А это кто? Молодая женщина присела в кресло и внимательно читает программу конференции. Он видит ее склоненную голову – она блондинка, и ее юбка чуть подъехала и видны ее коленки… гладкие и не угловатые, как у гречанок. Интересно, какие у нее бедра… Вот сейчас она встает. Длинные и стройные, отличные ноги, что и говорить. Ему становится весело – он ее не знает, она, наверное, один из участников, может быть, даже докладчик. Ну, пусть посмотрят на нее! Выбор докладчиков – это же тоже его дело, он и с этим справился.
А теперь… А это набережная. Они стоят у статуи Александра. Она улыбается. Вот оно, вот то, что он так хотел снова вспомнить – ее улыбку. Ну нет, не отворачивайся, смотри мне в глаза, ну же, вот так… И она смеется чувственно и удивительно светло. И от ее мелодичного смеха у него в ушах звенят маленькие колокольчики абсолютного счастья.
– Алекс, проснись! Слышишь, проснись, что с тобой? – Эвелина несильно тормошила его за плечо, заглядывая в лицо.
– М-м-м?.. – Он приоткрыл глаза, но толком ничего не понял, снова сомкнул веки.
– Алекс, ты меня разбудил. Ты смеялся в голос, что это с тобой?
– Я смеялся? Правда? Извини, дорогая, все в порядке, мне снилось что-то приятное, должно быть. Но ты же знаешь, я никогда не помню своих снов. Спи, спокойной ночи.
Он перевернулся на другой бок и всем естеством, всей силой воображения, на которую только был способен, потянулся к образу, который манил его своим откровенным очарованием. Но ничего не вышло, видение не вернулось. И все же, когда приоткрывший створку окна порыв ночного ветра на мгновенье охладил его лицо, Алекс сделал глубокий вдох. В ту секунду никто не смог бы его убедить в том, что она не коснулась его щеки легким поцелуем.
4
Дни летели все быстрее, недели складывались в месяцы, месяцы – в годы. Изменялась мода, переживались экономические кризисы, уходили в отставку политики, формировались новые правительства, только в доме Алекса ничего не менялось, все шло, как было заведено. Субботу и воскресенье – святое дело – супруги, впрочем как и все их друзья, проводили в домашних делах. Они принимали гостей, навещали друзей, вполне искренне гордились успехами своих обоих детей, теперь уже вполне взрослых.
Понедельник же был выходным днем. Ну то есть по понедельникам у Алекса не было уроков. Конечно, он все равно ненадолго спускался в свой кабинет, разговаривал с учителями, если в этом бывала необходимость, проверял электронную почту, отвечал на телефонные звонки, но все это делал как бы между делом, на бегу. Все знали, что он имел полное право не появляться в школе в этот день, и не задерживали его понапрасну. Куда спешить, всегда можно подождать до вторника, когда он будет весь день до позднего вечера с ними – если не в своем кабинете, то есть в офисе как он говорил, то в классе.
Именно поэтому по понедельникам Алекс всякий раз пытался отвоевать себе время на посещение лошадиной фермы. Но даже если жена не сопровождала его туда, то всерьез рассчитывала, что он ей даст отчет о поездке по возвращении. Она любила слушать его рассказы о том, в какой момент и о чем он подумал, кого видел и о чем с этим человеком говорил. Он же старался рассказывать интересно, с юмором, но Эвелина все равно требовала, чтобы он «бывал у Джулии», как она говорила с ноткой вызова в голосе, не каждую неделю. В итоге в решении этого вопроса супруги сошлись на двух понедельниках в месяц.
Эвелина также считала, что им нужно было регулярно выходить в свет. Довольно скоро они привыкли в свободный от лошадиной фермы понедельник после сытного обеда и послеобеденного сна садиться в машину и уезжать куда-нибудь: в магазины за обновками или, что случалось чаще, в таверну послушать бузуки, а то и в клуб потусить под попсу. Алекс не противился, он знал, что их должны были видеть на людях. Это было правильно и хорошо для их имиджа, а для бизнеса – просто отлично. Школа иностранных языков Алексиса Александропулоса процветала, она не одно десятилетие считалась самой престижной. Ну, правда, в Ларисе было всего три таких школы, но все равно ему было приятно осознавать, что две другие не могли составить конкуренцию его успешному заведению.
