4ЕТЫРЕ - Миров А. Я. 7 стр.

Что было дальше? Да ничего особенного: всё, как у людей. Правда, удовольствия от того самого проспиртованного вечера удалось получить разве что щедро осыпанному чаевыми официанту. Но об этом Мирон Эрнестович предпочитает не вспоминать. В отличие от Веточки, для которой постельная сцена с шефом была и всё тут! Даже несмотря на то, что один из героев не справился с выданной ему ролью. Это, извините, не её проблемы. Лично она сделала всё от неё зависящее. Посему имеет полное право дарить своему начальнику по всяким государственным праздникам не только носки и бритву, но ещё и, простите, трусы. Вот, например, эти, белые в красное сердечко. Да, те самые, что вынуждают Таранова, подобно горьковскому пингвину, прятаться промеж стола и кресла.

А вот Мирон Эрнестович отвечать взаимностью на секретарские поползновения не планировал не только в ту злополучную ночь, так нелепо венчавшую их корпоративный кутёж, но и вообще, что называется, по жизни. Коли б не его приятель, ну тот, с вытатуированными погонами на плечах, присутствующий на празднестве ещё и в качестве финансового вдохновителя «КаДэЧе», ничего этого и не случилось бы. А то заладил: каждый уважающий себя мужик должен отдавать распоряжения своему секретарю не только в рабочем периметре.

Это в переводе на язык, пригодный дамам и дитяткам младшего возраста. А для Мирона оригинальная фраза звучала ни больше ни меньше как дело чести. И вот Таранов на душу принял, потом принял и сам вызов, а уже после был вынужден принимать и все последствия. И ежели похмелье и самокопания прошли довольно-таки быстро и относительно безболезненно, то знаки Веточкиного внимания отступать не хотели решительно.

– Ну носки и бритву ещё можно отнести к ништякам⁴, – рассуждал обвитый заботой Таранов. – Но вот это вот что за петушиные⁵ понты⁶?

Искоса поглядывая на кричащий сердечками подарок, Мирон Эрнестович заключил, что сие «не по понятиям» и носить это, с позволения сказать, нижнее белье он не намерен «даже по приколу». Однако никогда не говори «никогда» или от тюрьмы да от сумы, что Таранову значительно ближе и понятнее… В общем, непоправимое свершилось. И именно сегодня!

С трудом продрав глаза, сфугованные сладким сном и вчерашними рюмками коньяка, Мирон понял, что на работу он уже опаздывает. Завистливо поглядывая на сопящую Анаконду, Таранов замылил уподобиться выгулянному и накормленному силами проходящей домработницы бультерьеру, но вовремя опомнился. Директор он, в конце концов, или «хрен с горы» (с)? Условился на первом варианте, не открывая вещих зениц, собрался с мыслями, потом кое-как собрал себя в первое попавшееся и вознамерился двинуть на выход.

– А где труба? – Мирон Эрнестович допросил себя на предмет наличия мобильного телефона.

Вернувшись в комнату, дремавший на ходу Таранов невольно отметил, что пол больно уж скользкий. Неумышленно приближаясь к окну, а это совсем не то направление, просыпающийся Мирон на полном серьёзе начал подозревать что-то неладное.

Белоснежная Анаконда весело махала хвостом проезжающему мимо хозяину, радуясь во всю розоватую мордочку, что тот передумал уходить.

– Твою ж мать! – окончательно прозревшему Тирану пришла на ум чья-то родительница.

Он поднял пожёванную литровку смешанного с розмарином оливкового и уставился на любопытствующую собаку. Дело в том, что Анаконда, или Аннушка, как ласково именует любимицу Мирон, просто без ума от пластиковых бутылок.

Завидев предмет страсти, одержимая бультерьерша, игнорируя все «фу!» и «нельзя!», со всех розоватых лап мчится к соблазнительной таре. Обхватывает бутылку подстриженными когтями, обнимает крышку почищенными клыками и бац! Содержимое заливает всё вокруг, а это – «фу!». И ведь там может оказаться не только минеральная вода или нефильтрованное пиво, но ещё и, не дай бог, какая химическая зараза, и это – «нельзя!».

– Но эта штуковина так маняще шуршит! – всякий раз молчаливо оправдывалась собака.

