А вдруг ее дома нету, тупо нет дома – в магазин ушла, или еще хуже. К сыну в Самарканд уехала. Я затаила дыхание. За дверью раздались шаркающие шаги, заскрежетал замок дверь открылась.
***
Они опять ее упустили! Опять! Упустили! Вернулись без нее! Ярость накрывала меня снизу-вверх, пробираясь своими ярко-алыми всполохами все ближе и ближе, все выше и выше. Чувствуя, как заливает гневом сердце, подбирается к горлу, ползет выше и кроваво-красным огнем наполняются глаза. В мозгу яркая вспышка. Терпеть сил нет. Поднимаю налитые тяжестью руки. И только моя стихия этого ждала.
Легкий ветерок усиливаясь закружился в танце вокруг меня, набирая силу. Резкий, как крик, вздох вырвался из груди. Не сдерживая больше свою рвущуюся наружу ярость я отключился от этого мира.
Когда ветряная воронка вокруг меня стала стихать. Свист в ушах ослабел, и всполохи в глазах побледнели я вернулся в этот мир снова. Постепенно сознание возвращалось и в тело.
Почти придя в себя, с напряжением покрутил головой. Как обычно шея затекла, от неудобного положения. Что за тело такое, вроде молодое, а болит как старое.
Да, точно, молодое. Вспомнилось сразу и все.
От воспоминания чуть было снова не выпустил свой гнев наружу. Стоп. Хватит. С усилием загнал его глубже. Еще надо посмотреть, чем этот выход закончился.
Медленно приоткрываю глаза. Вижу перед собой громадный ком земли. Не понял. Откуда. Неспешно обхожу его. А, понятно. Близко к сосне стоял. Вырвало бедняжку с корнем с этим огромным комом земли. Мда… Повалил вокруг не мало деревьев. Хорошо в лесу был. Деревьями обошелся.
Прошелся немного по направлению упавшего ствола. Несколько деревьев под себя подмяла завалившаяся сосна. И похоже, от удара об землю раскололась. Возвращаясь обратно увидел потухающие макушки деревьев, устоявших на своих стволах. Вызвал дождик. Еще пожара в лесу не хватает. Ну в этот раз малыми потерями обошлось.
Краем глаза замечаю движение. Надеюсь моих шавок не очень задело. Они мне еще нужны. Хотя я на них сильно зол. Но новых сейчас некогда искать. Еще раз упустят – не пощажу.
У Степановны.
… На пороге стояла она: небольшого роста, с большими темными, почти черными глазами с чуть скошенными веками, невысокий, но широкий лоб, высокие, крупные скулы, небольшой прямой нос, с красиво очерченными губами, с седыми волосами сначала казалось восточного типа старушка, но приглядевшись в ней угадывались черты северных народов.
Она внимательно, серьезно посмотрела, на меня, как бы приглядываясь и всплеснула руками. Расплываясь в улыбке, обнимая меня она воскликнула:
– Ну надо же кто приехал, вот уж не ждала. Весь день знала, что ко мне нагрянут гости. Но вот тебя не ожидала.
Я ее крепко прижала к себе и все сомнения улетучились. Искренняя радость и ее, и моя предавала мне силы всегда.
– Нет, ну ты представляешь. Весь день свербело, что гости идут. Всех перебрала в памяти. А о тебе и помечтать не могла. Ну ты знаешь, как удивить старуху.
Я молчала улыбаясь, зная, что поток ее слов не остановить.
Она отпустила меня. Взглянула мне в глаза.
– Приветик, Ольга Степановна! Я соскучилась! – я еще раз ее обняла.
Это был наш, только наш ритуал приветствия. Мы с ней ревностно и с удовольствием его выполняли.
Она глянула мне за спину.
– Да, я сегодня не одна, – чуть оправдываясь сказала я, – и мы по делу.
– Да, проходите, проходите же, – входя в квартиру, приглашала она.
Я пропустила вперед Катюшку, подталкивая ее в спину в узкий небольшой коридор закрыла за собой дверь.
Степановна суетясь предложила нам тапки, подождала пока мы переобуемся. Потом долгим внимательным взглядом посмотрела на Катюшку. Та чуть смутилась, опустила глаза.
– Ну привет, девочка!
– Здравствуйте, – пролепетала Рыжик.
– Да уж, не знала я, что мы свидимся.
Тут уже моему удивлению не было предела.
Степановна проводила нас в комнату. Усадила за небольшой журнальный столик, вышла на балкон, за окном мелькнула темная тень, потом вернулась с балкона неся в руках маленький детский стульчик, села на него напротив Рыжика.