5
В один из таких понедельников случилось так, что вице-мэр города праздновал свой юбилей, на который пригласили и Алекса с супругой – там вообще должна быть вся Лариса от мала до велика! Не пойти, разумеется, было невозможно.
На втором этаже недавно открывшегося и уже ставшего популярным клубного ресторана было полным-полно народу. Еще в дверях Алекс по привычке приосанился и приготовился к активному общению. Однако в зале с приглушенными огнями было шумно, играл оркестр, гости ели-пили, беседовали, занятые своими компаниями и разговорами.
Разумеется, хозяин торжества с супругой Алекса и Эвелину встретили, тепло поприветствовали, подозвали вышколенного официанта проводить их на места. Но это и все. Алекс был несколько обескуражен, но он подавил готовое прорваться сквозь лоск дежурных комплиментов раздражение и позволил себе лишь слегка вскинуть подбородок, что в полумраке банкетного зала осталось незамеченным. «Время неумолимо. У них свои герои и кумиры. И авторитеты, разумеется, тоже свои, – думал он. – В конце концов, кто нам этот юбиляр? А мы ему кто? Даже не дальние родственники».
Сидя за столом и вполуха слушая, о чем оживленно говорила Эвелина, Алекс подумал, что все-таки хорошо, что она была рядом – сам он мог расслабиться, попытаться получить удовольствие от вечера, не размышляя о том, что большинство присутствующих представляли, так сказать, другое поколение. Ему подумалось, что собравшиеся были как минимум лет на двадцать моложе его с женой и, следовательно, многие из них наверняка раньше у него учились.
«Да, теперь и я среди старейшин, – думал он, ковыряя вилкой в салате. – Но время другое… Мальчишкой, да и потом долго еще у меня было не просто уважение к старшим – у меня был интерес, я к ним прислушивался. Я верил, быть старшим – престижно. Теперь же все иначе. Раз ты старший, ты не в состоянии угнаться за временем, ты не можешь жить в онлайне, как они все привыкли».
Алекс вздохнул, ему отчаянно захотелось туда, в дом своего детства, куда приходили друзья, где всегда что-нибудь происходило, где все знали обо всех все, где его любили и где он любил не за что-то и не ради или даже во имя чего-то, а потому, что любовь была с ними всеми всегда. И она была разной – и к земле, и к людям, и к истории, и к культуре, и к женщине, конечно, тоже.
Он обвел взглядом стол, прикидывая, что бы еще положить на свою тарелку, чего бы ему хотелось попробовать и что точно не пошло бы ему во вред. Однако самым удачным выбором ему показался клюквенный морс. Он привстал и потянулся к графину, случайно задев бокал Эвелины. Тот качнулся в сторону рядом с ним стоявшего другого бокала, и раздался звон, легкий и загадочный, как показалось Алексу, как будто насыщенного цвета жидкость в графине, к которой он протягивал руку, была не ягодным напитком, а волшебным эликсиром.
«Вот сейчас выпью это, чем бы оно ни было… и пусть она вернется», – зачем-то подумал Алекс и жадно осушил бокал с содержимым рубинового цвета.
6
Морс оказался кисловатым и терпким, как если бы в нем были имбирь и корица. От выпитого залпом большого бокала у Алекса немного закружилась голова, и он прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Оркестр теперь играл так громко, что разговаривать даже с сидящими рядом было невозможно. Он бросил взгляд на место Эвелины и с удивлением понял, что она пересела к своей приятельнице на противоположную сторону стола, где женщины продолжали разговор, крича реплики в ухо друг другу. На стуле Эвелины рядом с Алексом остались ее сумочка и шаль. Ничего больше в этот чужой юбилейный вечер для него не изменилось.
«Да, что-то никудышный из меня доктор Фауст, – усмехнулся он. – Ну я и не доктор, я – всего лишь магистр… и даже не темной магии. Значит, у меня все еще впереди!»
Он подумал, что если бы давным-давно не бросил курить, то сейчас с полным правом вышел бы из зала постоять на улице, подышать. Но, с другой стороны, в туалет-то ему можно отойти в любом случае. Алекс попытался подать жене знак, что он выйдет ненадолго, но та была увлечена беседой и в его сторону, казалось, не смотрела. Тогда он тихонько встал и направился к двери.
