– Даже не знал, что в полиции есть такие специалисты.
– Что вы? Я дальше от полиции даже чем Вы, это вот по службе им надо разговоры разговаривать, не правда ли, герр майор? – последние слова опять имели скрытый смысл только для Котова, который сразу же стал продолжать наметившуюся благожелательную ноту разговора, но…
Ву как-то неуклюже отступил назад, запнулся о полицейского и просто грохнулся на собаковода – именно так он называл кинолога, всё это время крепко державшего собаку на поводке.
Тот то ли от неожиданности, то ли от внезапно навалившегося на него тела режиссёра выпустил поводок, и Пушок рванул вперёд, проскользнув мимо охранника.
– Извините, извините, сейчас собаку верну, – режиссёр всполошился не на шутку и набросился на ни в чём не повинного сержанта. – Ну разве можно быть таким растяпой, а ещё претендуете на звание моего коллеги: кино – лог. Собаковод ты!
Майор тут же подключился, да так рьяно, что возле калитки поднялась целая кутерьма, во время которой Ву отважно бросился внутрь, да так шустро, что охранник не успел ничего предпринять, поскольку был занят полицейскими, которые ругались и оправдывались одновременно.
ГЛАВА 3
Шахматно-карточный дом и его хозяева
Дом возвышался громадной ромбовидной скалой, повёрнутой к входящему углом, из которой рос ещё один забор – внутренний, иссиня-чёрного цвета – с той стороны, где он упирался в белоснежный дом.
Всё было очень красиво, но достаточно обычно для богатого дома. А вот за калиткой внутреннего забора всё было как во сне, вернее, как в кошмаре – правда, в шикарном кошмаре. На этот раз уже забор был белоснежный, а упирался он в абсолютно чёрный дом, лестница которого антрацитово-аспидной лавой стекала в парк.
Зелёный цвет привычного газона здесь был искоренён как вид. Чёрная блестящая галька, иногда прерываемая причудливыми белыми разводами белого кварца, занимала большую площадь, а небольшой ручеёк, дно которого было выложено прозрачным хрустальным камнем, своим блеском резал глаза.
Растений было много, но все они были как будто с другой планеты – красные, жёлтые, коричневые, в общем, всех цветов, кроме зелёного.
Но всё это был пускай и необычный, но только фон. Главным здесь были скульптуры. О которых можно было только и сказать: «Сон разума рождает чудовищ». Наконец-то Дали, Гигер и Бексиньский[7] встретились вместе, основательно выпили – да и не только выпили, но скорее всего и покурили чего-то – и создали что-то невообразимое.
Но разглядывать эти «шедевры» времени у Ву не было. Во всяком случае – пока.
В центре стоял громадный шатёр – пожалуй, единственное нефутуристическое сооружение – материал, из которого он был сделан, струился словно шёлк. Только вот это был далеко не шёлк, а камень, хотя понять это было возможно, только потрогав его.
Именно к нему и устремилась собака, которая, подбежав к одной из стенок, стала рыть землю, стремясь пробраться внутрь шатра.
Ву подбежал вовремя – она не успела нанести большой урон целостности покрытия, в противном случае появившаяся охрана с воронёными пистолетами вполне могла остановить её другим способом. И всё же он успел заметить, что в этом месте порылся не только пёс – новая галька, видимо, от недавнего ремонта, несколько выделялась по цвету.
Тут из дома вышел человек, и по поведению охраны было понятно, что это хозяин. Не старый, но и не молодой, со смешным хохолком волос на голове. Одет он был в полухалат и белую рубашку с шикарной бабочкой, но не такой, как у несчастного, найденного на дороге – это был галстук-бабочка, чёрного атласа. Весь его наряд напоминал одежду девятнадцатого века.
«Йагупоп»[8], – подумал Ву и чуть не рассмеялся, насколько он был похож на правителя Королевства Кривых Зеркал.
Но злить этого мужчину никак не входило в его планы, и он быстро переключился на свою роль.
– Пушок! – обратился Ву к собаке. – И как в полиции могут держать таких невоспитанных пёсиков!
