Каждая минута разрушенного одиночества для Севера была сопряжена с моральными и физическими страданиями чудовищного размаха. Достаточно одного незнакомого человека в помещении, и страх опутывал лёгкие пауком-секоносцем, который, насмотревшись федерального ТВ, бесповоротно сошёл с ума и принялся, тряся маленьким тельцем на длинных тонких ножках, плести чуждые паутины где ни попадя. От крохотной мыслишки, что рядом находится посторонний, бедняга Крайний натурально задыхался. Каждый вдох точно безнадёжное сражение за кислород. Ледяные мурашки обездвиживают толстым настом, парализуя заодно и разум. Север не переставая потеет, испытывает укачивающие головокружения, немеет языком и подкашивается ногами. Едва вынужденное соседство подходит к концу, молодой человек из последних сил бежит в уединение: по-хорошему, там наличествует мёд и заваренная мята, по-плохому – ещё люди.
– Не прислоняться, – почти плакал Крайний, мучительно фокусируясь на заляпанных буквах.
Ну неужели это так сложно – оставить его в покое? Не трогать, не касаться, не дышать ему в шею и не тыкать в рёбра корешком новой книги. Однако тесные и душные «людишки» как будто не замечали погибающего в их дружелюбном окружении. Они тоже потели, но как-то вызывающе радостно. Они так гоготали, словно смех действительно продлевал им жизнь. Они повисали на поручнях, они растекались по местам для беременных и инвалидов, они были везде, воруя его комфорт, свободу и, самое главное, воздух.
– Не прислоняться, – мотал головой бедный Север в такт перепрыгивающему рельсы вагону.
Ну почему их так много? И почему они так часто? Сейчас же ровно то время, когда трудолюбивые жаворонки уже разлетелись по своим к девяти, а довольные жизнью совы ещё не позавтракали для своих погулять. Север закрыл глаза, уткнулся для надёжности в до безобразия холодные ладони. Сострадания ради оставим молодого человека в покое и окунёмся в события его прошлого. Для чего? Ну может быть, нам станет понятнее, почему этому юноше так плохо среди тех, кому хоть и откровенно жарко, но всё равно довольно хорошо друг с другом.
Это случилось очень давно: когда деревья были большими, эскимо вкусным, а агорафобия1 и социофобия2 именовались дурью. Однако всё течёт, всё изменяется, толерантность расширяется быстрее, чем НАТО, и неспокойные люди, добавляя себе в эго-копилочку ещё и термин мизантроп3, вполне живут себе наравне с другими. Хотя, знаете, даже не наравне, а чуть повыше и получше, потому что гордыня – это такой вот домкрат для тревожной личности: хлебом не корми, дай возвыситься. Но мы с вами немного забежали вперёд. Вернёмся же во времена, когда не всякая душевная болячка была предметом восхищения и зависти.
1. Агорафобия – расстройство психики: боязнь открытого пространства, скопления людей.
2. Социофобия – иррациональный страх перед обществом и общественными действиями.
3. Мизантроп – избегает общества людей, страдает или наслаждается человеконенавистничеством.
В красивом и далёком городе Мурманск почти ровно 25 лет назад родился мальчик. Конечно, не просто вот так родился, а появился на свет в семье Ивана и Веры Крайних. Молодые мама и папа, несмотря на свои 19 и 20 годиков соответственно, с первых же секунд зачатия называли ребёнка долгожданным. А Вера Крайняя, пройдя огонь, воду и медные трубы местного роддома, в кругу бездетных подруг добавляла к долгожданному ещё и выстраданный. Стоит ли говорить, что такому желанному младенцу решительно не шли имена типа Петя или Серёжа?! Почему? Ну как вам объяснить?! Вот не шли и всё тут! Оттого, вопреки ушату слёз и сундуку с угрозами, что более опытные предки регулярно отправляли свежеиспечённым маме и папе, в столице Заполярья официально появился новый мурманчанин – Север Иванович Крайний.
Это покажется удивительным и сочтётся невероятным, но интернета, прямо скажем, в том веке ещё не существовало, и до социальных сетей с их хвастливыми пользователями было очень и очень далеко. Возможно, по сей причине названные Пети, Серёжи и их родители маленького Севера недолюбливали. Вроде, он и не в чём не виноват, он как бы пострадавший, но, чем чёрт не шутит, лучше от жертвы мамо-папиного креатива держаться подальше. Ну на всякий случай.
Сами Крайние переживали не лучший период в супружеских отношениях, на драгоценного сыночка не хватало ни внимания, ни сил, ни, честно сказать, желания внимать и силиться. Тут со своими чувствами разобраться бы.
