В спальне громыхнул Пояс, выскочил из кухни Чарик. Я зацепил стул ногой и с усилием швырнул его к кухонной двери. Чарик подпрыгнул, почти успешно, но стул, кувыркаясь, ударил его ножкой по колену, и Чарик растянулся в коридоре, саданув лбом в дверь туалета.
За моей спиной находилось окно, за ним – темный двор, ночная Одесса – все благоприятствовало бегству. Оставался лишь неповоротливый Пояс.
Я развернулся.
Он уже стоял в дверях смежной комнаты на одной ноге. Его живот метнулся влево, а справа мне в голову летел упакованный в тяжелый расшнурованный ботинок великолепный маваши-гэри, лучший из всех, виденных мной когда-либо не в кино. Еще я успел с сожалением и досадой отметить, что поспешно и превратно истолковал кличку, что эти придурки лучше бы звали его не только по отчеству, а полностью: Черный Пояс, чтобы не было никаких разнотолков.
Больше подумать я ни о чем не успел, только дернул руками за спиной, мысленно ставя блок. Свет вспыхнул и погас, и я довольно благополучно и почти безболезненно отбыл в чудесную страну, где нет ни Поясов, ни Мойдодыров, а целомудренные Натальи Васильевны растут прямо на деревьях.
Я очнулся оттого, что новый голос молотил по моей расплющенной голове не хуже ботинка Пояса. Разгорался скандал.
– Я предупреждал вас, что хозяин квартиры – мой старый друг? Чтобы был порядок? Что вы здесь устроили?
Это, несомненно, бушевал Шеф. Дождались, родимые.
– Стул сломан, на полу кровь! Что я скажу хозяину? Чарик, что он говорит?
– Ничего не говорит, Толич. Только кривляется и все ломает, да? – сдал меня Чарик.
– А ты здесь на что? Зачем вы ему дали все сломать? Я предупреждал, чтобы до моего приезда его не трогали? Чарик, где вы его откопали? Я по телефону не очень понял.
– Да в той конторе, что вы говорили, Толич. Там он засветился. Потом почувствовал что-то, стал по всему городу мотаться. А потом в аэропорт и – в Одессу. Как вы и говорили.
– Ничего он не почувствовал. Мы в самолете за его спиной сидели. Лох! – пробурчал Сом.
– Конечно, лох, – начал успокаиваться Шеф. – Сом, он тебя что, на наковальне ровнял?
– Да я бы его, Натолич… – попытался оправдаться Сом.
Шеф затопал по комнате. Скрипнула дверь в спальню, и снова молотом обрушился крик.
– Кто валялся на кровати? Пояс, ты?
– Я, Анатолич. Почти сутки не спал.
– Вижу, что ты – такая вмятина! – Шеф опять разошелся. – Ничего нельзя доверить! Бардак устроили, ковер чуть не испортили! Я обещал хозяину…
Голова у меня разламывалась, и я попросил:
– Нельзя ли потише?
– Очухался, придурок, – сообразил Сом.
– Подними его, Пояс, – приказал Шеф и снова заорал:
– Стас, готово?
– Три минуты, шеф, – отозвался из кухни Стас. – Чайник только вскипел.
Пояс рывком поднял меня и опустил на тот же самый стул, но уже без спинки. Комната пошла ходуном. В голову ударила такая боль, что я никак не отреагировал на кипящий чайник.
Я медленно открыл глаза. Полоснул дневной свет. Я зажмурился и снова открыл. Передо мной стоял маленький, квадратненький, почти лысый мужичок в отлично сшитом костюме под фирменным плащом нараспашку и с интересом меня разглядывал.
Я осторожно покачал головой.
– Ну, и дисциплинка тут у вас.
Из кухни появился Стас с чашкой в руках и протянул ее Шефу. Над чашкой клубился пар.
Я задергался. Пояс положил руку мне на плечо и вдавил в сиденье.
Шеф взял чашку и спросил:
– Стас, а почему чай? Ты же обещал кофе.
– Кофе Пояс вылил, говорит, отравлено.
– Так он вам еще и кофе отравил?
– Я тут как-то книжку читал, так там пишут: кофе – мертвый продукт, а как остынет и постоит – вообще, яд, – поспешно объяснил Пояс.
– Какую еще книжку?
– Да я не помню. Как триста лет прожить, Андреева.
Шеф подозрительно заглянул в чашку.
– Хорошо, что не Малахова… А кто здесь собирается триста лет прожить?
