Регина не долго пробыла в доме у Ады так и простояв весь разговор в прихожей, отказавшись пройти дальше порога. Через полчаса девушка начала прощаться, попросив не навещать ее.
Скоро Регина планировала перебраться на новую квартиру.
Чем девушка будет за нее платить?
Как будет жить дальше, Ада так и не узнала.
Выбежав вслед за гостьей, бросившись ей на шею, растерянная женщина попыталась рассказать о своих горестях, но наткнулась на ледяную стену, которая словно выросла вокруг Регины.
На стену нежелания вникать в чужие проблемы.
Такого отчуждения Ада, привыкшая к доверительным отношениям с Региной, совсем не ожидала, а потому покорно вошла в подъезд, подталкиваемая Региной, и понуро побрела на третий этаж, в свою квартиру, где засела ненавистная Наташка.
Марик торопил родителей с отъездом.
Ада еле уговорила его дождаться родов его сестры, Норы…
Глава пятая
При воспоминании о дочери сердце сжалось в комок тоски и боли.
Не так… все вышло совсем не так, как хотели любящие родители, как было запланировано и расписано.
… После рождения сына прошло долгих восемь лет.
Ада уже потеряла надежду подарить мужу второго ребенка, когда однажды утром приступ тошноты сложил ее пополам. Женщина еле добежала до ванной комнаты, ее рвало долго и мучительно, но вышла к мужу Ада счастливой и улыбающейся:
– У нас скоро будет дочь!
Додий обнял жену:
– А может снова мальчик. Откуда ты знаешь?
– Нет, будет девочка, я чувствую.
В кухню вышел заспанный Марик, которому пора было собираться в школу.
Увидев побледневшую мать, нежно обнимающего ее Додия, мальчик растерялся:
– Мама, что случилось? Ты заболела?
– Нет, сынок, я здорова. Просто у тебя скоро будет сестричка.
Все месяцы до родов Ада ни на секунду не засомневалась в том, что у нее родится девочка. Об этом свидетельствовали все народные симптомы: ужасный токсикоз, который резко прекратился на второй половине беременности, форма живота, отсутствие пигментации на коже, да и много еще чего.
Родившуюся в положенный срок девочку, Ада назвала Элеонорой, в честь своей, погибшей в Варшавском гетто, матери.
***
(… когда-то, Регина спрашивала у Ады, почему у евреев национальность определяется по матери? почему принадлежность к роду считается по женской линии? а не по мужской, как у славян? Ада, попытавшись вначале углубиться в религиозные и светские подробности но, видя, что девушка плохо в них ориентируется, засмеялась, взяла Регину за руку, заглянула ей в глаза:
– Это, конечно, шутка, но вот смотри… Кто является отцом ребенка знает только мать, да и то не всегда (Ада лукаво улыбнулась), а вот в том, кто ребенка родил, никто не сомневается. Вот чтобы не было путаницы и споров, принято определять и национальность, и семейственность по материнской линии.
Регина недоумевающе смотрела на Аду, но женщина повторила еще раз:
– Это шутка для гоев. Если ты когда-нибудь решишь принять иудейство, ребе тебе все расскажет, и ты все узнаешь и поймешь …)
***
Уже с первых дней жизни Нора проявила свой норовливый характер.
Девочка, что называется, перепутала день и ночь.
Днем она преспокойно спала в своей колыбельке, а ночью орала во все горло, не давая семье сомкнуть глаза.
Ада очень хотела самостоятельно заниматься дочерью, но вскоре была вынуждена нанять для девочки няньку, которая тетешкала ребенка всю ночь напролет, пока семья отдыхала, и спала буквально в те несколько часов, когда Ада, нарядив малышку, отправлялась прогуляться по бульвару.
Через пару месяцев после рождения Норы, соседка Ады, Маргарита, привезла из Рабочего Города свою внучку, Мариночку, незаконнорожденную дочь недавно погибшего сына.
Девочки были ровесницами с разницей в возрасте всего в пару недель.
Маргарита, так же как и Ада, сразу же наняла для внучки няньку.
