– Не надо было ничего покупать, – проворчала я. Каждый год я говорю ему эту фразу. И каждый год он все равно дарит мне что-нибудь.
Улыбка снова разлилась по лицу Гвоздя.
– Если тебе так будет спокойнее, то знай: я ничего и не покупал. Я украл.
Я принялась разворачивать газетную бумагу, и в процессе мои глаза все больше округлялись. Пробившись сквозь казавшиеся бесконечными слои клейкой ленты, я наконец добралась до небольшой картонной коробочки – она упала мне в ладони. Внутри оказались винтажные рей-бановские[9] очки. В серебряной оправе. Со светоотражающими линзами. Я тут же нацепила их на нос. Подошли как влитые…
В моем сознании немедленно возник навеки запечатленный образ. У него такие же.
Я тут же выбросила это из головы. Не дам мерзкой тени старого злобного ублюдка омрачать мою жизнь. Ну и что, что они похожи? Мне очень нравятся эти чертовы очки.
– Вот видишь, – возликовал Гвоздь и даже всплеснул руками. – Смотришься клево! Кто у нас теперь наикрутейшая королева красоты? Не кто иной, как Мелинда Джульярд Уилсон!
– Заткнись, дуралей. И не вздумай называть меня сегодня полным тройным именем, а то мама разозлится.
Кроме того, я и сама терпеть не могла своего второго имени. Это было единственное, что осталось мне от отца, – он настоял, чтобы меня назвали по имени престижной академии музыки и танца, находящейся на другом конце страны. Но я не умела танцевать. И выступать на сцене тоже. И петь. Я даже не играла ни на одном музыкальном инструменте. В общем, просто унизительный штрих, подаренный мне человеком, которого я никогда не видела.
– Что там Вирджиния выкинула на этот раз? – Гвоздь ловко стащил солнечные очки с моей переносицы. – Что-то произошло вчера? Ты нанесла оскорбление Исусу Кресту на вчерашней тусовке в честь твоего рождения?
– Нет, ничего, все в порядке. – Я резко повернулась и пошла к дороге. Ненавижу врать Гвоздю, а этот разговор как раз мог приобрести чрезвычайно опасное направление. Жаль, что именно сейчас я осталась без очков.
Гвоздь поспешил за мной.
– Да, правильно, надо двигать. – Он снова протянул мне подаренные очки и подтянул брюки. – Дорогие одноклассники просто растеряются и не будут знать, что делать, если к Особому объявлению опоздают и король, и королева класса. Просто обделаются, наверное.
Я фыркнула в ответ. Мы поднялись вверх до Кворри-роуд и зашагали по направлению к городу. Легкий ветерок короткими волнами гнал воду по озеру, сверкавшему сапфировой красотой посреди долины. Чтобы добраться до Лайбрари-авеню, нам пришлось миновать дюжину тихих окраинных кварталов и взять левее. Топография у нас в Файр-Лейк довольно незамысловатая. Городок еще не разросся настолько, чтобы для таких вещей понадобилась творческая мысль.
– НАСА в этом месяце совсем подорвала нам бизнес, – сказал Гвоздь, указывая на ряд пустующих кондоминиумов поблизости от яхтенной стоянки. – У моего старика совсем нет работы. Хоть бы пара-тройка туристов поселилась в наших кабинках.
– Понятно, все сейчас по домам сидят. Затаились. Путешествие в Файр-Лейк – последнее, что в такое время придет в голову.
Гвоздь всплеснул руками и драматически закатил глаза.
– Господи, да ведь даже еженедельник «На открытом воздухе» признал нас лучшим местом для активного отдыха во всех Скалистых горах! На Земле не найти лучше места, чтобы прожить последние деньки!
– Люди бывают так глупы, верно?
– Не дай бог.
Гористая дорога, идущая вверх, к нашей школе, обычно занимает минут двадцать, если погода не дрянная. Но этим утром солнце ярко светило в прозрачно-голубых небесах, а температура не опускалась ниже тринадцати градусов тепла. Чудесный яркий день, если речь идет о горах на севере штата Айдахо. И казалось, что все это – розыгрыш.