–Ну рассказывай девочка, – в ее тоне был слышны нотки, несвойственного ей любопытства.
Катюшка вдохнула поглубже и начала свой рассказ.
Я тихонечко вышла на кухню, покурила, сходила в прихожую за пакетами, которые сиротливо, брошенные прислонились к обувной полке. Из комнаты раздавался тихий голосок Катюши.
Вернувшись на кухню разобрала пакеты и начала хозяйничать. Нашла большую сковороду, поискав в шкафчиках наткнулась на масло, поставила на плиту, на медленный огонь разогреваться и жариться грибы, отметила, что надо было еще лука прикупить, не догадалась. Начистив картошки, еще чуть обжарив уже растаявшие грибы, нарезала ее в сковороду, накрыла крышкой и начала искать соль.
– Она на подоконнике, – раздался громкий голос хозяйки. Оглянувшись на окно я действительно нашла пачку соли.
Пожав плечами, решила ни чему не удивляться, прокрутила в голове любимую фразу Алисы: «Все любопытственнее и любопытственнее». Там конечно еще и все чудесатие и страньше, но сейчас меня цепляло только любопытственнее. Посолив картошку, я принялась резать сыр. Благо где ножи и доски я знала из прежних посещений этого дома.
Я оставила картошку с грибами томиться и вернулась к ним в комнату. И вовремя.
Катерина рассказывала очень интересные вещи. Оказывается, вернувшись домой, по моей указке, она попала как раз к выносу тела ее соседки.
Катюша.
Приезжаю к дому, а там: скорая, серая машина полиции и «нива» нашего участкового. Я затесалась в толпу зевак соседей и просто любопытного народа. Там и узнала, что нашли тело Антонины Ивановны. Ночью с ней стало плохо. В толпе говорили сердце прихватило. А меня такой озноб пробрал, мне казалось все видят, как меня трясет от страха.
Когда санитары вынесли тело, мимо нас прошли. Ветром откинуло простыню, и я увидела ее лицо. Что дальше случилось я не знаю. Но я четко увидела все ее глазами: я слышу звонок в дверь, Катиным голосом попросили открыть, посветить, чтобы лампочку заменить. Я спокойно открываю дверь, в приоткрывшуюся щель вижу большой темный силуэт, пугаюсь, пытаюсь нажать на дверь, чтобы закрыть и тут легкий, зеленоватый дымок окутывает мое тело, я застываю. Мысли в голове мечутся: нашли, обездвижили, попалась как дитя. Довольно грубо тряхнули и оттащили к дивану, усадили перед телевизором. Сижу обездвиженная у телевизора, понимаю, что сделать ничего не могу. Сидели долго, очень долго. Замирающим сознанием пытаюсь уловить хоть что-то.
Чувствую, как открывается дверь снова и темный ужас сковывает меня, я чувствую его. Его холодную, жгуче холодную ярость. Вижу ледяные, серые глаза, прямо перед собой. Я понимаю, что все кончено. Резкая, оглушающая боль.
Потом я очнулась на лавочке, врач из скорой сует мне под нос какую-то вонючую гадость. Что-то сочувственно меня спрашивает, я мотаю головой, говорю, что я в порядке. Так и просидела на лавочке пока все разъехались и разошлись. А потом приехал знакомый Лины и меня увез. Вот и все.
– Да, девочка, повезло тебе, – нарушила затянувшуюся паузу Степановна, – прямо сейчас тебе объяснять я ничего не буду, потом все постепенно расскажу, главное решить куда тебя спрятать.
И уже обращаясь ко мне:
– Лина, пойдем пошепчемся на кухне, а то сейчас картошка подгорать начнет.
Оставив Катерину в комнате мы ушли на кухню.
– Девочке надо помочь, это не простая девочка, – сказала первым делом Степановна закуривая сигарету.
– А, что она такое? – выдала я корявую, но вполне понятную фразу в данных обстоятельствах. Помешав картошку в сковородке и тоже прикуривая.
– Понимаешь, мир не такой однобокий как мы привыкли о нем думать, и не такой скучный как мы пытаемся его видеть. Очень многие люди, прямо скажем – большинство, видят мир простым. Родился, садик, школа, любовь, семья, работа, житейские мелочи, дети и т.д. до самой смерти. Им так удобней, спокойней. Даже если в их жизни случается, что-то выходящее из рамок. Скидывают все на разыгравшееся воображение, галлюцинации, да просто отмахиваются и все. А ведь мир гораздо многогранней. Вот мы с тобой уже около двадцати лет знакомы, дружим, но ни ты, ни я полностью ничего друг о друге не знаем. Но жизнь видишь, как сложилась. Я делаю тебе предложение: ты можешь сейчас уйти, постараться забыть все это, как-то попроще все оправдать для себя. Мы сами дальше разберемся.
