– Аркаша, сворачивай планерку. Блинцы остывают… – Мария, слегка располневшая за последние годы, но не потерявшая привлекательности, словно в балетном танце скользила от кухни к веранде. – Ваня, варенье попробуй, сметанка свежая.
Ивану вскоре казалось, что никогда не ел таких ажурных блинцов. Осилил с десяток, вскинул вверх большой палец, похвалил искренне, после чего Мария расплылась в улыбке.
– Отец твой один скушал и всё молчком.
– Не обманывай, Маша. Я два съел. А уж как хвалил за тушеную рыбу, так ты не помнишь.
Эта шутливая перебранка и запах моря, и буйная апрельская зелень – всё настраивало на праздничное настроение.
– А что у тебя, Ваня, с невестой?
– Да, скажи нам, когда я внуков увижу?
Иван кратко рассказал про Ольгу Нарецкую, под удивленную переглядку отца и Марии, потому что над всей этой трехлетней историей висело простое, житейское: а что дальше? Ответить не получалось, как бы он ни старался.
– Бог рассудит, – неожиданно сказала Мария. Явно сочувствуя этой нелепице.
– Бог то бог, да сам не будь плох, – тут же откликнулся Аркадий. Он не укорял сына, но и не понимал. И сожалел, что внуков ему в скором времени не тетешкать на берегу Черного моря. И вдруг хрипловато, при этом попадая в тональность, запел: «Парней так много холостых, а я люблю женатого…» Мария тут же подхватила, подлаживаясь под его голос, и так это ладненько получилось, что Иван невольно распустил морщины на переносице, заулыбался, сожалея, что не знает слов этой простенькой песни.
Сезон окрыли в апреле на заранее подготовленном полигоне. По ночам намораживало лед вокруг гидровашгердов[1], а Малявину не терпелось отладить новую технологию подачи песков и промывки с помощью пульпы, подаваемой под давлением. Дополнительно грели круглые сутки воду в большом бойлере, дело того стоило. «У нас каждый день в сезон на миллион тянет», – повторял он старателям, ломая их возражения.
Горный мастер, механик и заместитель в одном лице Петруша Никишов, ставший теперь Петром Семеновичем, мотался по трем участкам на стареньких «жигулях» с утра и до позднего вечера, поправляя процесс, дотошно записывая в свой пухлый ежедневник, каждую мелочь, будь то порванный шланг или размочаленный сальник. Только старожилы, работавшие на участке «Игумен» с восьмидесятых годов, называли его дружески Петруша. Таких оставалось семь человек, на них опирался раньше Цукан, поощряя зарплатой. Теперь их въедливые замечания выслушивал председатель артели «Игумен» Иван Малявин, хлебнувший по полной в первый год своего председательства. Он и представить не мог, какая прорва вопросов возникает в артели на трех участках, где трудится без малого девяносто человек, а объем оборотных средств более ста миллионов.
– А начинал с восьми тысяч, которые остались после реформы, – удивлялся Цукан, вспоминая то суматошное лето девяносто первого года. – Потом, когда разорили прииск «Тенька», ко мне пришли работяги целой толпой во главе с главным механиком. Стали уговаривать, чтобы взял на артельный баланс весь прииск. Я им отказал: техника старая, что-то и вовсе в «калашном» ряду вдоль забора… Но потом пришли их жены. И пошел стон и вой: угля нет, электричество с перебоями, встанет котельная – и тогда поселку хана, семьи забомжуют, мужики и так пьют горькую.
– Спаси, ради Христа, Федорыч…
Не выдержал я, согласился, хоть и негодовал на себя самого. Правда, заставил каждого подписать Договор, тыкая носом в пункт, что при нарушении трудовой дисциплины, употреблении спиртных напитков – сразу увольнение без сохранения заработка.
– Ты прямо деспот, Аркадий Федорович! – попытался елозить приисковый рабочий Ложков.
– Свободен! – Я тут же жестко поставил его на место. – Лентяйства и пьянства не потерплю. Кто в себе не уверен, лучше не пробуйте.
Сразу часть на попятную…
Когда прошерстили с Никишовым приисковые документы, складские остатки, технику, то оказалось, что и не так страшно. После смерти заслуженного горняка Назарова сменилось два директора, но и они не смогли разорить богатейший прииск с производственной базой полного цикла. Кому-то старые насосы, запорная арматура, бухты с кабелем могли показаться неликвидами, а я тут же начал дергать знакомых горняков, энергетиков и пошло-поехало, закрутился бартер, главное получить выгоду.
