Сам же Хрущёв сквозь прицел выглядел не слишком представительно. Небольшого роста – всего 160 сантиметров, в форменном генеральском кителе с петлицами без знаков различия, белая голова с маленькими ушами и уже приличной лысиной. Он не брился наголо, следуя тогдашней моде советских чиновников, поэтому через прицел отлично были видны светлые редкие волосинки, развеваемые теплым ветерком.
Никита Сергеевич зашел за куст и уже через пару минут выбрался обратно, но в машину садиться сразу не стал, видимо, решив размяться, пока солдаты оправляются. «Надо же», – подумал снайпер, – «прямо всё точно так, как было в инструкции. И откуда они всегда всё знают?». Удивление это стало уже привычным, но от этого не менее загадочным. Инструктировавший его офицер расписал всё, происходящее сейчас перед его глазами, буквально по секундам так, словно самолично отрепетировал с Хрущевым каждый его шаг.
Игорь прицелился точно в середину лба Никиты Сергеевича, когда тот, словно что-то почувствовав, вдруг медленно поднял голову и прищурив глаза, уставился в сторону мельницы. Именно этого момента снайпер и ждал. Не теряя времени, но и не торопясь, Игорь выдохнул и на выдохе плавно потянул спусковой крючок. Часть пороховых газов, следующих за пулей, устремилась через газоотводное отверстие в стенке ствола в газовую камеру, надавила на переднюю стенку газового поршня и отбросила поршень с толкателем, а вместе с ними и затворную раму в заднее положение. Снайпер четко рассмотрел в оптику вдруг появившуюся дырку во лбу падающего человека, которому уже не суждено было стать руководителем СССР (но ведь он уже был им!). И только после этого раздался звук выстрела. Никаких глушителей в данном случае не использовалось, не было необходимости, поэтому звук плеткой стеганул по ушам. Но это был привычный и ожидаемый звук.
Буквально за пару секунд до этого, сердце у Никиты Сергеевича так вдруг тоскливо защемило, а в голове словно вспыхнула красная лампочка – «Опасность!». Он успел лишь прищурить глаза, впившись взглядом в стоящую поодаль старую мельницу и подумать: «Да ладно…», как кто-то со страшной силой врезал ему по лбу. И его не стало.
Вот только что был человек, большой начальник, охраняемый кучей солдат, полный планов и забот, как на ближайшее время, так и на годы вперед. И вот его уже нет. Лишь пустое тело, отброшенное мощной пулей, рухнуло в кусты, за которыми еще живой Никита минуту назад справлял нужду. А как же душа, спросит кто-то, что с ней? – Да кто ж его знает? Наука об этом пока молчит. А попы, как известно всем в СССР, это обычные мошенники, разводящие на деньги невежественных старушек. Потому и слушать их не стоит.
Не больше пары секунд полюбовавшись на поднявшуюся суету, Игорь довольно улыбнулся – работа сделана на отлично, как всегда, второго выстрела не понадобилось. Он подобрал гильзу, сунул ее в карман, встал, отработанными до автоматизма движениями свернул поролоновую подстилку в зеленом брезентовом чехле, пристегнул ее сбоку к рюкзаку специально предназначенной для этого петлей и закинул рюкзак за спину. После чего взял винтовку в руки и внимательно осмотрел все вокруг: не забыл ли чего? – и, не обращая внимания на доносящиеся с улицы крики и беспорядочную стрельбу, прошёл в противоположный угол чердака. Там он остановился, постоял несколько секунд, будто что-то выжидая, и вдруг, шагнув прямо в стену, исчез. А стена осталась – целая и невредимая.
***
Бойцы взвода охраны, подгоняемые сорвавшим голос старшим лейтенантом НКВД Акимовым, обшарили всё вокруг, прошерстили все кусты по обе стороны речки, нашли лежку на чердаке мельницы, но сколько потом ни прочесывали местность, убив на это почти два часа, снайпера словно след простыл. Будто и не было его нигде, кроме как на самом чердаке. Делать нечего, погрузили тело Хрущева в автомобиль и поехали назад, в Полтаву. Пусть там в горкоме решают, что с ним теперь делать.