И она выжидательно замолчала.
А я молчала обескуражено. Как я их оставлю одних. Возможно они и разберутся без меня, решат все проблемы. И возможно, даже лучше с этим справятся, но. Но, как я с этим справлюсь? С пониманием, что я в трудную минуту оставила свою лучшую подругу и несчастную сироту. Нет, чем смогу помогу. Одна голова хорошо, а три лучше.
– Как я понимаю, ты не из тех людей, которые смогут свалить данную ситуацию на большое воображение и уйдя спокойно прожить свою жизнь дальше. Я права?
– Ну, конечно права. Я не смогу вас бросить.
– Ну и хорошо, значит мы будем решать проблему вместе. Я, честно говоря и не сомневалась в тебе. Но дать тебе выбор должна была.
– Так, это я поняла, – я затушила сигарету, – Но вы, так и не объяснили, что она такое.
– А, это, мы сейчас все вместе будем разбираться. – произнесла Степановна выходя из кухни и возвращаясь в комнату.
Катерина продолжала сидеть на диване и рассматривала картины на стенах, только теперь у нее на коленях восседала кошка Степановны. Большая, нежно-серого цвета чистокровная британка. Я очень удивилась, кошка обычно не жаловала гостей, пряталась и очень редко выходила. А тут прямо на коленях сидит. Степановна тоже удивилась:
– Берта, ты изменяешь своим обычаям? Даже мне на колени приходишь редко. Видно действительно девочка особенная.
– Вы, там обо мне шептались? И что решили? – взволнованным голосом спросила Катюша.
– Да, о тебе. Вон, Лина спрашивает – что ты такое. – ехидно ответила Степановна заходя на балкон и выглянув в окно. Темная тень за окном метнулась.
– И что я такое? – чуть обиженно переспросила Рыжик.
– Ну, сейчас мы все вместе будем в этом разбираться. Чтобы помочь человеку, надо точно знать, чем именно помочь. Так ведь? – вернувшись с балкона, не дожидаясь наших ответов она продолжила, – и так, начнем с начала: расскажи о себе все, что можешь, помнишь и знаешь. Кто родители, где жила, ну как докатилась до такой жизни ты уже рассказала, поэтому пропустим.
Катюша.
В детстве мы жили в Самарканде. Я помню мама работала в каком-то маленьком НИИ секретаршей, папа служил. Был военным. Я совершенно не знаю где он служил. Ходил на работу на какой-то местный завод, вроде как это называлось военпред. Я не знаю, что это такое. У нас в семье редко обсуждали работу, как мамину, так и папину. Я ходила в местный садик. Так прикольно, там всегда разговаривали на смеси русского и узбекского. Я маленькая была, узбекский выучила быстро и русский почти забыла. И мама с папой частенько меня не понимали. Жили мы здорово. Я помню сколько фруктов разных, базары, красивейшие места, мечети, тепло. Переехав сюда я очень мерзла всегда.
Как умер папа я не знаю. Просто в один день заплаканная мама прибежала за мной в садик и забрала меня. А ведь еще не было тихого часа. Меня так рано никогда не забирали. Мы быстро дошли до дома, и я увидела толпу соседей. Они сочувственно качали головами и тормошили меня. Потом, кажется на следующий день привезли гроб. Что в гробу я не видела. Он был закрыт. Прямо на улице попрощались и увезли почти всех. Я и еще некоторые из детей со двора остались с самой пожилой нашей соседкой. Потом я помню долгие посиделки со слезами и нас уже сажают в самолет. И мы здесь. В какой-то квартире. Переезды с места на место Я дальше плохо все помню. Потом иду в школу в поселке. Нас в классе мало. Учились весело, хорошо. Потом после девятого поступаю в медицинский. Училась тоже хорошо. А вот когда определилась с выбором специализации ехала похвастаться маме, что меня берут одну из первых, в этот день все и случилось. Приезжаю домой, а там никого. Она редко уезжала из дома, всегда оставляла записку, а тут ничего. Я сначала, расстроилась – я еду ей похвастаться, а она уехала куда-то не предупреждая. К вечеру я начала беспокоиться, а просидев всю ночь у меня началась паника. К концу следующего дня позвонил человек из милиции (тогда еще пока из милиции) и пригласил на опознание. До сих пор не пойму, что она делала так далеко, как она попала в аварию, с кем ехала, куда. Так и не разобрались.