Из двух разбитых бульдозеров С-100 восстановили один. Когда Иваньков машину опробовал, погонял под нагрузкой, тут же выписал слесарям и токарю премиальные. Полное отсутствие снабжения, чтобы ремонтировать технику, решали головоломки, вытачивали на токарно-винторезном станке запасные части, сваривали старье, что-то создавали по лекалам газовым резаком.
Добиться тех объемов по золоту, что давал прииск раньше, не удалось. На второй сезон после всех выплат в остатке образовалась прибыль, мы это считали большим достижением. В конце промывочного сезона пригласили в администрацию района. Фрол Сергеевич, сменивший должность первого секретаря райкома, на должность председателя Думы, встретил прямо у парадного входа вместе со своей челядью. Пожимая двумя руками ладонь, и клоня к плечу лысую голову, при всех, словно на собрании, стал восклицать: «Ты же поселок нам спас, дорогой Аркадий Федорович! Котельную, а без нее не выжить зимой. Мы на тебя представление в наградной отдел отправили».
От этих слов зябко до мурашек, будто холодная капля прокатилась по спине меж лопаток. Короче, стоял я истуканом и старательно улыбался в ответ.
Потом поднялись на второй этаж в кабинет главы района, с обновленными портретами вождей вдоль стены. Фрол Сергеевич тут же полез в настенный шкафчик, посверкивая лукавым глазом, похвалился, что ему друзья коньячок молдавский задарили. Чокнулись, выпили привычно махом по полстакана, как выпивали обычно водку.
– Мы так старались, а в областной администрации завернули наградные документы. Порекомендовали ограничиться грамотой. Я это так не оставлю, – кипятился бывший секретарь райкома. – Я до главы области дойду. Ты на меня обиду не держи…
– Какие обиды, Фрол Сергеич, – говорю ему. – Мы-то ладно, молодежь жалко. Баб, которые сутками без света сидят с детьми малыми. Энергетики взбесились, чуть неуплата – обрезают провода. А у иных зарплата за полгода не выплачена. Да ты сам всё знаешь…
Погоревали мы о былом, Знамя переходящее вспомнили, которое вручили участку «Игумен». Вспомнили, как взрывник Трехов по кличке Динамит, стребовал в ту пору ящик пива. Это награждение казалось красивым и правильным, и почему-то неоцененным тогда во времена перестройки. И не знамя, а горе-горькое вилось над нашим оскудевшим столом, когда ни балычка, ни колбаски, а только черствый хлеб, как встарь.
Аркадий Цукан прилетел рейсом Москва – Магадан только в конце мая.
– С авиабилетами полная задница! – пожаловался сыну по дороге из аэропорта. – Почти неделю проторчал в столице. Правда, попутно навестил Шулякова в министерстве, узнал о возможности застолбить месторождение в Амурской области. Всех карт не раскрыл, хоть и выпытывал меня Шуляков активно.
Иван промолчал. Отец рассказывал не раз про гору Шайтан в Зейском районе, но это казалось ему сказочной легендой. Его беспокоила сегодняшняя быль. От наездов бандитов становилось все жарче и жарче. Вопрос стоял жестко – платить золотом, как все, или война. Хуже всего, что не удалось договориться даже через Кахира, который ездил со спутниковым телефоном и вел себя, как крутой гангстер.
– И представляешь, мне говорит: я переговорю с Амиром. Процент уменьшу, но платить, Ваня, все одно придется. «Мы же не отбираем, мы покупаем часть золота, – убеждает он меня по телефону. – Какая вам хрен разница, государству продавать или нам! Наш бакшиш всего-то двадцать процентов».
Цукан не сдержался, выдал тираду в мать-перемать. Ему не верилось, что Кахир, этот пацаненок, который трудился у него на участке «Игумен» и просил звать его Колей, теперь бригадирствует в ингушской группировке. «Двадцать процентов – это, пожалуй, на десяток миллионов потянет, – прикидывает он. – Да и позорно донскому казаку гнуть шею перед кавказскими инородцами».
– Рули к управлению ФСБ.