В отличие от Ады-домохозяйки, ее соседка работала, а за ребенком нужен присмотр. Жить в хорошем доме, получать хорошее вознаграждение, хорошо питаться, стать чуть ли не членом семьи, были не прочь многие женщины и девушки из близлежащих сел, так что проблем с нянькой не возникло.
Когда Маргарита была на работе, Ада пристально наблюдала за обеими няньками, и, упаси Боже, кто-то повысил голос, сказал что-то не то и не так, не проявил должного терпения, общаясь с ребенком, не говоря уже о том, что попытался шлёпнуть по попе разоравшуюся ни с того ни с сего крошку, угроза увольнения была неминуема. Если на первый раз оплошность прощалась, то второго раза, после разговора с Адой просто не было.
Что может дать обеспеченная любящая мать своей дочери?
Правильно – все!
У Норы было все. Каждый каприз, каждое желание малышки тут же исполнялось, отказа Нора не знала ни в чем.
***
За несколько лет до рождения Норы, в доме напротив, в семье Двойры и Гриши родился мальчик. Счастливые родители дали ему имя Арнольд.
В это же время, в этом же доме, только в семье, живущей в дворовом флигеле, у Раиски и Лейба, тоже родился мальчик, которого тоже назвали Арнольдом.
Как так получилось? Кто из мамочек захотел первой назвать отпрыска звучным именем? Почему вторая не отступилась и не нарекла сына иначе? Да Бог его знает.
В одном дворе жили два ровесника Арнольда.
Через какое-то время мамочки, сами устав от путаницы, разделили одно имя пополам, и каждый из мальчишек получил свою половинку.
Сын Двойры стал Арником, а сын Раиски – Ноликом.
Мальчики были очень дружны, у них были общие игры и общие увлечения, а потому нет ничего удивительного, что им обоим понравилась одна и та же девочка.
Десятилетние мальчишки, взяв за ручки трёхлетнюю разнаряженную Нору, гордо вышагивали по бульвару, не уводя малышку слишком далеко, так, чтобы всегда находиться на глазах у няньки, коршуном следившей за ними.
Ада, встречаясь с мамами мальчиков, весело смеялась, слушая, как каждая, наперебой, расхваливает своего сына, с детских лет строя планы на будущее и предлагая именно своего мальчика в качестве будущего зятя.
– Ой, да что мы с вами говорим о пустом, – смеялась Ада:
– Наши дети еще такие дети. Вот вырастут – им и решать.
« Им то им, – вроде как и соглашались мамочки Арнольдов, – Но подсуетиться заранее не помешает», – и продолжали нахваливать каждая своего сына.
Нора выбрала Арника. Но продолжала ласково посматривать на Нолика… ну так … на всякий случай.
На момент рождения сына Гриша владел сапожной будкой, где чинил башмаки и туфли всему району, весело постукивая молоточком с самого утра.
Но время шло и деятельный и предприимчивый характер Гриши дали ему возможность открыть в начале небольшое ателье, а затем и цех по пошиву обуви.
По ночам цех продолжал работать, отшивая суппермодные кроссовки фирмы Абибас, которые мгновенно расходились по фарце, радостно втюхивавшей обувку лохам, выдавая ее за фирмУ. Вовремя занесенная кому надо в необходимом размере дань, обеспечивала Грише безопасность, а его бизнесу процветание.
У Лейба не было ни деловой хватки, ни терпения, ни работоспособности Гриши. Он лелеял и вынашивал планы немедленного обогащения, хватался то за одно, то за другое, но все его начинания очень скоро лопались, как мыльный пузырь.
Раиска орала на весь двор, называя мужа ушлёпком и неудачником, Нолик убегал из дома, шел к другу и молча, плакал, когда Двойра ласково гладила его по голове.
Гриша хотел помочь соседу, предлагал тому то одну, то другую работу в своём цеху, но Лейбу все не подходило, и он отмахивался от неплохих, в принципе, предложений.
