Я зашел в правую от входа в «Бергкранц» дверь.
– Располагайтесь на кушетке, – предложил мне Андреас Пфэффлин, присев рядом на табуретку. – Расслабьтесь и попытайтесь ни о чем не думать.
Улегшись на спину на довольно жесткое ложе, мои коленные сгибы удобно устроились на войлочном валике.
Преподаватель накрыл меня пледом и взялся обеими ладонями рук за мои щиколотки, слегка оттягивая их к пяткам.
В полутемной небольшой комнате, где мы находились, курилась ароматная палочка с благовониями и горела свеча на подставке на невысоком столике у оконца.
Спустя какое-то время Пфэффлин положил одну ладонь мне на низ живота, а другую на плечо.
Я почувствовал необычайное умиротворение и чувство внутренней легкости, как будто воспарил над кушеткой. О чем и рассказал Андреасу после занятия.
Метод «Die Leibtherapie» или по-русски терапия тела был разработан основателем нашего центра Карлфридом фон Дюркхаймом и являлся одним из краеугольных камней его трансперсональной психологии. В основе метода, как пояснил мне ученик графа Пфэффлин, лежала трансперсонально-персональная работа специалиста с пациентом, контролирование первым последнего во время всего процесса. Воздействие на ауру и эфирное тело человека не ново в различных восточных психотехниках и мистических практиках. Тем более, что сам Дюркхайм долгое время обучался именно этому в Японии. Хотя специалисты «Рютте» в этой области отрицают энергетическое воздействие, говоря лишь о сопровождении и самоизменении у обратившегося к ним.
С этого дня я с Кириллом начали совместные регулярные тренировки по кунфу. До этого я несколько лет занимался боевыми единоборствами. Мой друг посвятил этому жизнь, начав с каратэ еще с 70-х годов у питерского наставника Александра Романенко. Наши занятия мы проводили в небольшом спортзале в Хинтер-Тодтмосе или на нижней площадке у водопада, находившегося по дороге из Рютте в додзе5.
Гуляя в свободные от занятий и работы часы по лесным тропинкам вблизи Рютте, я несколько раз встречал группу бегущих бородатых жилистых мужчин. Они были одеты в спортивные костюмы, и каждый привычно держал на плече во время бега увесистый обрезок молодого ствола дерева.
Встретив этих незнакомцев в пивной Хинтер-Тодтмоса, я не утерпел и подошел к ним.
– Зачем вы бегаете с чурбаками? – спросил я их. – Это такой новый вид многоборья?
– Точно, – хохотнув, ответил один бородач. – Называется марш-бросок военнослужащих с грузом. А чтобы не пугать пацифистов, мы бегаем на гражданке с весовыми макетами экипировки. В боевой ситуации это будет пулемет или что-нибудь подобное.
– Вы военнослужащие бундесвера? – догадался я.
– Так точно, – подтвердил другой рыжий бородач, отхлебнув пива из кружки. – Из горнопехотной дивизии «Эдельвейс». Каждый год тренируемся в Шварцвальде.
Он говорил с сильным баварским акцентом.
Тут взгляд горного егеря зацепился за мои «Командирские» часы.
– О, «specnaz»! – воскликнул служивый, прочитав яркую надпись латинскими буквами на их циферблате.
Я расплылся в широкой улыбке.
– Давай махнемся не глядя, – предложил он мне с загоревшимися глазами, показав на свои вороненые котлы с брезентовым ремешком.
Рыжий бородач был уже порядком захмелевший.
Я резонно предположил, что немец не будет таскать какую-нибудь дешевку и согласился, став обладателем классических «Swiss military».
Секретариат школы временно разместил меня в пансионе «Линнерхаус», расположенном рядом с «Бергкранцем». Семейство Линнеров, владельцев дома, также занималось разведением форели в своих запрудах, построенных на здешних ручьях.
Их сын служил егерем в ближайшем к нашей деревне горно-лесном массиве.