Вот я и осталась одна. Попробовали приходить из социальной службы, но я уже на тот момент была совершеннолетняя, квартира была купленная и по завещанию оставалась мне. Так до вчерашнего дня и жила. Учеба, дом, редко походы с подругами в магазин, кино или кафе. Подруг у меня мало. Вот соседка, пыталась мне помочь, да какая от нее помощь. Старенькая, пенсионерка. В основном я ей помогала, то в магазин за этим, то за тем, то хлеб ей церковный из города привози.
Катюша вздохнула, посмотрела на нас.
– Ну, что, я такое?
Степановна улыбнулась:
– Ведьма ты потомственная, вот что ты у нас такое. И мама была ведьмой, и неожиданно папа твой ведьмак был сильный. Редко у нас бывает, чтоб два потомственных ведающих семью создавали. Не уживаются они. Стараются попроще найти себе сожителя. Ты уж не обижайся на это слово, искаженное у него сейчас значение. А так просто со-житель – живущий с тобой. А тут оба ведуна, сильных и вместе. Хотя может потому и вместе, что ведали. В Самарканде они жили, потому, что там школа лучшая. Во всем мире не было сильней школы. Они оба ее закончили, он раньше гораздо конечно, а она лучшей ученицей была. Они там и подружились. Тебя наверно туда устроить хотели. Да видно не судьба. Как погиб твой отец я знаю только со слухов. Это ты выяснишь сама если захочешь. А вот мама твоя от тебя уводила. Это точно. Тебя она прятала как могла, а когда поняла, что напали на ваш след, как могла уводила преследователей. Хорошо видно увела, раз они до тебя только вчера добрались. И заниматься она с тобой не стала, чтоб не привлекать внимание к вам. Видно решила дождаться, когда ты врожденно вступишь в силу. Тогда тебя одолеть сложно будет. Все-таки гены у тебя сильные.
– А, чему учиться то? – удивленно переспросила Катюша
– Как чему? Ведьмой мало просто родиться. Еще нужно знать, как управлять своим даром, его сильные и слабые стороны. Как управлять стихиями окружающего. Да и просто – заклинания – как их читать, как использовать. Много чего. Школа есть школа. Многие вступают в силу в возрасте 15-16 лет. Некоторые в полное совершеннолетие в 21. Но если заметили наличие дара стараются пораньше в школу отдать, дар раньше раскрывается. А если на самотек пустить, он раскроется, но человек по незнанию ошибок кучу наделает, перепугается и покалечиться может и других покалечить. Вот ты, в скором времени твой дар сам бы раскрылся. Еще ну максимум полгодика. А ты одна, ничего не знаешь, как бы ты себя повела, случись с тобой необычное? Перепугалась бы, на придумывала себе и о себе невесть что. Да вот, точно тебе учиться надо. Ее надо спрятать в школу.
– В Самарканд что ли? – Переспросила она.
– Нет, девочка, в Самарканд тебе нельзя.
– Куда тогда?
– А, ты думаешь, что единственная школа в Самарканде? Нет, еще в Европе есть – в Бухаресте, в Брюсселе, в Лондоне, в Дублине, в Братиславе, ну и в Африке, но там специфические школы. Нам не подойдут. Еще есть в Киеве, но сейчас туда не возможно попасть, да и не стоит. Учебы там сейчас не будет никакой. А тебе хорошо надо учиться. У тебя дар сильный. Тебе бы в Бухарест. Там тоже школа сильная.
– А, у меня муж с начальством в Австрию летят в конце недели. – подала голос я.
– А, как мы ее переправим? – задала вопрос Степановна. – У нее поди и загранпаспорта нету. Его оформлять месяца два.
– Да, точно, – расстроившись поддакнула я.
– А, у меня есть загранпаспорт, – обрадованно сказала Катюша,– мы еще с мамой оформляли в мои 18 лет, она мечтала уехать в Румынию. И он еще действует.
– Вот это уже лучше, – обрадовалась я, – теперь с визой решить, а мужа я уговорю.
– А, как мы ее в аэропорт переправим? – спросила Степановна, опустив нас с небес на землю, – за ней сейчас такая охота, она двух кварталов от сюда не проедет. Тем более после сегодняшнего ее похищения. Да, кстати, хорошо, что я тоже шифруюсь и барьеры умею ставить не чета твоей соседке, да и сил у меня побольше будет. Ведьмачество отбирает сил много, очень много, когда силы используют себе на пользу, а вот когда используешь в помощь другим людям, сила подпитывается положительными эмоциями. Ну этому тебя в школе обучат. А там и сама определишься, что тебе ближе.