Пока катили к Пастуху по заснеженным холмам, Валя нудел про свою нелегкую жизнь, которую можно было бы охарактеризовать кратко: «Загоняли». С добавлением бранного слова, само собой.
Издали, с возвышенности, пастушье хозяйство показалось набором игрушечных домиков, сарайчиков, изгородей на фоне бескрайней холмистой степи. Однако вблизи оно произвело иное впечатление. Круглая юрта Бурята оказалась не «палаткой» – каркасом, обтянутым войлоком, как я ожидал, а добротным срубом. Плюс хозяйственные постройки, тоже из дерева. Кошара была заперта, овцы сидели «дома». Просторный загон пустовал, не считая собаки. Лохматый, черный с подпалинами, монгольский волкодав посмотрел на меня устало-добродушно. Поднялся, и не спеша побрел знакомиться. Его спокойствием я решил на всякий случай не обольщаться. Кто знает, сколько волков на счету этой милой собачки, помимо лис и сусликов..? Пес замер, глядя, что буду делать. Стоило приблизиться вплотную к забору, он гавкнул пару раз, припав на передние лапы. Получилось забавно, однако я прекрасно понял, что лучше оставаться со своей стороны забора. Конечно, в бушлате и ватных штанах своих я мог бы некоторое время продержаться в роли «нарушителя» для натаски служебной собаки. Только зашивать одежду потом придется ведь своими личными руками. Припомнилась песенка, которую распевали девчонки в институтской общаге, когда счет тостам бывал потерян:
Была я белошвейкой и шила гладью,
Теперь я – в политехе. И стала… ла-ла.
Парам-пам-пам. Парам-пампам-пампам!
На лай волкодава открылась дверь овчарни, и на свет вышел бородатый мужик с раскосыми глазами в толстом и, чувствовалось, очень теплом халате, похожем на длинную не по росту солдатскую шинель. Обратила на себя внимание эта его бородища – густая, как у абрека. Обычно у бурят и монголов я наблюдал три волосинки в два ряда… Пастух пошел ко мне. Один глаз его казался «подкрашен» сильнее другого из-за небольшой родинки у виска, на том месте, где ресницы сходились. Художника-портретиста во мне и забайкальскому холоду не убить!
– Здравствуйте! – поздоровался с хозяином овчарни. Он по-свойски поднял руку в знак приветствия, будто приятели с ним.
– Я от Ермака, – назвал ему пароль, понизив голос, словно кто-то меня слышать мог. – Нам бы водочки. Две. – Я изобразил пальцами рогатку. – День рождения у приятеля.
Пастух внимательно посмотрел на меня. Точно пытался определить, можно ли мне доверять? Понятно, статью за спекуляцию никто не отменял. Видимо, осмотр гонца по каким-то признакам удовлетворил спекулянта. Отвернулся, ушел в юрту. Какое-то время его не было, – видать, полез в закрома. Его собака тем временем все так же сидела передо мной по ту сторону забора, стерегла.
– Да не нужны мне ваши овцы! – сказал лохматому сторожу. Пес прислушался, приподняв уши.
Бурят вернулся с матерчатой сумкой в руках. Протянул ему деньги. Он сунул их в карман. Лег грудью на жердину забора, раскрыл сумку. Я извлек из нее, одну за другой, две поллитровки «Русской» – точь в точь такие же, как в нашем с Пашей тайнике, розлива Улан-Удэ, как определил потом. Рассовал добычу по глубоким карманам штанов, поблагодарил Бурята, сказал: «До свидания», – и пошел к машине. Пастух так же, как при встрече, лишь поднял руку. Какой-то странный осадок остался у меня от этого акта купли-продажи. Не сразу, но все же понял, в чем дело. Не услышал голоса Пастуха. Одни жесты. Может, немой?
– Готово дело, – доложил Вале. – Едем обратно?
– Ну, сейчас! – чему-то обрадовался Гудок. – Хочешь, чтобы нас спалили на ровном месте, что даром по степи бензин жжем? Едем в Кяхту за почтой. Потом кое-что в часть завезем и тогда уже – обратно, в лагерь.
«Ну, покатаемся, – подумал я. – Отчего бы не покататься? Конечно, на оленях было бы лучше…»
К вечеру благополучно вернулись в лагерь.
– Ну как тебе Бурят? – спросил меня Ермак, пока Берестов ныкал водку.