Углубляясь дальше в город, мы обнаруживали все новые – и необычные – признаки запустения. Не работал светофор. В сточной канаве – полно мусора. Какой-то «Форд Эксплорер» стоял припаркованный двумя передними колесами на бордюре, причем под дворник была просунута записка: «Шериф, можете забрать его себе».
Я родилась в Файр-Лейк, я знала, чем он живет и дышит, мне были знакомы здесь все ходы и лазейки. Но ничего подобного никогда не видела. Во всем чувствовалось, что что-то не так. Фундаментально не так.
Из-за угла появился навороченный джип «ранглер», из которого истерически орала музыка. Сзади у него была приварена хромированная пирамида для винтовок. Машина неслась с открытым верхом, и трое парней, голых по пояс, свисали из нее во все стороны, как гроздья винограда.
– Проклятье, – удрученно вздохнул Гвоздь, когда машина скрылась в конце квартала. – Не подвезли нас! А я бы сегодня тоже с удовольствием развлекся – пострелял бы.
– Нет уж, я бы лучше поползла по-пластунски, куда бы мне ни было надо, чем попросила Итана меня подвезти.
Гвоздь покачал головой.
– Оставь ты уже моих парней в покое. На следующей неделе мы собираемся в поход. Это дело для настоящих братанов. Нарежемся, конечно, как свиньи. Подстрелим какую-нибудь зверушку и слопаем. Ну, и травку покурим. Отрыв по полной.
– Чудесно. Ну, а я проведу это время в спа с Джессикой и ее командой.
Именно Итан Флетчер дал моему другу это прозвище – Гвоздь, хотя вышло все не так, как он планировал. В шестом классе прикола ради близнецы Итан и Нолан прикрепили Томаса Руссо к доске объявлений за одежду при помощи чертежных кнопок. И оставили висеть, униженного и жалкого, до тех пор, пока его не обнаружил мистер Харди. На следующее же утро по всем коридорам и классам мальчишки стали дразнить его Кнопкой.
Слыша это, Томас тут же сделал «ход конем» и слегка изменил эту кличку – теперь не отзывался ни на какое имя, кроме Гвоздя. Это касалось и взрослых, и учителей, не говоря уже о школьниках. Даже во время урока. Так он стал Гвоздем окончательно и бесповоротно. Навсегда. Через какое-то время Итан попытался это изменить и вернуться к первоначальной кличке, но Гвоздь отказался, и за это снова был бит. Но не сдался. Камень мог бы поучиться у этого парня твердости и упорству.
– О, вот это я называю безнадегой, – прервал мои мысли Гвоздь, глядя на нашу с ним любимую кофейню «Вэлли-граундз». На входной двери висело нацарапанное от руки объявление: «ЗАКРЫТО ДО… ВОЛИ ГОСПОДНЕЙ».
Томас сразу как-то ссутулился.
– Вся эта свистопляска с концом света вызывает у меня желание вмешаться и сделать все по-другому. Вполне возможно, что всем нам предстоит в любую минуту погибнуть, но это вовсе не значит, что все оставшееся время я должен обходиться без кофеина. Лучше бы им всем поскорее вновь открыться, а то большого «бума по воле Господней», может, придется еще долго дожидаться.
Я знала, что он просто валяет дурака. Но мне стало не по себе.
О следующем месяце можно забыть. Господи, что будет завтра, если дела окажутся так плохи?
– Да, ты бы, наверное, предпочел действовать напрямую и подорвать самую, так сказать, основу, – попыталась отшутиться я. – И никаких больше экзаменов!
– Ну, а вот что будет лично с нами, а? – Гвоздь моргнул, взяв меня за руку. – Если Молоту суждено расплющить штат Айдахо, в последние минуты перед этим я хочу быть рядом с тобой, кататься с горок, как в беззаботном детстве. Какие чудесные воспоминания! Как две игривые капельки воды, двойные радуги на небе с…
– Не надо, замолчи! – Я осторожно погладила его по руке, высвобождая пальцы из его ладони. При этом в мое плечо вернулась застарелая тупая боль. Я тайком потерла шрам в форме полумесяца под рукавом. После каждого из «особых» дней рождения он всегда давал о себе знать.
Мысли стали мрачными, и голова наполнилась «кадрами» того нападения.
Возможно, мир и приближается к своему концу, но что мне до этого?
Мой мир рушится регулярно, каждый год.