В Ву изменилось всё, кроме одежды – голос, походка, взгляд. Он «включил» режиссёра – индивидуума гламурного, зазнавшегося и даже слегка чуть тронутого «голубизной».
А потом, крепко взяв пса за ошейник, он подошёл к одной из скульптур, как будто забыв обо всём на свете, кроме неё. Он заходил с разных сторон, приседал, а когда собаковод увёл собаку – даже прилёг возле неё, сложив пальцы рук в квадрат, как это делают операторы, оценивая кадр.
И это было настолько необычное поведение, что охрана на какое-то время остолбенела, не зная, что ей делать.
Да и их хозяин тоже внимательно наблюдал за этим действом.
Наверное, скульптура задумывалась как некая абстракция: два человека, а вернее, существа, разбираются между собой довольно необычным способом – один разрывает другому череп руками, очень похожими на пальчики Фредди Крюгера, и длинным раздвоенным языком пытается забраться ему в голову. Причём абсолютно непонятно с какой целью – то ли попробовать на вкус содержимое, то ли зализать раны, которые он сам же и нанёс. Другой же, неестественно вывернув руки назад да так, что плечевые кости прорвали кожу и торчали, как при открытых переломах, и из которых выглядывали глаза без век и ресниц, осторожно выковыривал сердце у своего «мозголиза» зубастыми ладонями. Чужой и Хищник – только основательно исковерканные в разных направлениях, словно уже готовые фигуры поставили сушиться, да забыли, и они стали плавиться и стекать, как будто были сделаны из воска. Эта скульптурная композиция была иссиня-чёрного цвета, полированная до нещадного блеска она сверкала под лучами солнца. От пристального взгляда глаз этих существ подошедшему человеку становилось явно не по себе – кажется, он провожал тебя, куда бы ты не пошёл.
Но всё же, несмотря на всю гротескность и ужас – которые вызывали абсолютно все скульптуры – надо было признать, что выполнены они были весьма талантливо.
– Какая жалость! Нет, какая жалость! – режиссёр прямо разрывался от чувств.
И тут домохозяин как будто очнулся от этого танца с бубнами, устроенного Ву.
– Вы это тоже видите? Самое важное в них?
Вообще-то, Ву хотел сказать: «Какая жалость, что это не могут видеть все, и что место этому как минимум в Лувре, и…». В общем, всякую лабуду, которую говорят творческому человеку о его творениях, когда хотят понравиться. Но поняв, что случайно попал в точку и раскрыл замысел скульптора, решил подыграть ему, ведь иначе узнать то, что на самом деле происходит в этом великолепном сумасшедшем доме, не получится никак.
– Разве кто-то не видит это? Ведь ему безумно жалко это делать, и безумно жалко другого, – на всякий случай он решил пожалеть всех.
– Думаете? Как-то необычно: и жалеть, и причинять боль. Как-то раньше мне не приходило это в голову, – хозяин – и, видимо, по совместительству творец – задумался.
– Необычно? А они у вас обычные, разве? – правда, тут Ву не кривил душой.
Обычными ни «мозгоежку» с длинным языком, ни второго, с черепом-раскрывайкой, планомерно достающего сердце, причём – не своё, назвать никому бы и в голову не пришло.
– Просто потрясён. Полиция – и такой тонкий вкус!
– Что вы, что вы! Где я – а где полиция? Позвольте представиться – Вуалов Владимир, но чаще меня зовут просто Ву. Не Джон Ву. Милостью Господней и режиссёрским факультетом ГИТИСа – режиссёр.
– Шутите? Сериалы «Мир Маньяка» и «Странные Странствия Странника»! – хозяин разве только не взвизгнул от удивления.
– Ещё скажите, что посмотрели больше одной серии! – а сам подумал: «Ну, вот есть же польза от моей работы…».
– Не только посмотрел, но и пересмотрел. Полное сумасшествие! В превосходном смысле, безусловно. Вот так история! А ещё не вечер, да и мы не на Патриарших![9] И каким образом – вы, собачка, полиция? Какой-то дивный винегрет. Дичь полная! Кстати, меня зовут… Впрочем, как же меня зовут? Для вас надо подобрать какое-то особенное имя!