– Аннушка, ну какого хрена? – вопросил издатель, сжимая пустую бутыль.

Бультерьер, услышав свои позывные, сначала и поверить не могла, что хозяин её поддразнивает. Но нет, сомнений быть не может: вот он, смотрит на неё и держит эту забавную штуковину, ту самую, обнаруженную минутами ранее на кухне…

– Анка, сучка, опять литруху подрезала⁷…

Бамс! И не разделяющий пластиковой страсти хозяин пал под добродушным натиском: Анаконда, вообразив шуршащие манипуляции призывом к игре, свалила Таранова с ног. Позабыв грусть от предстоящего одиночества, собака бросилась гонять по квартире ускользающий апорт.

– Базарил⁸ же не оставлять такие бутылки на полу! – буркнул отсутствующей домработнице Мирон и, приняв вертикальное положение, поспешил к выходу.

Добравшись до кабинета, не до конца протрезвевший ото сна в частности и от вчера в целом Тиран Эрнестович невольно обронил взгляд на свои джинсы. Нда, а ведь это пятна не только на дениме. Это заодно и замаранная презентабельность главы «КаДэЧе». Смекнув, что надо что-то делать, практически не поддатый издатель ничего лучше не придумал, чем попросту стянуть пачкающие его реноме штаны. Оставшись без джинсов, он окончательно отбросил и хмель.

– Какого… – только и смог выдумать Таранов, глядя на самое большое сердце на его нижнем белье.

«Как так можно было фраернуться⁹?» и другие последующие вопросы тоже носили риторический характер. Умаявшись бесполезным самоанкетированием, издатель вспомнил о Виолетте ещё и как о личном секретаре. Схоронив срамную часть под столом, он частью верхней набрал на мобильном нужный номер.

– Мирон Эрнестович, – Веточка с трудом пересиливала желание погладить утопающего в чашке кофе начальника по щетине, – а чем это вы так испачкались, что даже химчистка помочь не может?

– Да Аннушка опять масло разлила, – грустно отмахнулся Таранов и щедро отхлебнул из остывшего фарфора.

– А давайте я к вам домой поеду? – неожиданно выпалила Груздева.

– Смысл? – насторожился издатель, прикидывая, могла ли разглядеть дотошная секретарша его фатальную ошибку в виде её сердечного подарка.

– А я вам другие штаны привезу! – заискивающе пролепетала Виолетта.

– Ну добро, – Таранов поморщился в лицо вынужденной перспективе.

– Я быстро, – бросила Груздева и навострила каблуки к выходу.

– Только ты это, – Мирон окликнул довольную секретаршу, – не фантазируй там: обычные джинсы бери!

Дверь захлопнулась, издатель выдохнул пять букв отечественного алфавита. Но упоминать всё слово целиком мы здесь не будем. Чай, и барабан не крутили. Памятуя эксцентричные замашки Виолетты, Таранов больно переживал за верность понимания его напутствия. Знает ли человек, купивший подобное нижнее бельё, что такое «обычные джинсы»? Ёрзая вспревшим подарком по кожаному кресло, Мирон перебирал в уме весь свой гардероб. Так, вроде, и нет у него ничего такого… Такого же странного и такого же за гранью добра и приличий, как эти «чуханские¹⁰» трусы.

– В таких и зажмуриться¹¹ западло! – печально оповестил он тишину кабинета и принялся хлюпать остатками кофе. – Да ну на хрен!

Отбросив чашку, Таранов вскочил с изрядно нагретого места и взялся расхаживать по подвластной ему территории в слегка ускоренном темпе. То ли то была горечь кофейной гущи, опровергшая красивую мысль о том, что «весь сахар на дне». То ли это жаркие объятия облегающей начальствующий таз мебели. А, может, сие мысли о смерти придали его жизни лишней скорости. В любом случае, хоть шагай, хоть думай, но без помощи Виолетты, нечаянно соорудившей эту ловушку, из капкана непотребных семейников ему не выбраться.

– Ты сегодня невыносимо прекрасна! – обратился к секретарскому тылу Фривольный.