У входа в ресторан было оживленно. Вышедшие покурить мужчины стояли небольшими группками. Многие из них курили электронные сигареты, рассказывали какие-то истории, казавшиеся им интересными и смешными, шумно их обсуждали. То и дело какая-нибудь из компаний взрывалась хохотом молодых, здоровых и жизнерадостных людей.
Когда Алекс показался на пороге, в его сторону некоторые обернулись, кто-то ему приветственно помахал, он ответил, но присоединяться ему не хотелось. «Дома и так все прокурено Эвелиной, – думал он. – Нет, лучше я перейду на ту сторону, где маленькое кафе, и выпью минералки, оттуда виден вход в ресторан, и я буду виден всем». Под этими «всеми» он привычно подразумевал жену.
Кафе было крошечным – небольшой прилавок с выпечкой на первом этаже трехэтажного здания. Перед входом стояли три столика, покрытые чистенькими белыми скатертями. Алекс иногда заходил сюда, когда бывал в этой части города, и любил посидеть на улице в тени деревьев, глядя на площадь. А там всегда кипела жизнь: вокруг небольшого фонтана гуляли мамы с малышами, на лавочках под деревьями галдели туристы, целовались влюбленные, по гранитным плитам важно расхаживали белые голуби на щегольски покрытых перьями до самых коготков лапках и то и дело проносились стайки суетливых и отчаянно чирикающих воробьев. С места за столиком было хорошо видно, как в жаркий день птицы плещутся в фонтане. Алекс всегда с тоской наблюдал за голубями, пьющими из чаши, но о том, где он видел их точно так же утоляющими жажду у фонтана, он не позволял себе вспоминать.
– Алекс, дружище, как дела? – услышал он и обернулся. Перед ним стоял Йоргос, его сосед и давнишний приятель.
– Привет, Йорго, у меня – нормально. А у тебя как? Все ли здоровы? Как дети, жена? Как поживаешь, старина? Присядь со мной. Что тебе заказать? Мороженое будешь? – Алекс пустился с места в карьер, по опыту зная, что если не хочешь отвечать на вопрос собеседника, засыпь его своими вопросами. Люди любят говорить о себе, они это делают при любой возможности. Поэтому, если ты не в настроении рассказывать, просто дай им повод выговориться. Они еще и спасибо скажут, станут передавать другим, какой ты удивительно приятный собеседник.
– Ну, если угощаешь, буду – от сорбета с манго, пожалуй, не отказался бы! – хмыкнул мужчина, устраиваясь на соседнем стуле.
Йоргос всегда был простоватым парнем с открытой улыбкой и теплым взглядом карих глаз. С возрастом он мало изменился, разве что шевелюра у него заметно поредела. Но он почти всегда носил бейсболку козырьком назад, и его лысина не бросалась в глаза. С Алексом они выросли в одном квартале и, до того как тот уехал учиться в Торонто, ходили в одну школу, а по вечерам вместе гоняли колесо по улице. Потом их матери всегда их наказывали. Дело в том, что улицы Ларисы в те годы не были мощеными, и если бегать по ним, гоняя металлическое колесо палкой с крюком, то шуму было на весь квартал, а обувь и носки у мальчишек от такой игры быстро приходили в негодность. Ну, словом, влетало им часто. Вот и сейчас Йоргос, видимо, вспомнил про колесо.
– Что, получил нагоняй от Лины? Весь город – там, а ты здесь воду пьешь. Что случилось-то?
– Э, Йорго, о чем ты? – Алекс попытался было отмахнуться от шутливого вопроса друга детства, но, поймав на себе его смешливый взгляд, неожиданно сам для себя сказал: – А между прочим, я хотел тебя спросить… Помнишь, как ты для меня срезал четыре коралловые розы в своем саду? Впрочем, давно это было, двадцать лет назад, ты забыл, наверное…
Еще не закончив, он засомневался, стоило ли задавать этот вопрос. Но Йоргос уже снял бейсболку, расположил ее на столе и уставился на друга. Алекс мгновенно понял, что теперь он попался – старина Йоргос из него душу вынет, но заставит объяснить, что он имел в виду и для чего ему было нужно, чтобы тот вспоминал про какие-то розы.
