на дурацкие вопросы, пусть будет так.
Женщина нахмурила брови. Точнее, слегка сморщилась кожа над местом их предполагаемого нахождения.
– Что-то не так?
– Все в порядке. Иди, – разочарованно произнесла психолог, опуская набрякшие веки. Сеанс окончен. Антракт. Занавес. – Поговорим в следующий раз.
Кирилл буркнул невнятные слова прощания и прошмыгнул в коридор. Уже вне кабинета, почувствовав долгожданную свободу, он прислонился к стене, запрокинул голову к потолку и закрыл глаза, прислушиваясь к незнакомым звукам.
Дом давно проснулся. Кирилл почувствовал это сразу. Ощущения, звуки и запахи накатили на него, обожгли, как обжигает зубы студеная родниковая вода, стоит глотнуть ее слишком много. Где-то хлопали двери. За соседним поворотом коридора простучали босые шаги. Мальчишечий голос прокричал кому-то неразборчиво и весело. Снова хлопок двери. Гудели расшатанные половицы. Там, внизу, видимо, было много народу. Ветер трепал жалюзи, вырываясь из форточки. Недалеко шипела в умывальнике напористая струя воды.
Прозрачные стекла внешнего коридора блестели солнечными огоньками. Свет прозрачными ломтями ложился под ноги.
Прижимаясь к стене, Кирилл чувствовал: жизнь невидимыми потоками течет внутри Дома, под слоем краски и штукатуркой. Невидимыми артериями произрастает из его перекрытий, пульсацией передается по проводам электросети, разносится по комнатам, рождая в каждой свет и тепло…
Кирилл открыл глаза. Наваждение растаяло, точно возникший образ был лишь кадром диафильма и теперь лампочка погасла, а вместо цветного изображения на стене осталась белая несуразная простыня.
Он уставился в потолок, сморгнул и почувствовал холод. Тонкий сквозничок шел из-под рассохшейся, покрытой струпьями лака оконной рамы.
В реальности Дом был старый, обшарпанный и хмурый. За годы наблюдений за чужими жизнями он накопил столько воспоминаний, стал свидетелем стольких происшествий, что в конце концов затерялся в них. Затаился внутри лабиринта разделенных судеб и перестал пускать в него чужаков.
Кирилл знал – он здесь посторонний.
– Ничего, я ненадолго, – произнес он в пустоту.
Дом не ответил. Ответил кто-то сзади.
– Привет!
Не пойми откуда появившаяся Юля радостно подскочила к нему.
– Ты что тут делаешь?
Она была в пестром ситцевом платье. Тонкая, суетливая, похожая мельтешащими движениями на бабочку.
Кирилл не ответил.
– Ты заблудился? Может, тебя куда-нибудь проводить?
– Туда, где есть еда, пожалуй…
* * *
Столовая оказалась на первом этаже. Заманчиво гремела тарелками и отдавая запахом готовой еды. Смесь сладкого с горько-солоноватым, чуть пригоревшим.
Светло-голубые стены с развешенными вдоль окон пестрыми детскими рисунками. Беленый потолок. Помещение полуостровом вдавалось во внутренний двор, поэтому окна здесь были с обеих сторон. Столовая оказалась заполнена гулом множества голосов.
Тут оказалось человек пятьдесят, может, чуть больше. Подростки лет четырнадцати-пятнадцати и дети помладше. У них были все атрибуты, присущие счастливым деревенским летним каникулам: ободранные коленки и золотистый загар, темные веснушки на щеках и облупленные носы, расчесанные комариные укусы, царапины на локтях и пятна от травы на майках.
Но все-таки чувствовалось в них что-то… неправильное. Сломанное…
Проходя между столами, за которыми царило обыденное оживление, Кирилл чувствовал направленное к нему внимание.
За окошком раздачи, едва заметно колыхаясь подобно дрейфующей в океане льдине, стояла толстая тетка с похожими на паучьи лапки пальцами и сладкой улыбкой. На столе перед ней громоздились готовые порции – комковатая, невразумительная жижа, расплескавшаяся по тарелкам, походила на что угодно, но только не на нормальную кашу.
«Ничего, я здесь ненадолго…»
Время шло. Кирилл старался смотреть только перед собой, не сталкиваясь с другими взглядом.
Наконец доковыряв, он отставил почти нетронутый завтрак и не оборачиваясь направился к дверям. Он не знал, куда направляется, но нестерпимое желание остаться одному гнало Кирилла все дальше. Он не заметил, как оказался в незнакомом коридоре верхнего этажа.
Окна его выходили на второй корпус. Тот был ниже на два этажа и походил на обувную коробку: плоский прямоугольник. Со стороны он смотрелся таким же картонные, ненастоящим. Стоит поверить в это, представить все всерьез, и заметишь: окна нарисованные, а крышу можно снять и поглядывать за маленькими обитателями, не подозревающими, что над их головами завис действительный хозяин этой кукольной коробки.
Кирилл сел на подоконник, поморщился. Так он представлял себе веру людей в высшие силы. Вот живешь ты своей жизнью, чего-то хочешь, о чем-то мечтаешь, строишь планы. И вдруг налетает ветер, у твоего крошечного картонного домика срывает крышу, а тебя самого отбрасывает в сторону, искалеченного, безропотного и несчастного.
Или по-другому: тормоза не срабатывают. Машину ведет на скользкой наледи. Швыряет на встречную полосу. Сталкивает в лобовое. За секунду до тебе еще кажется: все обойдется. Страшного, которое разрушит твои планы, перечеркнет жизнь, еще можно избежать…
Нет. Не думать об этом. Только не об этом…
Но стоит прикрыть глаза, и воспоминания сами возникают перед мысленным взором, получают власть, и рождаются туманные картинки…
…– Нет, мне надо подумать. Это неправильно. Ему сейчас нужна поддержка, а я отправлю его непонятно куда, в незнакомую обстановку, к чужим людям.
– Ты мне лучше скажи, сколько он так себя уже ведет. Неделя? Две? Два месяца. Это уже какое-то расстройство психики, не знаю, как правильно называется. Он несет ахинею. Какие-то видения, голоса. О чем? Ты добиваешься, что он нас всех прирежет ночью под одним из своих глюков! – женщина засмеялась. Нервно. Свести разговор к шутке не получилось.
Если б она знала, что Кирилл подслушивает за дверью гостиной, наверное, выбирал б слова аккуратнее.
– Ему просто не хватает внимания. После смерти Лены… – отец попытался ей возразить.
– Вот и побудет в компании сверстников! Это ему сейчас не помешает.
– Возможно, ты права…
– Это специализированное учреждение со свободным распорядком. Вроде летнего лагеря. Он не заметит разницы.
Фразы разбивались на слова, а слова – на слоги, которые мешались и путались. Кирилл зажмурился, затряс головой, зажал уши. Слова уже жили внутри его. Были часть крови и плоти.
Потом другое воспоминание.
Как въезжает во двор угловатый, некрасивый пустой автобус. Приземистая пухлая женщина с короткой стрижкой, одетая в болотно-зеленый комбинезон. Представляется – он не запомнил. Обратил внимание только на лицо – собачье, с обвислыми уголками губ. Черты перекошенные, угловатые, словно у морды бультерьера.
– Вы не слушайте, там по новостям всякое рассказывают про этот скандал, – елейным голосом торопливо говорила она, заискивающе заглядывая в глаза. – Заведение у нас хорошее, недовольные всегда находились. Та девчонка, она сама…