– Так тебя там и ждут с пирогами, – буркнул Иван, но спорить не стал, свернул с Портовой к центру города, где в стиле сталинского ампира высилось трехэтажное здание ФСБ. Хотел припарковаться на Дзержинской, но милиционер тут же замахал полосатой палкой. Высадил отца у центрального входа и поехал колесить по Магадану на своей темно-бордовой «субару-форестер», которую сам тщательно подобрал во Владивостоке минувшей зимой. Встретиться договорились в гостинице «Северной».
Цукан прождал в бюро пропусков около получаса. Удивился, когда окликнул мужчина в штатском, в котором он с ходу не узнал Ахметшахова.
– Долго жить будешь, Тимур Фаридович, – сказал первое, что пришло в голову. – Не узнал… – Он сбился, потому что хотел сказать тебя, а вроде бы нужно говорить «вы». – Заматерел. Прямо настоящий генерал.
Ахметшахов рассмеялся в ответ.
– Зато тебя, Аркадий Федорович, признать легко. Такой же ершистый, а внешне почти не изменился. Пойдем ко мне, чаем угощу, настоящим цейлонским, как ты любишь.
Они словно боксеры в первом раунде, кружили вокруг да около, не приступая к главному. Ахметшахов не торопил, он даже отменил через помощника одну из встреч, намеченных на двенадцать.
– Почти неделю просидел в Москве, билетов не достать на Магадан. Один рейс оставили, прямо беда, – не удержался, пожаловался Цукан. – Да и на Хабаровск не улететь.
Ахметшахов покивал из вежливости. Пододвинул коробку с конфетами. Внимательно выслушал рассказ о наездах ингушей. Походил по кабинету, словно бы собираясь с мыслями.
– Давно работаем по ним. Но прихватить не получается. Золото покупают, как бы официально, через банк «Восток». Это теперь не запрещено законом. А что цену занижают – так это, говорят, рыночные отношения.
– Вот оно как! – показно удивился Цукан. – Менты так и вовсе с ними в одной связке. Старателей, что без лицензии, нагло обдирают. Артели запугивают. Работягам помощи ждать не от кого. Трясина.
– Не торопи события, Аркадий Федорович. Мы взяли ингушей в разработку. Но дело-то сложное. Их курирует, похоже, депутат Госдумы Мирзоев. Нужен очень серьезный повод, чтобы подвести их под статью. А мы не те, что раньше, штаты урезаны втрое, районные отделы искоренили, агентурную работу похерили.
– Значит, всё, хенде хох! Полный… абзац.
– Я же говорю, работаем по этой теме. Но и без вашей помощи не обойтись.
– Так чем же я могу тут помочь, Тимур Фаридович? Деньгами?
– Нет, лучше информацией и золотом для контрольной закупки. Я опытного оперативника командирую на месяц. Оформить его в шлихо-приемную кассу или бухгалтером – сможешь?
– Для такого дела оформим, как положено.
– Вот и славно. А там видно будет… Чай-то остыл. Давай, подолью горячего.
Цукан пил чай и думал: дожился на старости лет, стал информатором у гэбни.
Ахметшахов, словно бы угадал его мысли, сказал: «Наше ведомство пихают и слева, и справа. Народ науськивают. Особенно либералы. А когда однопартийца взорвут в автомобиле, бегут с криками в Думу, а что это у нас ФСБ без дела сидит? Да ты и сам об этом знаешь…»
Он за последние годы располнел от сидячей работы, что шло незаметно, казалось, два раза в неделю спортзал, баня позволяют держаться в пределах девяносто килограммов, и вот совсем неожиданно обнаружил, что стал туговат почти новый костюм. Поглядывая на сухолядого Цукана с мощными клешнями рук, он понимал, что это не только умеренность в еде, это еще и образ жизни.
– Ты прямо, как замороженный, ни жиринки…
– Так давай к нам на сезон, и деньжат заработаешь, и пузцо уберешь…
Распрощались с шутками, приятельски, что могло казаться невероятным, учитывая обстоятельства их первого знакомства.
Уфа. 1985 год
– Ты же у нас специалист по золоту? – вбил с порога начальник Башкирского управления КГБ, сарказма своего не скрывая.
После провала операции по пресечению нелегального сбыта золота, в главке потребовали строго наказать виновных, понизить в должности и звании… Полковник Степнов отстоял капитана Ахметшахова, прикрыл дело рапортами о неполном служебном соответствии, проведенном внутренним расследовании.