Когда Двойра в очередной раз завела с мужем разговор на тему, что нужно помочь соседу, Гриша ответил резко, в несвойственной для общения в семье манере:
– Что ты хочешь, Двойра? Чтобы я подарил соседу свой бизнес, в который вложил и часть своей жизни, и все наши деньги? Так этого не будет, как ты понимаешь. Я предлагал Лейбу работу не один раз, но ему все плохо, все его недостойно. Я так думаю, что был бы счастлив сосед, только оказавшись на моем месте. Ну так будка сапожная в глубине двора пустует, инструментом я обеспечу, пусть садится и начинает тот путь, что проделал я! Больше разговоров о несчастном Лейбе, которому по-жизни не везет, со мной не заводи. Он сам выбрал свой путь, нельзя человека насильно втащить в благополучие!
Двойра растерянно хлопала глазами, слушая гневную тираду своего мягкого и доброго мужа:
– Как скажешь, Гришенька. Больше говорить о них не стану. Еще не хватало мне скандала в семье из-за какого-то Лейба.
Семья, окружение, в котором растет ребенок, очень часто становятся основополагающими в его формировании. Как личности, как человека.
Арнольды не стали исключением. После окончания школы Арник поступил в Политех, на экономический факультет, и уже через два года от начала обучения, вел всю финансовую документацию на фабрике отца, нарабатывая связи, опыт и экономя деньги семье.
Нолик, следом за другом, тоже подал документы в Политех, но закончив школу кое-как, не желая сидеть все лето за учебниками, чтобы хоть как-то подготовиться, экзамены завалил и, просидев год на шее у родителей, был призван в Армию, как только ему исполнилось восемнадцать.
***
Все знают фразу – «еврейское счастье».
Как правило, употребляют ее, когда хотят рассказать о том, как не везет какому-то человеку. "Еврейское счастье" сыграло злую шутку с Ноликом. Через полгода в "учебке" его с товарищами перебросили во Вьетнам, где вовсю бушевала война.
На дворе был 1973 год.
Весь мир выходил на митинги протеста, осуждая бессмысленную бойню, но промокшим под непрекращающимися тропическими ливнями, искусанным неведомыми насекомыми, зараженным грибковыми заболеваниями мальчишкам не было дела до протестов. Они не понимали, зачем их бросили в эту бойню, чьи интересы они защищают, за чей "кусок пирога" воюют.
Мальчики хотели домой.
Они хотели к маме.
В одном из бесчисленных боёв с вьетнамскими повстанцами, взвод Нолика попал в окружение и был почти полностью уничтожен.
Тело Нолика так и не нашли.
Он был признан безвести пропавшим.
Раиска почернела от горя, Лейб ходил мрачнее тучи и с ненавистью поглядывал в сторону успешного соседа, дав себе слово устроить Грише "вырванные годы" при первом же удобном случае.
Чем провинился перед ним сосед? Да хотя бы уже тем, что его сын жив, а где сейчас Нолик? Под какой пальмой закопали его тело? Одному Богу известно…
***
Как только Нора закончила десятый класс, Гриша и Двойра пришли ее сватать.
Ада и Додий не имели ничего против такого будущего зятя. Дети явно благоволили друг к другу, семья юноши была одного с ними уровня, и молодые люди получили благословение и разрешение официально встречаться.
Свадьбу запланировали на окончание Норой института, в который девушка поступила в тот же год без особого труда.
Глава шестая
(… город, который я видел …)
Социум Города у Моря делился на четыре основные группы: делавары, работяги, мореманы и лохи. Каждая из групп имела, конечно, и подгруппы, но об этом позже.
Ты мог быть главврачом в больнице или преподавателем в школе, но, если на жизнь ты зарабатывал своим трудом, пусть даже и самым высокооплачиваемым, все равно считался работягой.
Если жизнь постоянно давала тебе пинок под зад, если ты не мог найти в этой жизни своего места, если тебя не обманывал только ленивый, то тут уж сомневаться не приходилось: ты – лох.
Все, чья жизнь и работа была связана с морем, будь ты капитаном или матросом, помполитом или коком, независимо от ранга и должности, гордо именовали себя мореманами.
К касте делаваров причислялись очень многие, те, кто делал бизнес часто в обход закона, те, кто умел и дать и взять взятку, знал, как можно быстро срубить бабла и не загреметь за решетку.
