Я встал.
– Я поеду. Я поеду сегодня же, можете обрадовать экономных коллег.
– Я вижу, вы начинаете любить милицию, Виктор… э-э-э…
– Эдуардович.
– Да, Эдуардович. Ну-ну… Надеюсь, в Краснореченске вы ее полюбите еще больше.
И он полез за платком.
Весь день прошел в лихорадочных метаниях по городу. Я взял билет на вечерний поезд до Челябинска, заехал к Чарику, потом вернулся на вокзал и сдал «дипломат» в камеру хранения, чтобы не увидела Наташка, потом обратно в «Мойдодыр» и еще куда-то.
Весь день меня не покидала мысль, что, если бы я сказал всего лишь два слова: «Я еду», Алешка бы успокоился и остался жив. А у меня была уважительная причина, она и сейчас есть, но я все-таки еду, а мальчишку уже убили. Убили, обставили законными основаниями, но, обнаружив мою визитку, забеспокоились и решили выяснить, откуда я взялся, и что мне известно.
Чарик со мной частично согласился. Он, как всегда, держал руку на пульсе событий и знал об операции «Тайфун» не меньше объявившего о ней министра.
Все началось с Владивостока, и название, вероятно, оттуда же. Во время досмотра таможня обнаружила на отходящем контейнеровозе приличное количество плутония, достаточное на несколько карманных атомных бомб. Получатель груза значился то ли в Китае, то ли в одной из Корей и с претензиями, естественно, не обратился. Так как дело в зародыше заглушить не удалось – пронюхала пресса, его решили раздуть, объявив находку, как начало всероссийской операции.
Чарик, вообще, считал, что причастность Алексея к операции «Тайфун» упомянули для того, чтобы выдернуть меня из Питера наверняка, и упорно отговаривал ехать. Но «дипломат» дал и обещал пока молчать, а координаты начальника второго отдела Краснореченского УГРО Кравченко А. П. аккуратно записал и убрал в бумажник.
В «Мойдодыре» я добросовестно обыскал Алешкину форму, оставшуюся в шкафу, и никакого плутония не нашел. Ленке мои действия не понравились, но поездку она одобрила, можно сказать, разрешила и просила передать Алексею привет.
Объяснение с Наташей, кажется, тоже прошло успешно. Я вздыхал, разводил руками, жаловался на краснореченских бюрократов, на майора Сарикяна, у которого объемы живота и мозга соотносятся, как доллар к рублю, целовал Наташку и обещал, что вернусь не позже, чем через неделю, что это недолго, и я бы, вообще, не поехал, но не хочется ссориться ни с ихними металлургами, ни с нашими литейщиками.
Садясь в вагон с дорожной сумкой и «дипломатом», я вдруг отчетливо вспомнил тревожные Наташкины глаза и понял, что она мне не поверила.
В поезде мне не удалось сосредоточиться, хотя я сразу попытался уединиться на верхней полке. Как только отшуршали полиэтиленовые кулечки, и мои попутчики съели по куриной ножке, по яйцу вкрутую и по желто-синей помидорке фирмы «Лето», один из них, немолодой дядька – монтажник высочайшего класса, всю жизнь в командировках, женат, трое детишек, все необыкновенно умные и здоровые, беспартийный, да, а вот в комсомол пришлось вступить, был грех, всех тогда загоняли, а курицу его благоверная еще вот так готовит – закончив необязательную исповедь, резво скакнул наверх, чтобы поведать мне лично о своей трудной, но интересной работе.
Одновременно с ним говорила бабулька с загипсованной рукой, сидевшая внизу – ездила к дочке, такие цены, но купить сейчас можно все, дочка работает, а зять пьет, но внуки необыкновенно умные, поскользнулась и упала, иногда вот здесь мозжит, а иногда вот здесь вступает.
Третья пассажирка изредка поддакивала – да, тоже падала, и тоже мозжило, но не вступало – но, в основном, нешумно ела и глядела в окно.
Я несколько раз выходил курить, монтажник следовал за мной, стрелял сигареты и предлагал раздавить пол-литра за знакомство. Потом он куда-то запропастился и раздавил-таки, потому что вернулся очень пьяный, но не вредный.