Ахметшахов об этом знал, сдержанно поблагодарил полковника, но в Якутию ехать не собирался, о чем узнал от доброжелателей. Точнее, об этом не хотела слышать ни жена, ни рано повзрослевшая дочь. Слушая их гневные упреки, он думал, вот был бы сын, совсем другое дело: ходили бы с ним на охоту, таскали хариуса наплавной снастью… Но не дал бог сына, точнее, жена не захотела второго ребенка из-за своей актерской профессии. Ахметшахов заранее взялся прощупывать почву с трудоустройством на авиационном заводе, где требовался начальник первого отдела с допуском к секретным документам. Подготовил рапорт об увольнении из органов.
Полковник Степнов вышел из-за стола. Низкорослый с короткой щеткой седых волос, он быстро состарился после пятидесяти, то ли из-за того, что полтора десятка лет отслужил на оперативной работе в Иране, то ли из-за нервозности последних лет, которую создавала Москва из-за каждого шороха правдолюбцев, антисемитов, каких-то сраных писателей, вместо того, чтобы заниматься серьезными делами государственной безопасности страны. А теперь вот стягивали с разных регионов оперативников для укрепления Якутского КГБ и борьбы с незаконным оборотом драгоценных металлов. На совещании в Главке процитировали слова члена Политбюро: у нас что старатели коммунизм будут строить!
– Я знаю, ты обижен. Хочешь подать рапорт об увольнении.
Ахметшахов, смотревший мимо полковника, на темно-синюю штору, глянул с искренним удивлением. Он только жене говорил о своем рапорте.
– Ты погоди с этим рапортом. Не ломай жизнь. Поработаешь временно в Якутии. Здесь всё утрясется. Вытащим тебя обратно. Получишь майора, всё пойдет, как положено…
Полковник Степнов говорил ободряющие слова с ласковой интонацией, что совсем не вязалось с его хмуроватым лицом, грубыми разносами, которые он учинял сотрудникам в этом просторном кабинете с зашторенной картой оперативной обстановки, экраном для просмотра видеосъемки, иконописными портретами вождей революции. На столе заверещал черный эбонитовый телефон, Степнов тут же стремительно выхватил трубку, склонился над аппаратом, подавая правой рукой пассы капитану – «свободен».
Ахметшахов потоптался на месте, но так и не вытащил из кармана аккуратно сложенный рапорт, который он мучительно долго писал и переписывал поздним вечером.
Лететь пришлось с долгой пересадкой в Свердловске. Поздно ночью в Якутске таксист ошарашил ценой.
– А по счетчику?
– Да кто же тебя ночью с аэропорта даром повезет…
Еще хуже встретили в гостинице. Находясь в угнетенном состоянии после размолвки с женой, Ахметшахов не забронировал номер. Администратор – дама из местных, увешанная кулонами, браслетами и кольцами по последней моде, наотрез отказалась предоставить место.
– Хорошо. Я переночую в холе на диванчике, – выдал он, как ему казалось, несокрушимый довод, который ее испугает.
– Вы думаете, если сотрудник, там вам можно нарушать правила социалистического правопорядка…
Такой наглости он еще не встречал. Спорить не стал. И как-то сразу подумал, что обживаться здесь будет нелегко. Мощные татарские и башкирские кланы умело ладили в Уфе, не подпуская чужаков, но соблюдали видимость порядка и советской власти. А здесь, похоже, ничего не боялись. От дивана воняло застарелой непросыхаемой тряпкой, он долго ворочался, сквозь дремоту слышал возбужденные голоса, снилось заплаканное лицо жены, которую хотел приласкать, а она убегала от него с криком: «Я в эту дыру никогда не поеду! Ты во всем виноват…»
В республиканском управлении капитана Ахметшахова представили полковнику Федорову. Он ожидал расспросов о предыдущей службе, краткой беседы, а Федоров сухо поздоровался и тут же стал наставлять как мальчишку-курсанта, рассказывать о славных традициях якутских чекистов. Старый службист понимал, что за просто так начальников оперативно-розыскного отдела из главного управления сюда не присылают. Но все же пересолил по всегдашней своей привычке. Закончил неожиданно, возможно, из-за возникшей недосказанности.