– Карабас-Барабас, – ответил я.
– Да, – согласился Ермачев. – Бородища у него знатная.
– Обычно, у местных такой не бывает, – заметил ему. Ермак как-то странно-внимательно на меня посмотрел, но ничего не сказал.
После отбоя разогрели на печурке ужин, принесенный с походной кухни, и подняли тост за именинника. Потом проговорили до полуночи. Сенин, слава богу, по-прежнему отсутствовал. Ермак был нынче в роли тамады. Я при нем как-то больше помалкивал. Видел, что маленький сержант просто влюбил в себя и молодого дурачка-Берестова, и хмурого водителя Бугрова, и остальные его слушали, раскрыв рот. Правда, он мало что рассказывал о себе, зато помнил кучу приколов о сослуживцах. Ермак собирался оставаться на сверхсрочную, по собственному признанию. Правильно. Что ему делать на своем Дальнем Востоке? Для него наша Бурятия – шаг ближе к центру. Стать профессиональным военным у него, чувствовалось, очень даже получится. Мне он, в общем-то, лишь одним был не по душе – тем, что держал дистанцию. По возрасту я этого «старослужащего» старше года на три буду, а он передо мной все «деда» включает!..
Я всегда умел замечать в людях красивое. Оставаясь при этом реалистом, хотелось бы надеяться, поскольку некрасивое видел тоже. Только старался на последнем не зацикливаться. Для злословия ума много не требуется.
Полевой выезд закончился. К сожалению, нельзя было сказать, что без потерь… «Крылья сложили палатки, их кончен полет…», – машинально напевал про себя Визборовское «Солнышко лесное» под бледным бурятским солнцем. На складывание «крыльев», снятие фонарей, смотку кабелей, разбор каркасов и полов ушло некоторое время. Колонна двинулась в Кяхту, в свои красные казармы.
Сдав все лишнее Ермаку, который теперь вновь выступал в роли каптерщика, прибыл на пункт управления начальника ПВО. На меня сразу напал с расспросами Хотабин.
– Ну что, Смелков, стряслось там у вас, рассказывай…
Я стал рассказывать про чепе, акцентируя внимание на странностях: почему сержанты поехали за дровами без молодых? Почему – невзирая на буран? И дрова-то во взводе обеспечения, как выяснилось, в запасе еще были.
Мне хотелось возбудить интерес у будущего прокурора, что оказалось несложно, поскольку Хотабин итак уже проявлял любопытство, – видно было.
– Моим друзьям в прокуратуре сигнал был, – рассказал мне взводный, – что Абовян – не простой солдат, а родственник кое-кого. Дескать, работайте на полную катушку. Есть шанс отличиться и продвинуться по службе. Однако ребята понимают: если история дойдет наверх в самом неприглядном виде, командир части на своем посту может не устоять. А полковник Санкин – настоящий офицер. И, полковник Санкин тоже не лыком шит, – заверил Хотабыч меня. Как понял, он не раз уже лично общался с командиром части напрямую, прыгая через головы своих начальников рангом пониже – Сенина, Шмоляра. Возможно, сам командир слегка поощрял данное нарушение субординации, потому что ему тоже нужна была информация из «низов». Свои, так сказать, источники. Это была моя гипотеза.
– Санкин поднял свои связи в Москве, – продолжал хвалить командира части Хотабин. – Выяснилось, что Абовян брехал насчет того, что сын генерала, прикинь, Смелков!..
Я не стал говорить, что уже знаю это, поскольку пришлось бы объяснять, откуда…
– …Однако это все равно хреново, поскольку имени генерала Абовяна все же коснулось. Командиру из Москвы пальчиком погрозили. Но, такого эффекта, какой мог выйти, не получилось…
«В лице Хотабина у меня появился в среде офицеров друг по интересам, – порадовался мысленно я. – Теперь Хотабина можно будет расспрашивать о новостях без лишних объяснений, зачем интересуюсь?»
Вечером отпросился у «друга по интересам» сгонять в казарму. Имелись у меня некоторые вопросы к своему однокашнику из учебки, Павлику. Он же теперь – главный столяр и главный слесарь стал. Решил к Павлику клинья подбить.
Паша рассказал мне, что обустраивает мастерскую по новой. Вставил окна, пол настелил. Станки, верстаки только привезли, а надо для стрельб кучу всего готовить. Зашивается!