У бабули перед сном вступило, она тихонечко и виновато охала. Мы с другой женщиной стали совещаться, чем ей помочь, но монтажник заявил, что ничего не надо, он сам весь переломанный, потому что падал с высоты сотни раз все по той же причине: высокой квалификации. Он подоткнул под бабулю свою подушку и одеяло, зафиксировал ее в полусидячем положении и положил загипсованную руку на стол.
От руки, действительно, отступило, и купе, наконец-то, погасло, заворочалось и затихло.
Но ненадолго. Ночью монтажник свалился с полки прямо на бабкину руку, одиноко торчавшую на столе. Был страшный грохот и крик: «Ой, убили!», и утешительные хлопоты до самого утра. Я хотел сходить к проводникам за анальгином, но бабуля отказалась наотрез, потому что никому уже больше не верит, а, особенно, Ельцину, чтоб ему поддыбало, и продолжала стонать. Я же снова и снова порывался сходить за анальгином, за льдом, за доктором и, наконец, за топором.
Примерно так же прошло еще двое суток с небольшими вариациями в темах и предложениях раздавить, и в Челябинске мы довольно легко расстались. Женщинам предстояли встречи, монтажнику – новые падения, а мне – двухчасовое ожидание электрички до Краснореченска и трехчасовая поездка.
В электричке я все же прикинул план первоначальных действий. Я хорошо помнил обратный адрес на надписанном Танечкой конверте, поэтому решил навестить экспроприированную квартиру и осмотреться. Где находится сама тетка Саша, можно будет выяснить в милиции и попытаться встретиться и поговорить. Ну, и найти каких-нибудь Танечкиных подружек в институте или общежитии. Вряд ли в Краснореченске находится более одного института, и вряд ли в нем одновременно учится более десяти с половиной Новиковых Танечек.
Ну, а дальше – действовать согласно полученным данным, не забывая о личной безопасности, или возвращаться ни с чем.
Во время путешествия из Петербурга в Краснореченск первоначальный запал прошел, и перед самым Челябинском я уже довольно скептически косился на «дипломат», выглядывающий с боковой полки над дверью. Может быть, этому способствовали длинная дорога, верхняя полка, угрюмая тайга, сбегающая с Уральских гор, и серые замерзшие реки, незаметно переходящие в заснеженные поля… Люди, называющие себя великим народом, убивали друг друга по всей считающей себя великой стране. Убивали из зависти, из алчности, из глупости и даже из любопытства. Конечно, мне было очень жалко Алешку и хотелось, чтобы кто-то понес наказание, но не более того. Его смерть не стала для меня личной трагедией, а Танечка, на которую он не мог надышаться, оставалась лишь именем и удивленными глазами на фотографии.
***
Наконец, я шагнул из тамбура вагона в Краснореченск.
Я сдал «дипломат» в камеру хранения и там же поинтересовался, где находится ближайшая гостиница, и как проехать на улицу Победы. Оказалось, ближайшая гостиница находится на улице Победы, а сама улица Победы начинается прямо от вокзала и тянется через весь город. В отличие от приемщика багажа я не увидел в этом ничего настолько забавного, чтобы хохотать от души, всплескивая руками, и звать послушать какого-то Колю.
Расстояния в центре Краснореченска были сжаты и измерялись не автобусными или трамвайными остановками, а минутами ходьбы. Вскоре я подошел к нужному мне дому. Он, действительно, выгодно отличался от остальных, хотя всю улицу Победы окружали сталинские дома. Дом стоял на холме, нависая над озером, от его левого крыла раскинулся парк, так что, в окна заглядывали не только заводские трубы. По всему периметру на уровне второго этажа дом опоясывали широкие, трибунообразные балконы с колоннами. На такой балкон так и хочется влезть, снять кепку и обратиться к народу.
Бывшая квартира тетки Саши находилась как раз на втором этаже. Сквозь приоткрытую дверь доносились звуки и запахи капремонта.
Я неназойливо постучал и вошел.
В квартире вовсю трудились наемные люди, поэтому я миновал две комнаты совершенно не обремененный излишним вниманием. И в третьей комнате я, скорее всего, увидел бы такие же ободранные стены и заляпанный грязными следами пол, но туда мне попасть не удалось.
В коридор вышла несколько полноватая и очень ухоженная мадам, окинула меня взглядом оценщицы из комиссионки и отрывисто спросила:
– Что?