Мы с ним как-то вечером выпили пива и уселись на скамейке, сделанной из распиленного вдоль ствола дерева, расположенной об стенку фасада пансиона. Желая, видимо, похвастаться передо мной своей экипировкой он вынес показать мне свой карабин.
– Хороший «маузер», – заглянув в оптический прицел оружия, оценил я. – Окружающие склоны видны как на ладони.
Мы помолчали.
– И ночью приходится охранять лесные угодья? – спросил я его.
– А как же, – ответил егерь. – Иногда и по ночам патрулируем.
Старше меня годами, Линнер опять сходил в дом и вынес военный ночной прицел советского производства, вполне годный к употреблению.
– Вроде наше военное снаряжение не продается в гражданских магазинах стран НАТО? – пошутил я. – Где взяли?
– Это в лесную охрану передали часть имущества, оставшегося от армии ГДР, – сообщил он. – Да и на толкучке в Берлине около Александерплатца можно купить много чего из советской военной экипировки. Ясное дело, автомат Калашникова наша полиция нам не разрешит использовать в повседневной службе. Но ночные прицелы вашего производства вот применяем и не жалуемся.
Немецкие лесники и егеря по местной моде по работе ездили по лесам на «виллисах» и «кубельвагенах» Второй мировой войны, любовно отреставрированных и способных служить по прямому назначению.
В выпавшие выходные при наличии установившейся солнечной погоды Кирилл, Ольга и я поехали на рейсовом автобусе погулять во Фрайбург.
Это старинный немецкий город, основанный еще в XI веке, пережил немало крестьянских бунтов, нашествий армий иноземцев, борьбы за свою независимость от власти герцогов и графьев. Во время Второй мировой войны подвергался бомбардировке авиации противника.
Гуляя по его мощеным камнем центральным улочкам, мы заглянули в его кафедральный собор, где в сумраке залы послушали звуки органа.
Фрайбург является одним из южных городов Германии с жарким климатом, находящийся на Верхнерейнской низменности под защитой подступающих к нему гор.
Полюбовавшись шикарными по полиграфии альбомами и их заоблачной ценой в большом книжном магазине, наша троица отправилась в известную моему другу закусочную, построенную несколько веков назад и отделанную ценными породами дерева. Там нам предложили луковый пирог с изысканным розовым бургундским вином местного разлива «вайсхербст».
– Сплошной камень! – обессилено выдохнул я, остановившись на пару минут. – Хоть взрывчаткой рви!
Едкий пот заливал глаза под палящим солнцем.
– Хватит приезжающих гостей и студентов «Рютте», – заметил Йорк, выволакивая с натугой подцепленный нами валун из разраставшейся понемногу траншеи. – Года за два понемногу выкопают.
Я опять ударил кайлом, от камня брызнули искры.
Гостями в нашем центре называли приехавших сюда людей с психологическими проблемами. Они делились на коротких и длинных, в зависимости от времени пребывания здесь.
Трудились мы со студентом Йорком за бесплатно по заданию секретариата по проведению воды от ближайшего ручья над нашей деревенькой в сад школы. Работа была для каторжников, зато оттачивалось упорство в достижении поставленной цели и смирение к неизбежному. Так считали наши более мудрые наставники.
В психологической школе «Рютте» существовали общественные работы, то есть бесплатный одночасовой труд в день на благо нашего центра. Его обычно назначали старшие специалисты вроде Урсулы учащимся или приехавшим гостям со своими духовными проблемами в период неких важных Изменений в процессе становления испытуемого как личности, за коими ненавязчиво наблюдали прикрепленные к нему специалисты. Кроме того, у подопытного объекта развивалось философское отношение к любому виду физического труда, где главным считалось медитативность и непрерывность в начинаниях.
Первым моим экзерсициумом6 стала работа в медитативном саду центра, который был заложен еще при графе Дюркхайме, ушедшего из жизни в 1988 году.
Сад представлял собой комбинацию зарослей бамбука и орешника, других деревьев, а также медитативного места на крупнозернистом песке с причудливыми линиями и разложенными валунами, площадки для древнегерманских ритуальных танцев, заводью с впадающей протокой горного ручья и единственной плавающей там здоровенной особью форели.