Мы молча прошли мимо библиотеки и наконец добрались до школьного двора в конце улицы. В Файр-Лейк – это одна большая открытая территория для всех трех школ. Младшая и средняя выходят фасадами на улицу, а дальше, в тупике, – старшая, со стоянкой для машин.
Сейчас там было почти пусто.
– Говорил я тебе, – Гвоздь рассеянно провел рукой по синяку на подбородке (откуда у него эти синяки, я знала, но об этом мы тоже никогда не разговаривали), – что половина жителей этого дурацкого города, наверное, забилась под кровати. – Он нахмурился, шаркнув потрепанной кроссовкой по асфальту. – А может, они не такие уж дураки? Какого черта ходить в школу, если почти приговорен к смерти?
Я вздрогнула, Гвоздь неправильно истолковал это и обнял меня за плечи.
– Давай встретимся после школы? – Его ищущий взгляд наткнулся на мои новые очки. – Объявление можем посмотреть в баре «Случайные связи». Если в новостях покажут палец вверх – «помилованы», – то пара напитков за счет заведения нам обеспечена.
Я покачала головой.
– Я обещала маме, что в это время буду с ней дома. Она уже целую неделю не расстается с бабушкиной старой Библией – везде ее с собой носит. Ты же знаешь, как это с ней бывает. Вирджиния уверена, что Молот упадет прямо на нашу крышу.
– Но это и вправду зона основной астероидной угрозы, – мягко сказал Гвоздь, когда мы шли по школьной парковке. – Штат-Самоцвет[10] прямо-таки притягивает космические обломки. Наверное, они прекрасно будут себя тут чувствовать. Наши сожженные останки очень тепло поприветствуют их.
Я не удержалась и снова вздрогнула.
– В новостях Си-эн-эн его называют убийцей планет – прямо такой заголовок и дают на пол-экрана. Они там даже дурацкую такую гифку нарисовали, типа модели: как взрывается Земля. Какому идиоту захочется на это смотреть?! Причем, где бы на свете он ни упал, ДЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ЭТО ОЗНАЧАЕТ КОНЕЦ!
Гвоздь широко раскинул руки, и на его губах заиграла тонкая улыбка. Руки, однако, как я заметила, у него слегка дрожали. Даже Гвоздю Руссо приходилось изображать стоическое спокойствие перед лицом гибели всего живого. Он напуган точно так же, как все остальные.
Все, кроме меня.
Я попыталась представить картину падения астероида. Я знала, что Молот летит из-за пределов нашей Солнечной системы и представляет собой смертоносный шар из углерода, никеля и железа. Двадцать километров в диаметре. Движется он с безумной скоростью в триста километров в секунду. Соприкосновение такого объекта с другим высвободит больше кинетической энергии, чем миллиард одновременно взорвавшихся водородных бомб. Впервые ученые засекли его три недели назад – он тогда миновал орбиты дальних планет нашей системы. В нас он должен был врезаться, или чиркнуть о нас собой, через месяц с небольшим.
Сначала вероятность этого события определялась как один к семи. Неделю спустя прогноз был пересмотрен в негативную сторону: два к пяти. И наконец, в самые последние дни кое-кто из независимых экспертов в интернете насчитал пятьдесят на пятьдесят, что довело общее напряжение, и так царившее в мире, до точки кипения.
Но наш маленький городок решил жить своей обычной жизнью, как всегда. Работали школы. Велся мелкий бизнес. Функционировали общественные службы. Городское начальство сунуло головы в песок и таким образом пригласило сограждан последовать их примеру. Как ни странно, многие так и сделали – даже я в их числе. Я думаю, жить, изображая для себя и для других, будто все хорошо, это удобнее и приятнее, чем принимать угрозу всерьез и постоянно думать о ней.
Лично я почти ничего не чувствовала. Мысль о разрушении мира падающим супербулыжником была для меня слишком абстрактной. Ровно сутки назад неизвестный мужчина на закате вломился в мой дом на колесах. Он выстрелил мне в плечо и в грудь, а потом еще дважды в голову.
Вот это случилось по-настоящему. Такого стоило бояться.
А каменные глыбы, сбившиеся, так сказать, с пути истинного? Я никак не могла быть с ними связана. Вероятно, это называется синдромом отрицания или что-то в этом роде.