– Я, вообще-то, к тете Саше приехал, – пояснил я. – Родственник.
Я стремительно обесценился.
– Она здесь больше не живет.
– Как это не живет? – удивился я. – У меня адрес правильный: улица Победы, дом 23, и про озеро она писала.
– Жила, а теперь не живет. Все! – и новая хозяйка квартиры отвернулась, давая мне понять, что разговор окончен, и я могу идти.
Я не понял, и она вынуждена была снова повернуться, раздраженно дрогнув всеми имеющимися половыми признаками.
– Что? Что еще?
Я продолжил не понимать и удивляться:
– Так я не понял, она что, поменялась, что ли? А вы кто будете, барышня? Вы тут обои клеите?
Конечно, я уже сообразил, что здесь мне ничего не обломится. И чего я, собственно, ожидал? Что дверь откроет Алешка и скажет: «Все обошлось»?
В коридоре появился коренастый, наголо бритый парень, старательно обошел хозяйку и прищурился то ли от презрения, то ли от близорукости.
– Нет, ты чего не понял-то? Давай, топай, родственник! Ищи свою тетю, пока тебя самого… не нашли.
С сознанием удачно выполненного долга он повернулся к хозяйке за кусочком колбасы, открыв мне незащищенную шею от подбородка до ключицы.
Его шея не входила в мои планы, хотя соблазн, что и говорить, присутствовал. Я двинулся к выходу, но у самой двери остановился и спросил, надеясь хоть на какую-нибудь реакцию:
– Так что мне, в милицию идти, что ли?
Хозяйка не отреагировала. Она не сказала даже: «Фас!», но лысый песик зарычал и бросился.
Он решительно выскочил за мной на площадку. Я демонстративно отставил назад ногу и подтянул кулак к поясу.
– Что? – спросил я его.
Он затормозил и ближе подходить не стал, но громко, чтобы услышали за дверью, наобещал мне кучу всяких ужасов. При этом он размахивал руками, оттопыривал пальцы и хватался за карман, намекая на опасное содержимое, но, в основном, его движения были малозначительны и неинтересны.
Я отвернулся и пошел в милицию.
3
На первом этаже двое в штатском курили, стоя в углу, и двое сержантов сидели за дежурным стеклом.
Я обратился к сержантам:
– Здравствуйте. Я к начальнику второго отдела Кравченко.
Они переглянулись, задумчиво поджали губы и многозначительно закивали головами. Потом один спросил:
– У вас повестка?
– Нет, я по собственному, – ответил я и протянул паспорт.
– О-о-о…
Пока один удивлялся, другой снял трубку и доложил:
– К вам Стрельцов. Так точно! Есть! – и, стрельнув глазами на напарника, согнулся в шутовском поклоне, возвращая паспорт. – Ждут-с. Очень ждут-с. Кабинет 12. Второй этаж. По коридору налево.
Что ж, и у милиционеров бывает хорошее настроение, подумал я. Наверное, десять минут назад кого-то крепко отпинали.
Но вслух спросил:
– А как его по имени-отчеству, не подскажете?
Они снова переглянулись, с трудом сдерживая смех.
Ответ раздался из угла:
– Александр Петрович, – после чего все четверо легли впокатуху.
Я поднялся по лестнице на второй этаж.
Дверь в кабинет была открыта, но начальника там не оказалось. За столом сидела секретарша и стучала на расхлябанной пишущей машинке.
Я подивился неприхотливости милицейского юмора.
– Здравствуйте. Я к Александру Петровичу Кравченко. Он скоро подойдет?
Секретарша тоже загадочно улыбнулась, отодвинула свой «Ундервуд» и одернула на груди серый свитер.
– Здравствуйте, Виктор Эдуардович. Кравченко – это я. Александра Петровна.
– Очень приятно, – пробормотал я.
Ну, ладно, один – ноль в пользу краснореченцев. Вот только не совсем понятно, почему смеялся приемщик багажа.
Начальник отдела Кравченко старательно выглядела около тридцати пяти, была сухощава, подтянута, крашено-каштанова и зеленоглаза. Лишь мелкие сеточки морщинок, тянувшихся к вискам, опровергали первое впечатление. Еще я заметил, что она тоже изучает меня, чисто по-женски, из-под полуопущенных ресниц, заметил и цепкий интерес, мелькнувший и погасший в глазах.