Разрешилось у молодой семьи всё в положительном ключе: изнемогая от любви и взаимных претензий, супруги стали чаще наведываться в местную церквушку. Как говорится, наведывались, наведывались да донаведывались: Иван Крайний, покрестившись, был посвящён сначала в диаконы, а потом и рукоположён до священника Иоанна, а Вера Крайняя, уже будучи крещённой, стала матушкой Василисой.
Так что в первый класс с разноцветными гладиолусами и монотонным ранцем вместо Севера Ивановича пошёл уже Север Иоаннович Крайний. Ох, и настрадался из-за родительской выдумки маленький Сева. Ох, и наслушался шуток про «а кто у нас крайний?». Сколько педагогической ненависти пришлось ему вынести, одному Богу известно. Пока родители, укутавшись в смиренную благодетель, уходили от мирского как можно дальше, Север был вынужден встречать это самое мирское и особо мерзкую его составляющую в одиночестве и лицом к лицу.
Конечно же, он мечтал сменить это ненавистное имя. Естественно, он больше всего на свете желал зваться Петей или Серёжей. А как он ждал своё четырнадцатилетие?! Вот он приходит в класс такой с паспортом, где чёрным по белому написано, что зовут его уже не Север, а… А как конкретно, правда, не домыслил. Но это и неважно. Главное, что там совершенно точно будет написано, что зовут его не Север!
Ну мы-то с вами люди взрослые, прекрасно понимаем, что все мечты обязаны сбываться. Так и в семействе Крайних воцерковлённая его часть вполне серьёзно задумалась о том, что нелюдимого ребёнка надо таки покрестить. Заодно и имечко это вычурное сменится именем православным. Как ни крути, одни плюсы. Однако внезапная инициатива родителей, наслоившись на подростковый протест, привела к совершенно неожиданному отпору со стороны юного отшельника. Немногословное дитя бросило своим матушке и батюшке твёрдое «нет» и поспешило закрыться в комнате. Не помогли даже проповеди отца Евстратия, к которому каждое воскресенье таскали маленького Севера для сначала покаяться, а после и просветиться. Приближенные к Господу родители хватались за постные головы, читали молитвы ещё чаще и неистовее, но ребёнок продолжал стоять на своём вплоть до совершеннолетия. Едва перешагнув сакральный рубеж, Север собрал, всё, что ему было дозволено собрать, и покинул отчий дом.
Время в большом городе понеслось, словно на старте некто произвёл выстрел в небо, а после направил пистолет в спину. Вот Север поступил в Медицинский Университет, вот он блестяще защитил дипломную работу, а вот он уже на хорошем счету и на неплохой зарплате в более чем скромном коллективе. Не будем лукавить, жизнь вдали от семьи не походила на праздник, где ты – вечный именинник, а вокруг – сплошь подарки да поздравления. Столичные ребята исходились в жестокости и испражнялись оскорблениями пуще бывших соседей и одноклассников. Однажды Крайний даже испытал на себе действие огромной дозы слабительного во время лекции по акушерству и гинекологии. Не по своей инициативе, как вы понимаете.
Но всё, что не убивает нас сегодня, делает сильнее, если, конечно, не вознамериться прикончить завтра. Север смог переступить и через этот жизненный отрезок: дополнительные неврозы и недоверие к общественным столовым не в счёт. Не в счёт, но в опыт. Всё-таки прошлое не только разрушает настоящее, иногда, при грамотном восприятии, может очень даже помочь в строительстве более-менее здравого будущего. Поэтому, дорогие горемыки, бросайте все отчаяния и верёвки с мылом в сторону, а безнадёгу и в себя неверие – в урну: желательно с прахом того, кто посмел испачкать вашу tabula rasa. И Север не даст соврать: есть, есть такая возможность, начиная за упокой, заканчивать за здравие. Правда, до вот этого самого заканчивания, ну, которое, всё, финал с венком, крестом и слезами, нашему Крайнему, хочется верить, ещё далеко. Но сие он сейчас понимает, а тогда знаете, какие тяжёлые мысли посещали эту голову, обрамлённую лёгким пушком? Наверняка догадываетесь!