За этой важной частью школы требовалось ухаживать, подрезать сучья насаждений и убирать опавшие листья с мусором. Все это стаскивалось мною на задворки сада, измельчалось с помощью специальной машины и помещалось в большой деревянный короб. В нем жили крупные красные калифорнийские черви, поедавшие органику и дававшие взамен гумус для подкормки почвы сада. Такой вот круговорот вещей в природе.
Испытывая некоторое предубеждение к ландшафтному садоводству, я махнул этот экзерсициум не глядя на другой, касавшийся ремонта оконных рам в «Бергкранце», основном доме центра, чему был несказанно рад. Немецкие рамы, в отличии от, скажем, российских демонтировались с места постоянной установки в секунды освобождением оных от фиксаторов. В спасительной тишине подвала, куда их я доставлял с помощью подсобника, ими можно было заниматься неизглагольно долго, благо каких-либо временных лимитов не существовало. Разумеется, на место демонтированных рам тут же устанавливались уже отремонтированные из числа резервного фонда.
В то время я проживал в «Линерхаусе» на втором этаже этого пансиона, рядом с секретариатом. Соседом у меня был один милейший толстяк, любитель игры на флейте. Каждый раз, встречаясь с ним на кухне или в коридоре, мы раскланивались и говорили друг другу любезности. Этот малый приехал сюда с «проблемами», но такого скрытного, знаете ли, латентного характера.
И вот как то я медитационно скоблю в пятьсот сорок пятый раз любимую раму в подвале и случайно вижу через притолочное оконце как вышел на прогулку по нашей единственной улице деревеньки мой милейший сосед с обнаженной катаной в обеих руках. И идет так неторопливо, крадется шашками по-кошачьи. Сначала я подумал, что соседушка на урок по мечу к Томасу Шинделину отправился и перед занятием прокручивает на ходу наиболее запомнившиеся элементы техники.
Но тут с улицы народ повалил по домам от мала и до велика, как тараканы по щелям попрятались.
Отчего-то стало мне тревожно и в грудях стесненно.
А к соседу моему, продолжавшему делать променад в одиночестве, сражу же прибыл специалист-психолог, закрепленный за ним, срочно поднятый по тревоге.
– Ты это, железяку то брось, а то остаток жизни в дурке проведешь! – этак нервным шепотком предложил он испытуемому. – Давай лучше на флейте поиграем!
Я все прекрасно слышал из приоткрытого оконца, все происходило рядом.
– Надоело дудеть на ней, сил моих больше нет, – ответствовал соседушка. – Хочу вот пробу меча провести, как во времена, предшествующие эпохе Мэйдзи7.
А тут, пока психолог болезному зубы заговаривал, приехала и машина с дюжими санитарами.
Они пальнули во флейтиста издали сетью с помощью метательного устройства, подошли к нему и добавили в шею наркотизатором. Затем увезли его в клинику с кельями, где стены мягкие.
А катану соседа, оставшуюся валяться на улице, осмотрели потом. Лезвие ее оказалось хорошо заточено, острое как бритва. Мог бы таких дел натворить, если бы не остановили.
– Веди клинок меча вниз ровно, с одинаковой скоростью, без рывков, – дал мне пояснения на первом уроке Томас Шинделин. – Работа катаной должна быть подобна написанию кистью тушью иероглифов на плакате.
Я старался как мог, чувствуя себя зажатым из-за непривычного хвата обеими руками за рукоять этого холодного оружия.
Занятия по иайдо проходили на втором этаже «Бергкранца», где был оборудован неплохой додзе. Мощные чердачные балки и потолочные окна в наклонной кровле здания создавали непередаваемый уют залы.
Мы стояли напротив друг друга, выполняя японскими мечами одно и тоже движение.
– Ты должен работать в своем ритме и не реагировать на изменение моего темпа, – поставил мне задачу наставник, вперившись в меня высасывающим взглядом своих серых глаз.
Упражнение не получалось из-за явного психологического давления Томаса на мою неискушенную натуру.