Оговорив все новости скучным голосом, Павлик спросил:
– Что там с арой и Земой произошло?
Я понял, у Павлика тоже подозрения имеются, что дело нечисто. Пожал плечами с деланным равнодушием:
– Замерзли. Был буран…
– Все не так, Олег. – Он понизил голос. – Помнишь, ты обратил внимание на странность гибели Длинного? Так вот. Эти тоже странно погибли. Странно быстро вслед за ним!
– Они какие-то общие дела имели? – Я не хотел ни о чем его расспрашивать прямо, в лоб, из осторожности, но пришлось поддерживать разговор. Конечно, меньше знаешь – лучше спишь. Больше знаешь – хуже спят другие… Но, лучше уж я буду знать все то же, что знает Паша, чем надо мной, его приятелем, повиснет угроза пострадать от руки неведомых злодеев ни за что ни про что. Так хоть есть шанс что-то предпринять.
– Хочу тебе рассказать кое-что, – понизил голос мой однокашник. – Понимаешь, у нас тут, в Кяхте, золотая лихорадка.
– В смысле?! – разыграл неосведомленность я. – В речке «Кяхта» золото нашли? – с усмешкой спросил. Иру Малышеву решил не палить, что она мне уже все рассказала.
– Не золото, не песок, не камни. Буржуйские клады! А также ценности буддистов.
Выслушав его, я понял, информацию они с Ирой черпали из одного источника. От покойного Длинного, да все той же Татьяны из архива. От кого же еще?
– Что теперь ты обо всем этом думаешь? – спросил Паша.
– Что думаю? Мы с тобой однокашники, Паша. То, что ты мне это рассказал, нормально. А больше никому не говори и от разговоров на эту тему уходи вообще. Со смертью людей пусть военная прокуратура разбирается. Это ее дело. А мы давай будем заниматься своими делами. Ты говоришь, что зашиваешься с подготовкой к стрельбам? Подойди к начальству, попроси меня в помощники. Опыт у меня имеется. Я у себя в Горьком, в кинотеатре, подрабатывал оформителем, пока студентом был. Заказы большие был, и в смысле размеров тоже. Афишу возле кинотеатра представь!
– Да?! Ладно, я попробую. Здорово было бы! Вдвоем быстро станки установим, все запустим… А тебя с Пункта управления отпустят?
– У нас сейчас дежурств нет пока. Зенитно-ракетный полк соседний дежурства несет.
«Ермак будет счастлив, когда его опять на Пункт посадят, – подумал, уходя от Павлика, – но, думаю, переживет».
– Хочет от нас в столярку свинтить! – радостно объявил другим днем Шмоляр обо мне Сенину и Хотабину, присутствовавшим на Пункте. – Что, здесь плохо? – спросил меня.
– Никак нет, товарищ подполковник! Да, я и не рвусь… – изобразил равнодушие. – Однокашник сказал, работы много. Ну, я ему и предложил по доброте душевной: «Договоришься с начальством, помогу».
– Ладно, Смелков. Отправляйся. Выдайте ему жетон, – сказал Шмоляр Сенину с Хотабиным. – И быстрее там управляйтесь! – чуть повысил голос подполковник на меня. – Стрельбы на носу. Будем «Иглу» запускать, – объявил он так, будто речь шла о старте межпланетного космического корабля.
Про «Иглу» я кое-что слышал, спасибо отцу и дяде. Это новый переносной зенитно-ракетный комплекс. «Шайтан-труба» против вражеских самолетов и вертолетов. Хотелось бы увидеть его вживую!
Впряглись с Павликом в работу. В любом случае лучше, чем маяться на Пункте от безделья.
Я ждал архивариуса Татьяну, даже не имея пока понятия, как та выглядит. Павлик говорил, ее не было с тех пор, как случился пожар. Стал придумывать, как бы мне самому добраться до девушки-архивариуса? В разговоре Паша обмолвился, что из архива, бывало, звонили, справлялись, готов ли заказ. Я видел телефон в кабинете.
– Вероятно, и обратная связь с заказчиком у вас есть? Известен телефонный номер архива? – задал Паше вопрос.
– Известен… начальнику мастерской, вероятно. А тот в больнице.
– Пойдем-ка, поищем его записную книжку.
В кабинете у начальника была простая обстановка, а главное – порядок. Записная книжка нашлась в ящике стола, где ей и положено было лежать, по логике. Павлик не понимал, зачем звонить Татьяне? Напоминать о себе, когда и так работы до фига.