Бывалыча стоит заплаканный Север, вдыхая минуты отчаяния, у широко распахнутого окна комнаты общежития, а тут ему раз, и слова отца Евстратия на ум приходят аккурат поверх апатии: «Не имя красит человека, а человек имя!». Глядишь, и дышится как будто бы легче, словно все автомобилисты разом вместо выхлопного газа удумали выбрасывать в лица пешеходов чистый озон. Или вот: «Добрые помыслы от Господа, а злые – от беса. Имей мудрость следовать за словом Божьим, не поддаваясь искушениям нечистого». Ну, на вроде «собаки лают – караван идёт», только с более глубоким, церковным подтекстом. А особенно у Севера отзывалось это напутствие: «Свой крест не имеем возможности бросить. Но имеем возможность нести его так, что у других появится желание заиметь такой же». Сие вытатуированное на подкорке словоплетение завсегда отбирало Крайнего у нежелания жить. Справедливо полагая, что если хочется студенческой нечисти резвиться да потешаться, то лично он в этой связи совсем не обязан идти на поводу у глумливых шутов, Север решительным движением утирал слёзы, коим не довелось высохнуть от раздумий и ветра, и возвращал голову в учебную литературу. И вот как тут не верить?
– Извините! – придавившая Севера особа пыталась облегчить судьбу им обоим.
Но остальные пассажиры не спешили включаться в эту игру под названием «Спаси и сохрани бедолагу Крайнего». Женщине средних лет и небольших, судя по истрепанной соломе на голове, доходов приходилось в одиночку справляться с людскими равнодушием и скученностью. Поправляя немолодую шляпку, что того и гляди насадит на особо разболтавшуюся соломку глазное яблоко оцепеневшего юноши, мадам свободной рукой искала любую твердь, уперевшись о которую она смогла бы отжать свою стать от бледнеющей сути.
Пока Север раздумывал, в какую именно секунду упасть в обморок, невидимая леди объявила станцию, поезд послушно замер, и оголтелым пассажирам дали вольную. Толпа, покидая чрезмерно гостеприимный вагон, прихватила с собой и навязчивую соломенную развалину вместе с хозяйкой. Владелица дизайнерского стога при этом не произнесла ни звука, поэтому давайте считать, что вышла мадам таки на своей остановке.
Крайний втянул спёртый воздух в помятое подреберье и поправил выпавший наушник. Нет, Север не был ценителем переплетений нот и перипетий аккордов. Музыка являлась скорее нагнетающим, чем отвлекающим фактором для измученного агорафоба. Но вместе с тем наличие даже неработающих звукоизлучателей в ушной раковине служило оберегом от непрошенных контактёров. Оглядев опустевший вагон, Крайний передумал плакать. Ещё 3 минуточки и 15 секундочек, и он покинет это исчадие имени Ленина. Пусть не навсегда, но совершенно точно до завтра.
Чтобы минимизировать наличие себя около людей, Север работает исключительно во вторую смену. Дабы минимизировать людей вокруг себя, юноша трудоустроился в морг. Да не в какой-то там замшелый прибольничный или задрипанный районный, а в самый-самый и очень-очень престижный!
Коммерческая организация ООО «Моржок» не имела, как вы понимаете, никакого отношения к острову4 Пясинского залива, но была тесно связана с путешествиями несколько иного порядка. Фирма провожала в последний путь с таким размахом, какой не многие видели при жизни. Зачастую родственники или сами озабоченные качеством своего отбытия в мир иной принадлежали к социальной группе «Все равны, а мы ровнее». Однако среди желающих красиво уйти находились и те, для кого щучье несварение, обозванное имитированной икрой, тоже деликатес, достойный желудка. Нещадно окредитовавшись, они неслись в «Моржок» на заключение договора под грифом эксклюзивно. Букву за буквой медленно и верно бедные телом, но богатые фантазией диктовали обстоятельство проводов себя. И пускай в рубахе больше лат, чем самой рубахи, лапти китайские стесались до заскорузлых пят, за избушку родненькую коммуналка не плачена, а внутри сквозь обои зияет стена. Всё ж таки живём один раз, но здесь, а там – покой вечный.
4. Моржово – остров в Пясинском заливе Карского моря.
Крайний, будучи понаехавшим из Мурманска, был вынужден с первого курса подрабатывать на хоть какое-то существование в столице. Блаженные родители не отреклись от самовольного отпрыска, однако ж в главных смыслах прочно стояла церковь, посему из подмоги единственному чаду светили разве что восковые свечи, крохотные иконки да записки о его здравии. На это прожить, наверное, возможно, но Север, считавший себя атеистом, рисковать всё же не стал. Отработав год санитаром при больничном морге, он за качественный труд и прочие успехи был приглашён на аналогичную должность в «Моржок».