Трясясь рядом с водителем в кабине грузовика, начальник охраны и старший лейтенант НКВД с тоской думал о том, что будет с ним – сразу расстреляют или просто разжалуют в рядовые и отправят на фронт? Ясно одно – началу блестящей карьеры в самом серьезном ведомстве СССР, кажется, пришел нежданный и трагичный конец. Потому как это именно он начальник охраны, не уберёгший охраняемое высокое лицо, с него и спрос – по всей строгости законов военного времени. Сергей снял фуражку, вытер рукавом гимнастерки обильный пот со лба и неожиданно подумал: а не приказать ли сейчас остановиться, пойти в кусты, якобы по нужде, да и рвануть в лес? Хватятся не сразу, будет какое-то время, вполне возможно скрыться. Немцы рядом, сдаться в плен, рассказать, как он всю жизнь ждал их прихода – авось, не расстреляют. Может, даже и к делу какому пристроят, а? Все лучше, чем безымянная могила позади и шеренга автоматчиков перед тобой.
Но мысль мелькнула и тут же исчезла. Все же старший лейтенант НКВД Сергей Акимов предателем не был, и никогда им не станет. А за случившееся, что ж делать, ответит. Дальше фронта не пошлют, а если даже и под вышку подведут, то ведь всё равно когда-то умирать придется, правда? Так почему бы и не сегодня, день сегодня ничем не хуже и не лучше всех остальных…
Глава V
1978 год, СССР.
– Это ты Егор Соколов?
Егор, не спеша шагавший к кабинету физики и остановленный посредине широкого школьного коридора, удивленно поднял голову и поправив на плече ремень от сумки, на автомате ответил:
– Да, а что?
Перед ним стояли три десятиклассницы, с его, восьмиклассника, точки зрения, уже совсем взрослые девушки. Он их видел и раньше, они всегда втроём ходят. Две ничего так, красивые, третья – не то чтобы дурнушка, вовсе нет, но совсем не в его вкусе. А на вкус и цвет, как известно, товарищей нет. Он часто замечал такое, когда где-то по телевизору, например, говорили о какой-то актрисе, что она – эталон женской красоты, а он смотрел на неё и понимал, что она ему вообще как женщина не нравится. Или когда пацаны обсуждают какую-то красивую, с их точки зрения, девчонку, а он, опять же, не видит в ней ничего особенного – прошел бы мимо и внимания не обратил. Вот, примерно, и здесь было так же: третья подруга была вовсе не уродиной, но и красивой Егор её никогда бы не назвал. Хотя, кто-то, наверняка, посчитал бы, что именно она и была единственной красоткой среди этой троицы.
Та, что пониже, остановившая его и, несмотря на то, что вместе с каблуками и взбитыми волосами на макушке была ему чуть выше плеча, как-то умудрявшаяся (чуть прищуренные подведённые глаза, чуть сморщенный носик, чуть подернутые в усмешке уголки губ) смотреть на него сверху вниз, кивнула на свою подругу и вызывающе объявила, словно снисходя до него со своих небес и одаривая орденом:
– Это Ольга, ты ей нравишься, понял?
И опять с этой плохо скрываемой насмешкой, прищурившись, уставилась на него, ожидая реакции. Наглая, за словом в карман не полезет, сразу видно. Но сама ничего так, ничего… Стоп! Она что-то сказала?
– Э-э-э-э…, – протянул Егор, восстанавливая в памяти её слова, тут же удивляясь им и не в силах сообразить, что на них ответить, настолько это случилось неожиданно. Он взглянул на ту, о которой ему только что сказали, что он ей нравится и…
Скажите, вы верите в любовь с первого взгляда? Верите, конечно, все верят, хотя, что это такое и как должно происходить, никто толком не понимает. Вот, взглянули вы, допустим, на кого-то впервые, и она (он) вам понравилась. Даже очень понравилась. Это уже любовь или просто гормоны заволновались и через час (день, месяц) всё пройдет? Не знаете? Вот и автор не знает. Но чтобы дальше среди читателей не возникало никаких сомнений, скажу сразу: у Егора как раз оно и случилось. Любовь с первого взгляда, в смысле. Классическая, всё как положено согласно жанру.
И опять же, согласно этому самому жанру, все слова куда-то сразу пропали, едва он посмотрел на представленную ему Ольгу. Это при том, что, хотя он и не был записным балаболом, но вообще-то за словом в карман, как говорится, никогда не лез. Но здесь он сразу понял, что как раз вот эта Ольга, с его точки зрения, согласно его же внутренней шкале женской красоты и была самой красивой из всех трех девушек, стоявших перед ним. Очень красивой. Может быть, даже вообще самой красивой в мире – пришла в голову неожиданная и паническая мысль. И тут же кто-то внутри него его же и поправил: бери выше – не в мире, а во Вселенной!