– Хотя бы для того, чтобы известить о сержантах, – сказал я ему. – Только ты сразу не говори. Пусть сюда придет. Скажи, есть новости, но не телефонный разговор.
Паша согласился. Набрал номер. Спросил Татьяну.
«Главное, чтобы девушек с таким именем там не оказалось несколько, – подумал я. – Фамилию мы не знаем».
Паша позвонил, на том конце провода что-то ответили. Он поблагодарил, положил трубку, посмотрел на меня:
– Ее нет уже несколько дней. Сказали, болеет, наверное… – Он увидел, что я переменился в лице. – Ты думаешь?..
– А тебе самому не кажется, что это странно? Она не зашла ни разу после пожара. Хотя бы из приличия, посочувствовать. Все же вы работали для их архива. Должна была зайти!
– Полагаешь, ее могли – тоже?.. Надо тогда поднимать людей, а? Она же одна там живет… Жила…
– Не надо никого поднимать, Паша! – твердо сказал я. – Будем просто ждать. Если такие дела разворачиваются… Не стоит нам показывать лишней тревоги и ненужного волнения. Мы ни о чем не догадываемся и ничего не знаем сверх того, что знают все, понял? Давай работать. А, как стемнеет, я схожу к Ире Малышевой.
– Ты знаешь Иру Малышеву?! Знаешь, где она живет? Откуда?!
Я понял, что прокололся на ровном месте, как дурак! Хотя, беда не велика, конечно.
– Она побывала здесь, когда я ходил за ватманом, вот и познакомились. Вместе сходим, – поскорее добавил, поскольку понял, что Паша уже почти уверен, будто я увел у него девушку из-под носа. Этого только не хватало!
В оговоренный час вышли из мастерской. Паша потянулся было погасить свет за собой, но я предостерег. Мало ли? Какой-нибудь блудный офицер пройдет мимо, потом спросит зама по тылу Петровича, или кто там за мастерскую отвечает? Где, мол, ваши столяры-слесари по вечерам мотаются?
Ира была очень рада, увидев нас двоих с Павликом! Захлопотала, выказывая радушие и гостеприимство. Я скромно сел на диван, не мешая Паше хлопать перед девочкой крыльями и надуваться от важности. Ира призналась, ей не по себе одной по вечерам, когда отца нет. Его выписали, но отправили в какой-то загородный санаторий на реабилитацию. Повезло, можно сказать… Матери у девочки нет, оказывается. Не хотелось добавлять ей тревоги, но пришлось рассказать про погибших сержантов. Ира зажала себе рот обеими рукам, сделала страшные глаза и так замерла, чтобы не закричать. Паша бухнул сдуру ей сразу, что мы с ним не верим, будто парни просто замерзли. Да еще Татьяны нет уже несколько дней, как сегодня узнали. На работу не выходит…
Паша все болтал, строя из себя мужика, я же думал недобро: «Дали слово подростку! Куда тебя несет?! Сейчас молчать надо, а не трещать, как сорока. Кому эта девочка еще разболтает? У кого защиты побежит искать?.. Впрочем, – немного успокоил себя, – она сама боится. Боится за отца. Боится, ее уличат в том, что была в мастерской в ночь накануне пожара. Вряд ли станет болтать».
Однако мысли девушки, я видел, повернули в опасное русло:
– Так значит, Вовку точно убили?!! Если Валерку и Ашота убили? И Татьяна пропала?.. Надо тогда в милицию!
– Ира, подожди, остынь! – скорее вступил в разговор я. – Ты Пашу не слишком слушай! Извини, Паша, конечно… Это наши с ним домыслы пока. Надо ждать, пока милиция… то есть, не милиция, а военная прокуратура, выскажется по делу. Пока что никто из серьезных людей про умышленные убийства ни слова не сказал. А вот отца твоего они обвинить в халатности могут! – напомнил ей. – Халатность раздуть гораздо проще, чем убийства раскрыть! И все списать на несчастный случай тоже проще, чем довести расследование до конца. Шум никому лишний не нужен, понимаешь? Я знаю, что говорю.
– Значит что же, все так и оставим? Давайте хоть Татьяну как-то… Ну, скажем кому-нибудь про нее… Что она, быть может, не просто пропала…
Я решительно помотал головой в знак отрицания. Ира сникла.