– Родион, ты? Приветик! – выпрямившись, Виолетта вернула себя за стол и потёрла обезжиренную поясницу. – Помоги карандаш достать. Вон туда закатился, – она тыкнула маникюром в недоступную для понимания область.

– Карандаш? – попытался потянуть время редактор, прикидывая, сколько пыли в указанном месте. – Давай я тебе свой принесу? Да или вот, возьми ручку, – Фривольный достал из стакана писчий предмет и с улыбкой протянул его запыхавшейся Груздевой.

– Спасибо, но мне для губ, – Веточка вернула шариковый презент на место. – Я уже опаздываю! А у тебя руки длиннее. Вон он, под принтером лежит.

– Хорошо, – зачем-то произнёс Родион, плохо улавливая связь между её неуспеванием и своими конечностями.

Поменявшись с Виолеттой локациями, Фривольный, зажатый между столом, стулом и прочими атрибутами секретаря, раздумывал, как бы ему поприличнее согнуться. Любопытствующая Веточка стояла как раз напротив предполагаемой точки сгиба и нетерпеливо брякала связкой ключей.

– Кстати, ты не могла бы одолжить мне стикеры? – нашёлся ведущий редактор.

– Стикеры? Это что? Которыми бумагу скрепляют? А зачем тебе много? У меня лично он один, стикер этот.

– Нет, Веточка, то степлер, а я бумажки прошу. Разноцветные такие. Их ещё наклеивать куда-нибудь можно.

– А, цветные прилипалки, поняла. Так бы сразу и сказал! – догадливая Груздева отвернулась от Фривольного и обратила взор к нужному стеллажу.

Пока она ковырялась в канцелярских изысках, редактор со спокойной совестью и будучи вне стороннего наблюдения склонился к принтеру. С трудом нащупав в клубке проводов искомый, как он надеялся, предмет, Фривольный подхватил добычу и резко выпрямился.

– Держи, – он радостно протянул алый карандаш Груздевой, но та уже успела погрязнуть в недрах стеллажа.

– Спасибочки, а это тебе! – умаянная поисками Виолетта швырнула в редактора спрессованными листочками.

– Слушай, я чего вообще зашёл-то, – Фривольный задумчиво постучал по столу пачкой стикеров. – Тиран у себя?

– У себя, у себя, – пролепетала Веточка, подводя и без того яркие губы. – Но к нему нельзя! Совсем нельзя! – она открыла сумочку, бросила в неё карандаш и вернула вопросительный взгляд к настенному зеркалу. – Он злой, очень злой, – убедившись, что внешность таки не подкачала, секретарь накинула сумочку на плечо. – Сказал, никого к нему не пускать! Всё, я убежала. Пока, пока!

– Ну привет, – растерянный Фривольный опустился на стул. – А как же «Вампиры тоже плачут»? Он же вчера обещал мне дать ответ! Это же Кит Базаров! Он ждать не будет…

Родион прервал драматичный спич, смекнув, что вопрошать у пустой комнаты бессмысленно. И это как минимум. Про как максимум думать хотелось не очень.

– Ладно, – кивнул он себе, – пойду и сам спрошу. Ну и что, что он злой? Он вообще добрым-то бывает? Не убьёт же он меня, в конце концов! Так ведь?

Покинув секретарское убежище, редактор обратился к зеркалу. Но отражающая поверхность не соблазнилась на разговоры, продолжив безмолвствовать. Тогда Родион приблизился к «вратам ада», как именовали подчиненные вход в кабинет начальника, и ещё раз выдохнул.

– Была не была!

Он прикусил нижнюю губу и потянул на себя дверь:

– Мирон Эрнестович! Ой! Прикольные трусы! В смысле…

– В смысле ты постучать забыл! – гаркнул Таранов, багровея от ярости.

– Да, простите… – Фривольный вдруг понял, что молчание зеркала в приёмной означало стопроцентное «нет!».

Нет, не надо было ему сюда приходить сегодня. И завтра не надо бы тоже. И…

– Прикольные, говоришь? – издатель не сводил глаз с бледнеющего редактора. – Хочешь, подарю? Прям ща? – искря гневом, он ухватился за резинку обсуждаемого белья.

– Нет, ну что вы. Извините! Хотите, я попозже зайду? – заплетающимся от переживаний языком промямлил Фривольный.