Вопрос остался без ответа. Что характерно, промолчал не только я.
Кажется, ни шпарить, ни колоть меня не собирались. Я немного воодушевился, насколько позволяли явные признаки сотрясения мозга. Сверчок же начал раздражаться. Он мог не есть, не пить, не курить сутками, и голова у него не болела.
– Пора бы и мной заняться.
Шеф посмотрел на меня с отвращением.
– Пора. Дайте ему вытереться. Да не полотенце! Платок, да, и намочи его, Чарик!
Чарик принес мокрый платок и протянул его Шефу. Шеф протянул мне. Иерархия.
– Мне что, ногой взять?
– Отстегни его, Пояс!
Пояс снял один наручник, подумал и пристегнул его к ножке стула. Я с трудом вынул руки из-за спины, расправил плечи. Руки и плечи сразу стали болеть. Я взял платок и осторожно провел по левой стороне лица. Платок закраснел, бровь защипало. Стало болеть все.
Пока я оттирался, Шеф пил чай, остальные молчали. Видимо, Шеф должен сказать или сделать что-то очень мудрое, после чего я сразу расколюсь, что это я украл Ленку из собственного офиса, и покажу на карте области место, где ее закопал.
Наконец, Шеф закончил и передал чашку Стасу. Сом пододвинул ему стул. Шеф сел и обратился ко мне:
– В общем, так, парень. Ты вляпался в дерьмовое дело. Вляпался по уши и уже начал нести за это ответственность, хотя и дело это не твое, ты просто копеечный исполнитель. С этим все ясно, и убивать тебя никто не собирается.
Он помолчал немного и, не дождавшись благодарности, продолжил:
– Ты можешь еще поприкидываться крутым, но это глупо. Ты все равно скажешь. К тому же, я ее найду и без тебя, но через тебя – быстрее, а я – очень занятый человек. Как видишь, разница лишь во времени и в том, скажешь ли ты это здоровым или переломанным на мелкие части. Ну, как?
Боль утихла, и я осторожно пытался соображать. Куда-то Клин меня подставил, с этим все ясно. Но то, что связано с Ленкой, я решительно не понимал. Просто «отойдите непосвященные». И еще одно я понял наверняка: правда не прокатит. За правду будут бить.
Что говорить, что делать, я не знал.
– Зачем она вам? – спросил я.
– Ну, наглец! – рявкнул Шеф, но подумал и тоже решил врать напропалую.
– Допустим, я – папа.
Нет, такое тоже не прокатит, любезный. Не может быть у мышки папа – лев. Его ложь немного воодушевила меня, и я продолжил тянуть время.
– Ну, и как там, в Ватикане?
– Дай ему, Пояс! – взревел Шеф. – Разбей ему башку и размажь по стене его дурацкие мозги!
Пояс схватил меня за горло и дернул вверх. Меня снова перекосило болью.
– Подожди, Пояс.
Шеф вспомнил все-таки обещание, данное старому другу, и сыграл отбой. Он засопел, успокаиваясь, полез в карман и вынул бумажник. Ну, что ж, за десять тысяч долларов я сознаюсь.
– Смотри сюда, придурок! – Шеф протянул мне фотографию. – Узнаешь, кто это?
Фотография была старая, мятая, надорванная с одного края. На ней улыбался совсем молодой и совсем незнакомый мне парень на фоне какого-то памятника. На руках у парня сидела печальная мартышка, поводок тянулся от ошейника за кадр.
Я перевернул фото и прочел:
«На вечную память от Виктора».
– Ну?!
– Я не очень-то разбираюсь в обезьянках, – сказал я задумчиво и тут же поправился:
– То есть, я имею в виду: мне надо подумать.
Бешенство вспыхнуло в глазах Шефа и погасло.
– Подумай, подумай. Хоть полминуты. А чтобы тебе легче думалось, поимей в виду вот еще что. Я знаю, кто он, где живет и чем занимается. Я знаю, что его нет в городе, он прячется где-то на даче, и что она сейчас находится там же. Или не так?
– Так, – ответил я. – Все сходится.
– Так что, ты никого не продаешь. Завтра, послезавтра, я все равно найду эту дачу. Но мы с тобой поедем туда сегодня. Так?
– Полминуты еще не началось.
Шеф закрутил головой.
– Ну, полный идиот!
Лица Чарика и Сома вытянулись, даже Пояс отпустил мое плечо.
– Так вы сами уже все узнали, шеф? – спросил из кухни Стас.