– А они у вас что, разные? В зависимости от настроения или от времени года?
– В зависимости от собеседника – безымянный хозяин сказал это серьёзным тоном.
Просто он не знал, что имя собеседнику в голове режиссёра уже подобрано. И конечно бы сильно рассердился, узнав – какое.
– А причина моих собачьих приключений проста – достоверности в кинематографе, знаете ли, не хватает. Новые сценарии со старых фильмов пишут. Вот я и решил, так сказать, побывать в гуще событий, чтобы своими глазами увидеть всё.
– А-а, руками попробовать, а ногами побегать. Нового «Мухтара» снимать будете? Старый-то чем не угодил? – хозяин даже улыбнулся.
– Знаете ли, старые фильмы – это как глоток чистой родниковой воды, в критике их я вам – не партнёр. Взять того же Мухтара с Никулиным… Величайший комик, и такая трансформация! Только лучше со мной эту тему и не трогать. Не только часами – днями могу восхищаться Великим Советским Кинематографом. Тут, знаете ли, совершенно случайно оказался. Из-за моей оплошности сие животное – которое, кстати, совсем не Мухтар – нарушило ваш покой, – тут Ву мысленно скрестил два пальца за спиной: напраслина на удивительного пса, не раз выручавшего во многих делах, не должна была быть правдой.
Его слова были таким явным расшаркиванием, что Ву просто с трудом удержался от того, чтобы не добавить «так-с сказать-с», но переигрывать тоже не стоило. И он продолжил объяснения:
– Так, зовут иногда на убийства, чтобы в сторонке наблюдал, да под ногами не путался. Вот и сегодня такое происшествие случилось, только по сравнению с этим великолепием… – режиссёр развёл руки, как будто хотел обнять все статуи разом от переполнявших его чувств. – Хотя там тоже знатный скульптор попался, с юмором, знаете ли, правда – с чёрным.
– А давайте не будем себя ограничивать. О кинематографе я бы с удовольствием поговорил, да ещё с таким знатным гостем. Не откажите ведь мне в этом? – последняя фраза хозяина особняка была похожа на вопрос, но – только похожа.
– А и не будем. Только и я с просьбой… Нельзя ли как-нибудь поподробнее с прелестью этой ознакомиться с часок-другой. Тут ведь бегом не получится. Помню, первый раз в Третьяковке возле картин, что ещё на лестнице висят, я минут тридцать простоял, а тут ещё поглубже вникнуть хотелось бы.
Тут хозяин как-то внутренне напрягся, а поскольку причина этого была непонятна, Ву стал его успокаивать:
– Цветов не помну, даже и не беспокойтесь, а что не так – думаю, охрана поправит. На такой натуре можно целый фильм построить, который фурор произведёт только благодаря такой натуре, вполне выставляться можно будет, может, даже в Каннах, если с актёрским составом повезёт.
Упоминание о контроле, а также «Нью-Васюковый горизонт»[10] – как же, известный режиссёр дифирамбы поёт – снова вернули хозяина в благодушное состояние.
«Хотя, как говорится, ложечки нашлись, а осадочек остался… Надо осторожнее с ним…», – подумал Ву.
– Тогда прошу за мной, – хозяин был само гостеприимство. – А то, что мы на порожках всё беседуем.
Ву уже, было, шагнул к чёрным ступенькам лестницы, но хозяин мягко взял его под руку и развернул к калитке внутреннего забора.
ГЛАВА 4
Очень большая и очень красивая мышеловка
«А как красиво выгоняют…», – подумал Ву.
Но миновав внутренний забор, они направились не к входным воротам, а к белоснежной лестнице другой половины дома.
«Очень большая и очень красивая… Мышеловка…», – снова подумал режиссёр, но отступать было поздно…
Внутри эта мышеловка была ещё более красива, чем снаружи. От её вида режиссёр пришёл в восторг. И он был не совсем наигранный, да и сделать ещё пару комплементов хозяину будет не лишнее:
– Светлая, прозрачная, белоснежная – знаете, такими словами описал бы гостиную сценарист, и конечно же реквизиторы не смогли бы соорудить такую воздушную прелесть. Только компьютерная графика, которая осталась бы неживой, – он грустно вздохнул.