Это что со мной сейчас, мельком подумал Егор, это кто меня поправил? Ты сам и поправил, ответили изнутри, кто же ещё? Егор удивился, но ввязываться во внутреннюю полемику не стал. Потом разберёмся. Вместо этого, он внимательно осмотрел Ольгу, опять же, слово сравнивая её со своим идеалом. Всё сходилось так, словно идеал с неё и писался.
Она была немного повыше своей подруги, но всё же, конечно, гораздо ниже Егоровых 186-и сантиметров. Волосы чёрные, немного вьющиеся (сама накрутила или настоящие?). Ноги не что от шеи, так сказать нельзя, но очень даже ничего, что коротенькое школьное платьице позволяло оценить наглядно. Грудь… Грудь была – и это всё, что он смог определить. И даже не так чтобы совсем маленькая. В размерах он, конечно, не разбирался, да и никогда размер груди на первое место не ставил, в отличие от многих своих друзей и одноклассников. Главное, чтобы она была, всегда считал он, а в данном случае она была однозначно, глаз ласкала и сердце волновала. Лицо… ох, тут Егор терялся в определении, и если бы его заставили составить фоторобот, то запутался бы с самого начала, твердя лишь два слова: «очень красивая».
Заранее скажем, что впоследствии из всех его знакомых, оценивающих женские прелести новой подруги Егора, красоту лица не оспорил никто. К груди, кстати, тоже никто особых претензий не высказал, кроме совсем уж фанатов огромных размеров. Про ноги некоторые пытались что-то вякать, но – так, без энтузиазма. Вроде как – ну, надо же хоть к чему-то придраться? Впрочем, стоит отдать ему должное, Егор на чужие оценки своих подруг внимания вообще никогда не обращал, считая в этом деле лишь свое собственное мнение единственным критерием. Кому-то может показаться это завышенной самооценкой, ну так и пусть покажется.
«Хорошо, что она, а не другая», – отстраненно подумал он, всё еще мучительно подыскивая слова для ответа и не находя ни одного подходящего в данной совершенно неожиданной ситуации. В голову лезла либо какая-то приблатненная чушь, либо непонятно откуда прущие слова высокой поэзии. Поэтому он ещё раз повторил «Э-э-э-э» и окончательно замолчал, словно растратив до донышка весь свой словарный запас.
А между тем, все три девушки продолжали смотреть на него в упор, с нескрываемым интересом ожидая его реакции. Та, что с ним разговаривала – всё так же надменно и по-прежнему немного щуря глаза. Так обычно делают люди с не очень хорошим зрением, но не носящие очки. Другая – та, что на вкус Егора, не очень, смотрела с удивлением, словно и для неё самой только что произнесенные подругой слова стали полной неожиданностью, что было похоже на правду. А вот та, которую звали Ольгой, смотрела явно с вызовом, но, скорее, больше от смущения или даже какого-то отчаяния. Что проскальзывало хотя бы в том, как она сжала зубы – так, что даже скулы немного покраснели. Интересно, почему? Чтобы зубы от страха не стучали или, чтобы не засмеяться?
Пауза затянулась, и тут, спасая для откровенно затупившего Егора ситуацию, прозвенел звонок. Тогда первая, видимо, сообразив, что толку ни от кого сейчас не добиться, произнесла внушительным тоном, строго глядя Егору в глаза:
– Она тебе напишет записку. Жди!
И, словно будучи не до конца уверенной в том, что Егор не полный дебил и её услышал, добавила:
– Ты понял меня или нет?
На что Егор кивнул головой и, сглотнув комок в горле, выдавил:
– Да, – и сказав слово, уже смелее добавил, – я понял.
Сказал-то этой, а глаза не мог оторвать от другой, той, которая Ольга. Бойкая девица удовлетворенно кивнула, и подруги, развернувшись, направились на урок, оставив ошеломленного восьмиклассника посреди пустеющего коридора. Отойдя на несколько шагов, они, оглянувшись на него, дружно засмеялись, от чего Егор совсем смутился и даже немного покраснел.
– Соколов, тебе особое приглашение нужно?