– Все кроме этой чертовой дачи, – ответил Шеф, но, ухватив суть вопроса, оглядел свою команду, усмехнулся и веско добавил:
– Предложение остается в силе. Кто найдет ее первым. Целой и невредимой.
Мужики повеселели и повернулись ко мне. Я протянул фотографию Шефу.
Меня на ней не было, и я никому ее не дарил. Зато я успел хорошо разглядеть мужчину, стоявшего в пол-оборота метрах в трех за улыбчивым похитителем чужих секретарш. Разглядеть, узнать, сравнить и кое-что прикинуть. И если Шеф так уверен, что Ленка находится на этой таинственной даче, то я знаю, как ее найти.
3
– Я не знаю, где дача.
Так начался мой подъем на гору истины по тонкому канатику лжи.
Шеф нахмурился.
– Тебе дать по голове или еще полминуты?
– Я не знаю, где дача, – упрямо повторил я. – Я не участвовал в похищении. Я – только курьер, мое дело – доставить документы.
– Какие документы?
– Анкеты, визы, загранпаспорта. Это моя специализация.
– Что ты мелешь?! Какие визы? У нее есть загранпаспорт!
Черт бы побрал эту Золушку!
– Она там не одна. Есть и другие девушки.
– Куда визы? Где они?
Шеф заинтересовался. Поверил?
– Визы в страны Африки. Куда и кого именно, я должен был узнать вчера при встрече в ресторане «Корона» с агентом Виктора, – я кивнул на фотографию, – а сегодня лететь в Москву или Киев, по обстоятельствам – оформлять.
У Шефа глаза полезли на лоб.
– В Африку, – упавшим голосом произнес он. Может, он, действительно, Ленкин папа, хотя бы двоюродный.
– И что твой агент, не пришел?
– Он пришел. Пришел раньше меня и напился. Я хотел его увезти из «Короны», но мне помешали.
Парни перестали дышать. В наступившей тишине раздался слабый раскат, предвестник скорой грозы.
– Кто?
– Да вот…
Я махнул свободной рукой, но ее тут же перехватил Пояс.
– Оставь его, Пояс! Кто помешал?
– Вот они. Чарики.
– Чарик!
Чарик, перейдя на жуткий акцент, пересказал все, что случилось в «Короне» и на стоянке, выставив меня в самом невыгодном свете.
– Врет он все, Натолич, – забубнил Сом. – Изворачивается, гаденыш.
Чарик и Пояс виновато молчали. Стас юркнул на кухню и загремел посудой.
Сверкнула молния.
Шеф орал минут десять. В итоге он пообещал всех уволить и нанять вот этого придурка, то есть, меня.
Я обрадовался и решил дополнительно прогнуться.
– Мы и сегодня должны были встретиться перед моим отъездом. В два часа там же, в «Короне». Он, вообще, там часто бывает, особенно, с утра. Только не знаю, придет ли он после вчерашнего.
Шеф бросил свирепый взгляд на своих молотобойцев, но понял, откуда пришла подача, и подозрительно спросил:
– С чего это ты вдруг запел?
– Мне понравилась идея с заменой ваших бойцов на меня. С сохранением общего фонда заработной платы.
Ну, не говорить же мне, что я это все только что придумал с целью попытаться, просто попытаться поставить им несколько задач, требующих одновременного решения.
– Шеф, завтрак готов, – позвал Стас.
– Ну, смотри, если ты наврал… – Шеф не стал тратить время на красочные зарисовки из моего будущего. – Так… Сейчас полдевятого. Когда ресторан открывается?
Я пожал плечами, дернулся от боли в шее.
– Не знаю.
– Чарик, ты хорошо запомнил того, второго?
– Толич, нарисовать, да?
– Рисовать будешь деньги всю оставшуюся жизнь, если проколешься. Забирай Сома, поймаете машину, поедете туда. Походишь вокруг, разузнаешь. Если появится, звони – мы подъедем. Если нет – приедем к двум. Все действия согласовывать. Ясно?
– Все ясно, Толич.
– Ясно, Натолич.
Группа захвата Алекса завтракала. Мне не предложили, да не очень-то и хотелось. Такова участь всех предателей: сначала тебя всячески задабривают, сулят не убивать и не ломать на части, а когда добьются своего, даже сигареты не предложат. Меня же настолько презирали, что так и оставили в одном наручнике. Но все же Сом и Пояс попеременно приглядывали за мной во время завтрака. Я вел себя примерно, лишь ерзал на стуле, пытаясь разогнать кровь в ногах.