В самом низу сословия делаваров была мелкая фарца. Те, кто стоял у Оперного, ожидая пришедшего из рейса моремана, с торбой джинсов и батников, чтобы скупить все оптом и перепродать с выгодой «понаехавшим» курортникам.
Мелкая фарца тусила и у Торгсина, отоваривая купленные боны и продавая одежду, обувь, парфюмерию и деликатесы.
На ступеньку выше стояли фарцовщики покрупнее. Те, кто скупал чеки и бонны оптом, отоваривал их в Торгсине и Березке, "держал руку" на импортной бытовой технике и автомобилях.
Отдельная каста – Маклеры… люди-невидимки, умеющие путем сложных обменов превратить роскошную квартиру уезжающей в эмиграцию семьи, в крохотную комнатушку в коммуналке, которую не жалко и бросить. С соответствующей доплатой хозяевам апартаментов и оплатой тяжких услуг маклера. В годы, когда "Город ехал", а продать квартиру легально было невозможно в принципе, надежный маклер, у которого "все схвачено" был на вес золота.
Еще выше стояли "цеховики". Те, кто был владельцем своего подпольного предприятия по производству "всего", начиная от обуви и одежды, косметики и кожгалантереии до бижутерии и сувениров для отдыхающих.
К касте цеховиков относились и владельцы рынков города, которые, конечно, были юридически оформлены на работу и имели соответствующую запись в трудовой книжке, но на самом деле являлись полноправными хозяевами этих рынков, решая все организационные вопросы, разделяя денежные потоки и властвуя над приехавшими продать выращенное колхозниками.
В общем, каждый, кто занимался бизнесом в обход закона, крутил свой маленький или большой (тут уж как кому повезет) гешефт, считал себя умеющим делать деньги, варить дела, был делаваром.
На самой вершине этой касты, обособленно ото всех, находились постоянно идущие по лезвию бритвы валютчики.
Сроки за валютные операции грозили огромные, вплоть до расстрела, но и суммы, в случае удачной операции, можно было «поднять» баснословные. Валютчики помогали вывести капиталы из покидаемой страны на новую родину.
( … Как они выводили огромные суммы, я вам рассказывать не буду, иначе вместо дамского романа у нас получится финансовый детектив…)
Валютчику не нужны были средства производства, как цеховику, не нужны были торговые площади, как директорам рынков, не нужно было множество связей и знакомств в бесчисленных ЖЭКах и нотариальных конторах, необходимых маклеру, не нужно было знакомство в пароходстве, как оптовой фарце, даже крепкое здоровье и быстрые ноги, как фарце мелкой, тоже было без надобности.
Нужна была умная голова, экономическое образование и связи за границей.
У Арника все это было.
Уже на последних курсах института он с головой ушел в валютные махинации.
Не остановили его ни слёзы Двойры, ни уговоры Гриши, ни пресловутая "бабочка", статья за незаконные валютные операции … расстрельная статья.
Гриша не собирался никуда ехать. Его бизнес процветал, все было схвачено, окучено и проплачено. Ехать в чужую страну и начинать все по-новой? зачем?
Но Арник, как и Нора, бредил Америкой, видел в эмиграции распахнутые горизонты для своей деятельной натуры.
В Городе оставались родители и две младших сестренки, продавать ни квартиру, ни свой цех Гриша не собирался, а потому Арнику капитал нужно было сколотить здесь и сейчас. А потом умело вывести его за границу по отработанной схеме.
***
Всегда и везде есть кто-то главный. Над главным есть тот, кто главнее. Над тем, кто главнее, есть Самый Главный.
Самым Главным в среде валютчиков Города был пятидесятилетний Мотя-Золотко.
Прозвище свое он поучил не только из-за своего немерянного состояния, не только потому, что был он, в пику всей нации, огненно-рыжим, не потому, что все зубы, потерянные в одну из отсидок, были вставными, золотыми, но и из-за своего имени.
Звали Самого Главного – Матвей Давидович Гольдельман.
Мотя-Золотко давно устал от вечной жизни "под бабочкой", денег у него было столько, что вполне хватило бы на сто безбедных жизней, а потому уже какое-то время назад, Мотя стал оформлять документы на выезд.
Да и было ему ради кого и жить и покинуть страну.
***