Строгий голос учительницы физики, в котором, однако, можно было услышать и некоторые насмешливые нотки (тоже женщина, и всё, наверняка, видела), вырвал его из оцепенения, и он поплёлся за ней в класс. Там, бухнувшись за последнюю парту, отмахнулся от Кузьмы (он же – Вовка Кузьмин, одноклассник и самый близкий друг), сразу что-то с энтузиазмом жарко зашептавшего ему на ухо, и глубоко задумался.
***
Подумать было о чем. Кем-кем, а дураком Егор себя не считал (а кто сам себя дураком считает?), да, в общем, и не был им. Даже в свои пятнадцать лет он хорошо понимал, что так вообще-то не бывает. Вернее, бывает, но ровно наоборот. В смысле, он знал, что иногда старшеклассники гуляют с девчонками на класс или даже на два младше. Не так часто, но и исключением такое не назовешь26. Как для него, пятнадцатилетнего, тринадцатилетние девчонки кажутся соплячками, так же, наверняка, и для семнадцатилетней(!) десятиклассницы он должен выглядеть точно таким же сопляком. Да что там говорить, так оно наверняка и было! А потому всё это очень странно и похоже на какой-то розыгрыш или, возможно, девчонки о чем-то поспорили между собой. Такой вариант тоже исключать не стоит. Это даже больше похоже на правду, девки – они такие!
Например, Егор, как и многие другие, во время перемены постоянно оставлял свою сумку на подоконнике возле кабинета, в котором будет следующий урок. И нередко случалось так, что после звонка сумки своей он на подоконнике не обнаруживал. В этом случае он, уже наученный опытом, шёл прямо в кабинет завуча школы – строгой дородной женщины с хорошим чувством юмора и явными следами былой красоты, и просил вынести его сумку из женского туалета. То, что девчонки нередко там его сумку прятали, завуч уже была в курсе, и поэтому, привычно вздыхая и подтрунивая над Егором, сумку выручать шла. Или, если было совсем некогда, говорила, чтобы он попросил учительницу. Это потом уже Егор, наплевав на все правила, просто сам заходил в женский туалет после звонка и, не обращая внимания на девичьи визги, забирал свою сумку, которая обычно лежала в ближней к двери комнате (хорошо ещё не там, где унитазы) на низеньком шкафчике трюмо в углу. Вот, скажите, зачем они, в смысле – девчонки, это делали? Егор ответа не знал, но завучу, кажется, всё было понятно. Тоже ведь женщина и понимает своих!
Но будет очень, – здесь он подумал, возвращаясь мыслями к Ольге, и ещё раз добавил – очень жалко, если это обычный розыгрыш. Сердце Егора учащённо забилось: а вдруг всё же не розыгрыш, вдруг он ей и правда нравится? Ну, а почему, собственно, нет? Чудеса случаются и, может быть, это как раз тот случай? И здесь словно из тумана в голове отчетливо всплыла его прошлая подружка – Надя, с которой он недавно расстался. Просто подошёл и сказал, что ему нравится другая, и он с ней больше не гуляет. Что, если честно, было неправдой, на самом деле она ему просто надоела. В ответ услышал, конечно, что-то про козла, но дело-то не в этом! Егор даже хлопнул ладонью по парте, чем заслужил вопросительный взгляд учительницы и недоуменный – от шарахнувшегося в сторону Кузьмы.
– Напугал, блин! – прошипел тот. – Ты чего?
Но Егор только досадливо отмахнулся. Он в это время мысленно ругал самого себя за тупость. Действительно, рассуждает тут, понимаешь, о разнице в возрасте, о том, что так не бывает, что старшеклассницы не гуляют с младшеклассниками, а то, что его прошлая подруга Надька была десятиклассницей, только не из их школы, забыл напрочь! И правда, дебил!
Ладно, примирительно сказал Егор сам себе, был не прав. Вернее, почти прав, но не совсем. Скажем так: иногда, в его конкретном случае, подобные исключения происходят. Это воспоминание немного успокоило Егора в том смысле, что, может, на перемене был и не розыгрыш. Если одна десятиклассница в него втюрилась, то почему бы не втюриться и второй?
Почему-то слово «втюрилась» в отношении Ольги Егору не понравилось и он поморщился. Он уже очень хотел, чтобы она в него влюбилась – по-настоящему, по-взрослому! И здесь подростковый сленг показался совершенно неуместен. Но и слово «влюбилась» он пока произносить остерегался, не спугнуть бы!