Сом и Чарик ушли. Пояс сел рядом и включил телевизор. Шеф со Стасом о чем-то говорили на кухне. Я опустил голову, сделал вид, что задремал, и чуть, действительно, не уснул.
Я встрепенулся и внимательно посмотрел на Пояса. Он, не отрываясь от телевизора, процедил:
– И думать забудь – голову оторву.
– Оторви Сому, он с головы гниет.
Я снова закрыл глаза.
Пояс обиделся. Он схватил меня за волосы и дернул вверх. Все вышло предельно натурально. Голова не оторвалась, но боль вспыхнула желтыми нимбами, подкатила тошнота. Я застонал, судорога прошла по лицу, и я издал специфический горловой звук.
Решимость Пояса сменилась испугом.
– Если ты, урод, испортишь ковер…
– Если ты еще раз дотронешься до моей головы, я обязательно испорчу ковер, – пригрозил я и выдал новый спазм.
– Пояс, чего вы там шепчетесь?
– Да этот урод блевать собрался!
– Я вам поблюю! Давай его в туалет. И дверь на кухню закрой, дай посидеть спокойно.
Пояс втолкнул меня в туалет, сам встал сзади, в дверях.
Я согнулся дугой, уперся руками в унитаз и издал убедительное рычание. Представил, что я – пружина, сжатая до предела. Из-под руки взглянул на Пояса. Он не знал, что я превращаюсь в пружину. Он думал, что меня тошнит, и брезгливо отвернулся.
Пружина распрямилась. Моя нога выстрелила назад и вонзилась Поясу под скулу. Он отлетел и рухнувшей горой забаррикадировал дверь на кухню.
Я метнулся к выходу. Дверь была не заперта. Я проскочил лестницу в пять ступенек и вылетел во двор.
Во дворе стояла темно-синяя «девятка», и точно такой же Стас, как и на кухне, задом выползал из-под рулевой колонки. Я не стал спрашивать, как он туда попал. Наверное, я все-таки ненадолго уснул, сидя на стуле. Я ударил его по затылку болтающимся наручником и, хотя этого оказалось вполне достаточно, мстительно саданул по почкам.
Выезжая со двора, я увидел разъяренного Шефа, что-то кричащего в форточку. Понятно: он один остался не охвачен моим вниманием и чувствовал себя обделенным.
Я опустил стекло и глубоко вдохнул свежий утренний воздух с привкусом моря. Получилось!
Немолодой мужчина с фотографии не был моим старым знакомым. Я увидел его на открытой террасе кафе «Синдерелла» первый раз в жизни, когда он давал Алексу сигарету. Надеюсь, не в последний. Юного мафиози с фотографии, мужчину из «Синдереллы» и толстого пацана из вазочки с мороженым объединяла не только ситуация – они все были друг на друга похожи. И начиналось это сходство, естественно, со старшего по возрасту, так что, Алекс подъехал к нему явно не за куревом. Если Ленка спрятана на даче, то Дедушка знает это место не хуже сына и, тем более, внука.
Я попетлял по сонным улочкам, заехал во двор, остановился. Из зеркала на меня глянула бегло-каторжная рожа, изможденная лишениями. Разбитая бровь опухла, от виска к уху тянулся кровоподтек, щеки, уши, шея – все, что росло выше плеч, покраснело и опухло, включая мозги. Может быть, поэтому промелькнула мысль: а не послать ли все к черту? Если такие ребята, как Шеф и компания, ищут Ленку, сев мне на хвост еще в Питере, они все равно ее найдут. Какая разница, кто быстрее, зачем мне это пост-социалистическое соревнование?
Я перегнулся через спинку и, кряхтя, дотянулся до аптечки. Хоть здесь повезло: я ворвался в маленький заграничный магазин. Тут была и перекись, и вата, и разовый бритвенный станок, и телесного цвета пластырь.
Первым делом я набросился на панадол. Потом стер кровь, залепил бровь, поднял воротник и застегнул молнию до самого верха. Вид стал более приличный. Стремясь к совершенству, я закапал что-то в глаза и всухую побрился.
Оставалась еще одна проблема. Какой-нибудь дотошный гаишник мог остановить меня и поинтересоваться, почему я езжу в наручнике, и почему второй не застегнут, как положено. Объяснять долго, откупаться нечем. Я потянулся к бардачку в поисках инструмента. Бардачок был набит всякой всячиной, сигарет, конечно, не оказалось, но инструмент лежал сверху и выглядел, как иностранный пистолет с глушителем.