– А что если нам встретиться потом, после Объявления? – Гвоздь никогда не принимал отказов. К этому времени мы уже добрались до аллеи на заднем дворе школы. Минута – и мы сольемся с толпой соучеников. – Что уж тут? Пан или пропал. Давай! Если новости окажутся паршивыми, мы можем забраться в старую шахтерскую хижину и обсудить, что бы такого красивого надеть напоследок, в порядке «церемонии гибели от межзвездного мусора». Составить списки того, что еще нам может понадобиться.
Я глубоко вздохнула. И кивнула.
– Если мне удастся улизнуть из дома.
– У нас будет свидание! – вскричал Гвоздь и понесся по дорожке, воздевая руки к небу и ликуя:
– Свидание! Свидание! Свидание перед концом света!
– Это будет не свидание, кретин! – крикнула я ему вслед. Но улыбнулась.
По крайней мере, у одного жителя Файр-Лейк есть сегодня чему радоваться.
До своего школьного шкафчика я добралась как раз перед звонком. Опустив голову как можно ниже и крепко скрестив руки на груди, пересекла нижний вестибюль. Меня ни при какой погоде не назовешь слишком общительной, но сегодня хотелось стать попросту невидимой.
Сообщу вам о себе один факт: я тяжело схожусь с людьми, и тем более завожу друзей. Возможность доверять человеку, по-моему, является непременной предпосылкой для длительных отношений, а у меня с этим обычно туго. Я редко что-либо кому-либо о себе рассказываю, и эта добровольная самоизоляция давно дала всходы.
Если честно, дело тут не только в моих повторяющихся убийствах. Я просто знаю, что смотрю на мир иначе, чем другие. Я обладаю способностью оставаться в стороне. А в Файр-Лейкской старшей школе доброжелательное отношение к чужим причудам всегда в большом дефиците, любое «не как у всех» немедленно выкидывает тебя на обочину.
Со временем мне стало вполне уютно в положении изгоя. Я им даже наслаждалась.
Поэтому, конечно же, я меньше всего в этот день хотела видеть людей, меня сразу окруживших.
– Привет, Мелинда, – крикнул мне Итан, развязной походкой идя по коридору в своей леттермановской[11] куртке. Коротко подстриженный блондин с красивым заостренным носом казался верхом совершенства до тех пор, пока вы не обнаруживали, какой он говнюк.
Его небольшой рот изогнулся в улыбке. Ему страшно нравилось называть меня полным именем – Мелинда, – потому что мне это страшно не нравилось. Вслед за ним следовала небольшая свита из приятелей.
Я пробежала глазами по их лицам, слегка задержавшись на каждом. Сам Итан. Сара Харден и ее лучшая подружка по группе поддержки спортивных команд Джессика Кейл. Близнецы Нолан, оба с шевелюрами цвета пожара. Ноа Ливингстон. Чарли Белл – шрамы, угри, прыщи и все такое. Тоби Альбертсон.
В общем, компания, которую я при всем снисхождении охарактеризовала бы как Наихудший вариант.
С Итаном мы знакомы с третьего класса, и никогда не ладили. Все остальные по отдельности были ребята ничего – все же, хочешь не хочешь, а нам с ними пришлось расти в общей щенячьей стае, – но, собравшись вместе, они превращались в жуткую ораву. Именно ей они в настоящий момент и являлись.
Итан наклонился и сложил руки на верхней планке соседнего с моим шкафчика. Остальные распределились в зависимости от степени интереса. Сара и Джессика едва на меня взглянули – они были слишком заняты нервной болтовней о последних слухах относительно Объявления. В неформальной школьной табели о рангах красоты они прочно занимали первое и второе места, и при случае каждая из них вполне могла всадить нож в сердце той, которая их обойдет.
Ноа слегка отклонился назад, просматривая что-то в своем телефоне. Он был красивым парнем: светло-русые волосы, зеленые глаза… В моем присутствии он редко открывал рот, как, впрочем, и без меня, судя по всему. Его отцу принадлежал лыжный курорт на северном склоне каньона. Он был самым богатым человеком в нашем городе. Остальные же четверо парней – Крис и Майк Ноланы, Чарли и Тоби – проявили ко мне исключительное внимание.