Неплохой, хотя и суховатый сыр в мышеловке.
– Спасибо вам, что приехали, Виктор Эдуардович. У меня на такую командировку просто нет фондов. Я вам выпишу, конечно, требование на оплату, но в ближайшие пять лет денег вам не вернут, это уж точно.
Если это намек на взятку, то я не понял, кто, кому и за что должен дать. А если это намек на срок в пять лет, то я не понял, по какой статье.
Я решил внести ясность.
– Не стоит благодарить, Александра Петровна. Я ведь здесь не по своей воле. Меня подхватил и унес «Тайфун». Вы, случайно, не Волшебница Изумрудного Города?
Она улыбнулась широко и открыто, словно приглашая меня улыбнуться в ответ и установить доверительные отношения. А может, она подумала, что я на что-то согласен.
– Я, скорее, Железный Дровосек, Виктор Эдуардович. Да и город наш совсем не изумрудный. Вы ведь на десятичасовой электричке приехали? И перекусить не успели, наверное? Так, давайте, я вас обедом и отблагодарю. У нас тут кафешка рядом, недорого и вкусно.
Я готовился к нудным и длительным расспросам на пустой желудок и такого предложения, честно говоря, не ожидал. Если это не какая-нибудь милицейская штучка. Отравит, например, и концы в воду.
Соседнее с милицией кафе мы миновали бодрым шагом. Я подобрался, насторожился. Мы свернули, прошли через широкие старые дворы с облупившимися скамейками и голыми липами, вышли на параллельную улицу и уткнулись в стеклянную дверь.
Название кафе: «Под липами» наводило на самые мрачные ассоциации. И внутри было чисто, как в подвалах старика Мюллера, но гинекологических кресел для пыток я не заметил, как не заметил и простых стульев. Но в кафе, действительно, обедали.
Мы нависли над круглым высоким столиком в углу. Я сосредоточенно поглощал густой борщ, Александра Петровна ковырялась вилкой в капустном салате.
Когда я отодвинул пустую тарелку и перешел к пельменям, Александра Петровна перешла к делу.
– Думаю, надо сказать вам сразу, Виктор Эдуардович. Я вас ни в чем не подозреваю.
– И вы меня вызвали в Краснореченск, чтобы это сообщить? – пробубнил я сквозь пельмень.
Она улыбнулась, кивнула.
– А, в самом деле, почему вы приехали? Ведь вы могли и отказаться. Так уж испугались «Тайфуна»? Вы любите только ясную погоду?
– Как я уже говорил вашему питерскому коллеге, я не очень разбираюсь в вопросах: мог бы – не мог бы. Мне сказали: «Надо!» и прозрачно намекнули, что моя лицензия написана на бумаге, а не высечена в мраморе. Кроме того, я люблю обедать на халяву в самых экзотических местах. Так что, напрасно вы меня ни в чем не подозреваете. Я, пожалуй, попрошу добавки.
На этот раз она не улыбнулась и даже поморщилась.
– Вы можете говорить со мной на нормальном языке, Виктор Эдуардович. Я понимаю не только криминальный жаргон.
– Извините, – повинился я.
Александра Петровна удовлетворенно наклонила голову и продолжила:
– Вашу визитку нашли у Алеши в кармане. Я думаю, он вас не нанимал – откуда у мальчишки деньги? Могу даже предположить, что вы ему просто в чем-то помогли. Например, добраться до дома.
Я положил вилку с надкушенным пельменем обратно в тарелку и удивленно посмотрел на оперуполномоченную собеседницу.
– То, что вы назвали преступника Алешей, и то, что вы меня не подозреваете, как-то связано, Александра Петровна?
Она снова спрятала глаза за ресницами.
– Вот именно, связано, Виктор Эдуардович. Я же его знаю… знала вот с таких вот… И отца его знала, и тетку… – Александра Петровна жалобно вздохнула, закачала головой. – Вот я и подумала: если вы, действительно, помогли ему тогда, то теперь можете помочь и мне.
Предложение было заманчиво, хорошо обставлено и звучало, как приглашение. То ли к сотрудничеству, то ли в мышеловку.