Не мало поспособствовал переводу Крайнего с государственного куска на самофинансируемый ломоть преподаватель акушерства и гинекологии. Да, тот самый, на чьих лекциях у юноши случился слабительный катарсис. Но даже не думайте, не из жалости Георгий Терентьевич посоветовал своему брату Григорию Терентьевичу студента Севера Иоанновича. Крайний учился на отлично и отлично с плюсом! Иного выбора обладатель диковинного ФИО себе не оставил. В университете же какие две главные дороги? Правильно, гулять и учиться. Идти по первой Северу было не с кем, поэтому он, утираясь от обзывательств и издевательств гуляк, упрямо шёл по второй. А все дороги, как известно, обязательно ведут в морг.
На новом месте Крайний умудрялся совмещать работу санитара с должностью медрегистратора5. Григорий Терентьевич Труна (как струна, только Труна), директор «Моржка», хоть и уважал востребованность услуг своей организации, но тем не менее не пичкал трудовой коллектив дополнительными вакансиями, предпочитая доплачивать и переплачивать уже устроенным сотрудникам. Надо признать, на оклад и условия труда никто не жаловался.
5. Медрегистратор в морге – специалист, м.б. без высшего образования, регистрирует трупы.
Несмотря на кусающиеся цены в ООО, холодильные камеры пустотой избалованы не были. Основу клиентуры составляли трупы, а они в гробу видали аритмию валюты и припадки экономики. Тем, кто добрался до «Моржка», будучи в сознании, вместе с чашечкой кофе вручали меню услуг широчайшего спектра. Помимо готовой коллекции гробов, что украшала огромный зал первого этажа, деревянное или даже металлическое оформление покойника можно смоделировать на заказ. Толковые дизайнеры в помощь, разнообразные материалы для потрогать. Хочешь классику: дуб с алым бархатом – пожалуйста. Желается чего-нибудь посовременнее – нет проблем, к вашим ногам, рукам и всему остальному ультрагроб в стиле хай-тек. Ударопрочное стекло, стальные рамы, энергосберегающая подсветка, сенсорное управление. Внутри два типа розеток Евро и США. Если раньше вместе с важной особой хоронили его движимое имущество, приплакивая от химеричности закопать ещё и недвижимость, то сейчас онемевшим и окоченевшим випующим тулят мобильные устройства. Так что выше неба вознестись не получится: что богатые, что бедные, отныне все на связи. А уж почём аппаратец брали и какой чехол, растворяется на совести и теряется в памяти.
Однажды в «Моржок» занесло преинтереснейшего гражданина. Всем своим видом он говорил всякому прямо и без обиняков, что жить собрался если и не вечно, то уж полтора века захватит, не извольте сомневаться.
Розовощёк, упитан, абсолютно сыт, но не пресыщен. Дамам комплементарно блестел глазами, при этом не опускал взгляд ниже положенного. Иными словами, неравнодушие к женскому полу выказывал, но умеренно, мол, по праздникам да, выпиваю, однако ж, смотрите, совершенно не спился. Барышни доблесть сию высмотрели быстро, некоторые от наблюдения перешли в немедленную атаку.
– К бабке не ходи, жену хоронит, – робко шептали сочувствующие.
– Хоть бы жену! – бормотали готовые сочувствовать: желательно посередь океана. На яхте. С коктейлем и в шляпе.
Клиент обронил себя на стул. Его лоснящиеся велосипедки намекали на спортивное настоящее, именная татуировка на пальцах плела о занятном прошлом, ну а частые вздохи, что выплёскивались знаками препинания, били счастливому будущему под дых. Седьмая минута молчания уходила в историю, Труна смиренно готовился к рождению восьмой, но тут клиент наконец заговорил. Оказалось, незнакомец, что успел стать мужчиной мечты практически для всей женской части «Моржка», думал упокоить совсем не жену. Себя. Дело в том, что он страстно желал побывать в Индии. Однако, так уж получилось, носил характер невыездной. Да и с горизонта настойчиво помахивала конфискация. В общем, пока есть что вкладывать, надо вкладывать. Валюту, золото, виллы с собой не утащишь. Мало того, ни в чём из перечисленного тебя не захоронят. Едва коньки двинешь, набежит родня: всё по карманам, а тебя в ящик. Хорошо, если не в тот, где доселе картошка гнила. Мужчина испустил тяжкий выдох, Григорий Терентьевич понимающе закивал. Тем более, что ему действительно всё было ясно. Правда, стоит отметить, что кивал директор ажно до самого вечера. Кивал и понимал, что вот и его «Моржку» пришёл конец. Конечно, ненатуральный: люди, сколько их таблетками не корми, всё одно мрут, однако на репутации фирмы, исполняющей любые прихоти, видимо, придётся ставить крест.