А хозяин тем временем спросил:
– Вы всегда на жизнь смотрите, как на возможную экранизацию?
– Что вы! Только выдающийся видеоряд будит во мне взгляд кинематографиста. То, что выше всех похвал.
– Льстите?
– И не думал даже! В такие моменты я никого и не вижу. Люди только мешают впитывать фантастическую натуру. Уж извините за прямоту.
– Настоящему творческому человеку можно простить многое. Не так ли?
– Бес… порно, – Ву маленькой паузой и, убрав всего лишь одну букву посредине слова, полностью изменил весь её смысл. – Я уже возвращаюсь и возвращаюсь… Понимаю, что неудобно, только вот смотрю на эту прозрачную гранёную мебель на белом мраморе – ну и кружева занавесок – как они могут быть такими воздушными? Контраст! Просто великолепно из чёрного и монументального перейти в воздушную белизну. Гениальный подход! А окна? Арт-нуво, если не ошибаюсь. Да если и ошибаюсь – от этого красота не становится менее гениальной!
Поведение режиссёра вполне можно было назвать полным бескультурьем. Гость – и никакого внимания на хозяина, более того – ходит, рассматривает вещи, да не просто рассматривает, а ещё разбирается, как они так ладно сделаны, и всё это, практически беседуя с самим собой.
Но хозяин, словно не замечая такого отношения, явно наслаждался поведением гостя, который уже который раз, не обращая ни на кого внимания, был погружён в обследование его владений. И когда тот залез под лестницу, чтобы наконец разобраться, как она – такая висящая в воздухе – сделана, решил потревожить этого исследователя:
– Может, чуть-чуть виски?
– Да, да. Сейчас иду.
– Односолодовый или купажированный? Вам со льдом?
– Обидеть художника может каждый… – пробормотал Ву, наконец очнулся и вернулся из своего мира в мир реальный.
Неясно было одно – уходил ли он? И если, уходил, то насколько глубоко?
Или это был такой комплимент хозяину для получения его благорасположения?
– Ни в коем разе. Смешанные виски тоже бывают неплохи, – так хозяин дома отреагировал на слова режиссёра про купажированный виски.
– Может и скотч назовем виски? – спросил Ву и добавил. – После того, что я здесь увидел, пить можно только что-то выдающееся и буквально – каплями. Запью огорчение. Вы предположили, что я могу разбавить благородный напиток водой, пусть даже и замерзшей, что делается лишь для того, чтобы прикрыть недостатки напитка уменьшением его температуры и концентрации. Неужели я произвел такое плохое впечатление на Вас?
– Ну что вы! Просто вкусы у всех разные. Значит, воды не надо? – хозяин хитро прищурился.
– Надо. Две-три капли. Чтобы раскрыть букет. Что будем дегустировать?
– Могу предложить «Macallan Lalique Crystal Decanter», как вам?
– Пятидесятипятилетний не может быть плох, а уж «Macallan»! У этого виски необычайной мягкости цитрусовый вкус и характерный дымный аромат. Каждая хрустальная бутылка, копирующая форму флакона духов, разработанного в начале 20 века ювелиром из Франции Р. Лаликом, имеет собственный номер. Не ошибся?
– Извиняюсь, давно ищу достойного партнёра для дегустации напитка из этой бутылки. Хочется разделить удовольствие с настоящим ценителем, и не её оценки в конвертируемой валюте, а именно – букета вкуса.
Тем временем в гостиную вошёл ещё один персонаж, и Ву чуть не поперхнулся водой, которой он тщательно промывал горло. «Сказки сбываются, а ситуация усложняется – к Йагопопу присоединился Нушрок[11]…», – подумал он.
А вошедший действительно был похож на хищную птицу – худой, с длинными чёрными волосами и орлиным носом. В длинной, чёрной одежде с едким взглядом, который растворял в человеке всё, оставляя лишь то, что он хотел знать.
– Хочу представить моего сына, – произнёс хозяин. – Его зовут…
– Кноур, – сынуля перебил отца и представился, протянув своё щупальце, хотя выглядело оно как рука.