– Не хочу! Поэтому говори сейчас. Чё надо?

– Мирон Эрнестович, – Родион упорно пытался найти в кабинете что-то пригодное для взгляда. – Я по поводу вампиров, – но в глаза всё одно бросались только сердечные трусы шефа. – Ну которые тоже плачут.

– И чё с ними? Предлагаешь, пожалеть? – ехидно осведомился Таранов, уперев левую руку в смачный бок.

– Вы же прочитали новеллу Базарова? Я вам вчера рукопись оставлял. Вы ещё обещали подумать…

– Даже так? А точно обещал? Не клялся? На трусы вот эти самые не спорил? Ладно, заходи.

Тиран Эрнестович милостиво кивнул на один из свободных стульев, оцепивших статическим хороводом массив начальственного стола. Мебель словно ждала, что вот-вот придёт тот, кто наконец-таки сомкнётся недостающим звеном, потом включится задорная музыка и эх, гуляй да разгуляй! Но нет, Фривольный вопреки надеждам кабинетного гарнитура скучно примостился на краешке стула. Таранов отвернулся к задумчивому окну, но не сыскав в стекле ничего познавательного, вернулся к столу и уверенно оседлал поостывшее кресло. Мебель грустно вздохнула: опять движухи не вышло. Ну что с них взять? Люди! Ты к ним всей душой, а они к тебе…

– Вещай, – безбурно протянул издатель, давая шанс Родиону ограничиться только ментальной сединой. – В какой блудняк¹² втравить хочешь?

– Кит Базаров! Самый читаемый в…

– Я помню. Дальше!

– Он из Петербурга. Все тамошние издательства его просто рвут на части…

– И на кой мне эта рвань залётная¹³?

– Ну, как… – казалось, ещё больше растеряться запредельно, но Родион смог. – Ну он же…

– Какой лично тебе интерес за него тянуть мазу¹⁴?

– Извините…

Фривольный не уловил лейтмотив вопроса, поэтому решил привычно попросить прощения. А что ещё прикажете делать наедине с разгневанным мужчиной, видавшим воочию места не столь отдалённые? На помощь звать? А есть ли шанс дождаться этой самой помощи? Или лучше не рисковать? Чай шампанского не наливают. Ну вот то-то же!

– Чем, – Таранов натужно выдохнул, – тебе, – издатель втянул воздух едва ли не вместе с редактором, – так понравилась эта рукопись?

– Сюжет! – радостно выплюнул Родион. – Объединение племени вампиров с отрядом оборотней. Про кровососов сейчас каждый второй легенды слагает: он иной, она обычная девушка, встретили, полюбились, женились. И вот вам новая ячейка общества с детьми, ипотекой и машиной в кредит. Пресно и однообразно. А у Базарова совсем иная линия. Новое слово в мире фэнтези!

– Слушай, ну откровенно говоря, вся эта нечисть уже задолбала, – Мирон почесал левую грудь, как бы подчеркивая всю искренность своих слов.

– Согласен. Но тут же совсем другое видение этого мира. Один «кол всевластия» чего стоит!

– Кол, блин, всевластия… Да пусть они этот кол засунут себе в свои мохнатые жо.

– Пы-пы-пы, – замялся редактор. – Простите, а вы разве не читали рукопись?

– Ну не читал, – Таранов пихнул пустую чашку. – Некогда было. Да и ты мне на что? – он хотел было встать с кресла. – Не понял! – вспомнив о том, что всё тайное давно раскрыто, Мирон вскочил с места и уставился на вжавшегося в стул Фривольного. – А что там?

– Там… Там про любовь, – Родион поперхнулся последним словом. – Про любовь и дружбу, – редактор сделал максимальный упор на последнем. – И дружбу! Вампира Геннадия и оборотня Жени.

– А Женя – это девочка? – Таранов придавил скучавший стол к полу.

– Нет, – обронил редактор и прижал подбородок к груди.

Фривольный очень надеялся, что его начальник знает про повинную голову. Однако скрип зовущего на помощь стола намекал на то, что в курсе Тиран только про меч.

– Так ты же говорил, что он, Женя этот, оборотень? А оборотни, насколько я помню, это волки. Волки, Фривольный, а не петухи¹⁵!