– Ничего страшного, со временем освоишься, – улыбнувшись успокоил Шинделин. – Все, как в жизни, каждый индивидуум противостоит влиянию других людей.
Граф Карлфрид фон Дюркхайм использовал методы иайдо в своем психологическом центре в Рютте совсем не случайно. Мгновенный переход его адептами от созерцания к молниеносному ответному упреждающему действию на выпад противника, подавление страха в экстремальных ситуациях, саморегуляция психики как никогда актуальны сегодня в нашей повседневной жизни.
– Как у тебя дела с учебой? – пытливо поинтересовался мой наставник после упражнений, когда мы приняли вольные позы на стульях в додзе.
– С утра чувствовал внутреннее сжатие, а сейчас расширяюсь, – не моргнув глазом ответствовал ему я.
О подобном странном диспуте, с точки зрения неискушенного читателя, меня заранее проинструктировал Кирилл. В психологической школе «Рютте» огромное внимание специалистов, работающих со своими студентами, уделялось Процессу и Изменениям. Называя их с большой буквы в центре, имели в виду процесс познавания нового в преподаваемых методах и изменения в психике воспринимающего их. Даже мелкие нюансы в самочувствии были очень важны и свидетельствовали о тех или иных отклонениях при усвоении пройденного материала.
Про Томаса Шинделина окружающие его в Рютте шутили, что он ведет замкнутый образ жизни и настолько экономен, что потушив кастрюлю капусты в начале недели доедает ее в конце уже в качестве супа, разбавив водой. В моей памяти наставник по мечу остался человеком бесхитростным, отзывчивым, готовым прийти на помощь в любую минуту.
Конечно, на занятиях по катане студенты «Рютте» изучали и основы боя на мечах, но упор делался в первую очередь на психотехники.
Уже с июня вдоль тропинок и прогулочных дорожек у Тодтмоса поспела земляника, которая вызревала у нас наверху в Рютте вплоть до августа. А во второй половине лета все открытые от елей луга-откосы буквально посинели от обилия черники и голубики. В этом районе Германии фирменным вином является черничное. Продают бутылку из нее в красиво упакованном пакете вместе с добрым куском черной шварцвальдской сырокопчености, разделочной доской, ножом и оловянным стопариком.
Поднимаясь как-то в эту пору с Кириллом и Ольгой к моему другу на Престенберг по тропинке из Рютте, я заметил множество выросших грибов с огромными шляпками.
– Отлично, парасо́ли поспели! – обрадовался моему открытию Кирилл, вытащив из своего рюкзачка пластиковый пакет и нож. – Превосходно отобедаем!
– Не отправимся на тот свет? – с сомнением произнес я. – Уж больно они на серые мухоморы смахивают.
Определенное сходство было и пятна на шляпках, и юбочки на ножках.
– Проверено, и не раз, – успокоил меня мой друг. – А мухоморы тут почему-то не растут.
Поджаренные на сковороде нарезанные шляпки по внешнему виду и вкусу очень напоминали курятину, не отличишь. Ножки грибов в пищу не использовались из-за их жесткости. Местные жители парасоли не ели, считая их несъедобными.
В Германии сдержанно относятся к грибам, шампиньоны не в счет. Лисички в магазине недешевые. А белых, подберезовиков и подосиновиков здесь в природе мало, и стоит их порция в специализированном ресторане чудовищно дорого.
Пригласила меня, Кирилла и Ольгу моя подруга Карин Швенцер в субботу на танцы во Фрайбург. Поехали на ее машине, есть там один ночной клуб «Агар-Агар».
Юго-западный город Германии, куда отправились, считался студенческим. В местном университете, который закончили немало известный людей, обучалось свыше 18000 человек.
Перед входом в увеселительное заведение после оплаты билета каждому посетителю ставили на ладонь печать, видимую только под ультрафиолетовой лампой. Это практиковалось для того, чтобы не передавали билеты другим страждущим оттянуться не заплатив. Оттиск пропадал через пару дней, хотя некоторые пришедшие просили охрану нанести его им на лоб.