– Ну давай-давай, дальше что? Я помню эти розы. Ты же тогда прибежал весь в мыле, с горящими глазами, сказал, что я должен был тебе помочь. Мы пошли в сад, и я срезал для тебя несколько роз, какие ты сам выбрал. Ты тогда сказал, тебе было нужно четыре. Я потому и запомнил, я бы дал тебе пять или семь, но нет же! Ты хотел четыре! А теперь прошло столько лет и ты хочешь, чтобы я вспомнил о них! Приятель, я и не забывал! Ну расскажи же хотя бы сегодня, куда ты их дел тогда! Неужели все-таки покойнику какому отнес? – Йоргос разразился оглушительным смехом. Он хлопнул Алекса по плечу так сильно, что тот немного расплескал воду из стакана, который держал в руке.
– Нет, ну какой покойник, скажешь тоже! Я твои розы одной женщине подарил. Иностранке.
Алекс сделал паузу, затем с опаской поднял глаза на товарища, ожидая, что тот на всю улицу загогочет, как бывало в молодости, когда они рассказывали друг другу всякие истории о девчонках, за которыми ухлестывали. Но тот, увлеченный своим сорбетом, ничего не ответил. Алекс ждал. Ему хотелось поговорить о ней, но ни одного человека, с кем бы можно было позволить себе откровенность, он не знал. Его друг Йорго с ней тоже не был знаком, но он хотя бы помнил те самые розы. Те розы, которые он принес ей в номер «Пегаса» в их первую встречу.
Через какое-то время Йоргос покончил с десертом и с удовольствием откинулся на спинку стула. Затем вдруг подался вперед и, заговорщицки подмигнув Алексу, знаком показал ему склониться над столиком, чтобы их никто не подслушал.
– Я тебе так скажу, малыш. Иностранцы – это всегда большая проблема. – Йоргос был совершенно серьезен, взгляд его глаз сделался цепким. Алексу стало не по себе.
– Перестань, приятель. Какая проблема? Это было сто лет назад, я и не помню ничего толком-то!
– Тебе только так кажется. Если бы не помнил, про розы не спросил бы. Помнишь ты все, в деталях ты все помнишь. И как она улыбается, и как голову наклоняет, и как волосы расчесывает… Да мало ли, все ты помнишь! А я скажу тебе, почему – потому что она не такая, как наши. Не лучше и не хуже, чем они, просто другая. Она другая. И жизнь у нее там, откуда она, всегда была другой. Потому и не вышло у тебя ничего с ней, понимаешь. Не вышло не потому, что ты был женат, а потому, что быть с ней для тебя значило бы стать другим. А стань ты другим – как у нас тут тебе дальше жить? Вот ты и не смог.
Они замолчали, просто сидели рядом за столиком и молчали. Затем Йоргос тронул Алекса за рукав:
– Ты не кори себя. Если бы она тебя не любила, ничего бы у тебя с ней не было. А то, что ты ее любил, она всегда знала. И Лина твоя все знала, можешь быть уверен, потому она и устраивает тебе сцены по сей день.
– Не может быть! – Алекс порывисто вздохнул. – Этого еще не хватало, что за ерунда!
Йоргос засмеялся открыто и весело, снова хлопнул Алекса по плечу.
– Вот видишь, даже через двадцать лет тебе не все равно, знала ли твоя жена о том, что ты сходил налево или нет. А все потому, что это было не то, что обычно бывает. Раз уж мы тут с тобой о высоком говорим, у меня к тебе вопрос. Могу задать?
– Можешь, чего уж там. – Алекс посмотрел в свой стоявший на столе пустой стакан, для верности обхватил его обеими ладонями, как будто готовился принять от друга удар или стерпеть оскорбление.
– Ты хоть раз сказал ей, что любишь? Хотя бы прощаясь?
Повисла пауза. Через дорогу продолжалось празднование, в окнах второго этажа свет стал ярче, зазвучала танцевальная народная мелодия, гости поднимались, постепенно присоединяясь к тем, кого танец сиртаки уже увлек в проходы между столиками.