Илья Белоусов
Агапэ
I
Звуки птичьего щебета и шуршания листвы пробивались через густой саванн моего искусственного сна. Я с трудом открыл глаза. Несколько секунд линии двоились, и пришлось немного проморгаться, чтобы предметы обрели свои чёткие контуры.
Симметрия больничной палаты немного раздражала, здесь совсем не было за что зацепиться глазом. И если бы я не помнил что предшествовало моему пробуждению, то точно бы подумал, что хитрые бесы подложили под кресло судьи душ пару шприцов морфина, от чего он резко подобрел, выкинул моё дело в туповатых присяжных и пинками загнал моё астральное тело в вылизанный и отполированный рай.
Ровно посередине комнаты – Ну а где же, мать его, ещё? – зажёгся глаз-камера голосового помощника.
–Мистер Сальвато, ваша операция прошла успешно, она заняла четырнадцать минуть двадцать пять секунд, – начал синтезируемый мужской голос. – Время десять сорок девять. По нашим прогнозам уже сегодня вечером вы сможете отправиться домой. В случае непредвиденных обстоятельств вам будет оказано бес…
– Стакан воды, – перебил я машину.
Из стены на подвижном подносе к моей груди отправился сосуд с такой желанной после операции влагой, я приподнял свою морщинистую руку и медленно выпил содержимое стакана.
– Телевизор, новостной канал, – скомандовал я ещё раз.
Естественно я его не смотрел, но мне требовался хоть какой-то раздражитель, чтобы не уйти слишком глубоко в мысли. А думать о чём было. Верно ли я поступил, решив испытать это на себе? Или быть может я просто старый безумный консерватор, каких закидывают цифровыми томатами в соцсетях, если те решат податься в политику?
…
– Мы с радостью одобрили вашу кандидатуру, мистер Сальвато, после процедуры, запустится семидневный протокол испытаний…– говорил вечномолодой менеджер компании.
– Вышлите мне расписание работы, – твёрдо прервал его я.
– Но, – он явно был сбит с толку, – весь смысл в том, чтобы вы сами составили отчёт о своих ощущениях.
– Мне восьмой десяток, – продавил я брешь в его словестной обороне, – я прекрасно знаю, как работает мой мозг, поэтому я хочу узнать как работает ваш чип.
Он поджал губу и потупил взгляд на экран.
– Да, хорошо. Вам, мистер Сальвато, как деятелю искусства, компания «Ридли Байоникс» в исключительном порядке предоставлено право ознакомиться с расписанием режимов работы чипа на время испытаний. Обновлённый контракт будет выслан вам в течении двух часов.
Нет уж, я тебе так просто выдохнуть не дам.
– Скотт, – удосужился я прочитать имя на бейдже. – а по твоему мнению, этот чип безопасен?
Хе-хе кажется этот парниша меня сейчас проклинает.
–В случае непредвиденных обстоятельств вам будет оказано бесплатное медицинское обслуживание в любой из наших клиник. Однако готов вас заверить, что это маловероятно, учитывая нашу многолетнюю практику на рынке бионических имплантов, – выдал он заученную фразу.
– Вот как… – я ухмыльнулся и вышел. –Хорошего дня, Скотт.
…
Сегодня мне пришло в голову пройтись пешком, благо голограмма не подвела – старый человек на улице сегодня редкость, на которую не зазорно пялиться. Вернувшись домой, я поприветствовал Джули – искусственный интеллект моей квартиры. Пальто отправилось на очистку паром и синтетическими щётками, чтобы через пятнадцать минут оказаться на вешалке.
Что-то гудело и сверчком трещало под черепом, судя по графику, это был медленный разгон чипа до десяти процентов, проверка того, что он исправен. Настоящие испытания будут дальше.
Я расположился на кресле в своём, как сказала моя давняя подруга, в жутковатом рабочем кабинете, изрядно напоминающем музейный зал. С сияющими металлом по краям окаменелостями, кинжалами, хрустальным и обсидиановым черепом под очень умелой репродукцией апофеоза войны прямо напротив моего дубового стола. Гнетущей атмосферы придаёт и слабое освещение, когда я работаю, то затемняю стекло панорамного окна и отключаю бегущую новостную строку, чтобы ничего не отвлекало меня от работы над очередной трёхмерной экспозицией.
Джули зачитала обновлённые положения контракта, и после традиционного стакана виски я отправился спать.
II
Проснулся я позже обычного довольный хорошим сном. Однако, связано ли это было с ничтожными двадцатью пятью процентами от мощности чипа или нет, понять мне не удалось.
В любом случае, даже смерть не освободит меня от обязанности работать изо дня в день. Во времена, когда потоки информации несутся в людские мозги со скоростью пожирания промасленной ленты в Машингевере-42, искусство – в привычном для консерваторов значении – не в почёте.
Хотя в мире осталось достаточно ценителей-меценатов и богатых псевдо-интеллектуалов, которые и обеспечивают мою безбедную старость. Был бы я менее гордым, то, наверное, требовал бы обеспечения со своих немногочисленных отпрысков, но пока в этом нет нужды.
Недавно я уже закончил работу над экспозицией, и теперь самое время начать новую. Как раз и узнаю, как этот чип влияет на творческие способности.
Несколько часов прошло, но работа так и не сдвинулась с места. Я путался в своих же идеях и не решался что-либо создать на полупрозрачном полотне. Сдавшись, я загрузил мою последнюю работу.
Батальные картины не редкость, но это для меня был новый, освежающий опыт, за который непросвещённая общественность обзовёт циником и танцором на костях. Я назвал её «7.24» – длительность в секундах штурма телестанции в Бостоне, первой манифестации «Персоны».
До меня мало кто решался сделать экспозицию из реальных событий, но я сделал самый спорный аспект работы его главным достоинством. Для этого мне пришлось проделать титаническую работу: анализировать каждую деталь на трансляции террористов, выуживать в сети записи с нашлемных камер спецотряда, разгребать досье заложников, даже посетить Бостон, чтобы прочувствовать его запах…
Я воссоздал всю картину ровно за секунду до штурма, запечатал историю в моменте истины. Любая деталь – часть большей истории, и я бережливо расписал судьбу каждого осколка стекла, пулевого отверстия, уже появившегося, или только грядущего, каждого человека, которого привел сюда рок, и жалкие секунды жизни, которые у них остались. Прошлое и будущее смешалось в моменте, когда мёртвые готовы цепляться за жизнь, а живые смирились со смертью. И пусть узреют лучшие умы это торжество судьбы из глаз застывших во времени человеческих существ.
– Джули, дневной отдых, – скомандовал я.
Кажется, сегодня ничего дельного я не придумаю, придётся отложить начало работы на завтра.
В кабинете резко стало светло, дверь в гостиную открылась перед мной, и по всей квартире заиграла музыка.
Я расселся на диване и устремился взглядом в даль сквозь прямые линии города, но железобетон оказался твёрже моего желания увидеть горизонт.
– Идеалисты… – с презрением прошипел я, вчитываясь в опус новомодного социолога.
Догмы, ценности, сверхидеи и лучшие сорта галлюциногенных грибов – дешёвые духи, которыми люди пытаются скрыть тошнотворную вонь гниения самого духа эпохи под их носом. Легко оправдывать свою жестокость, тем, что люди по своей природе жестоки. Модно и удобно желать смерти другим, но только лишь желать, мало кто из современного сброда решиться перерезать кому-нибудь глотку, хотя есть и такие, причём достаточно, чтобы название «Персоны» гудело в миллионах динамиков.
Ох уж эти вечнозелёные пустоцветы, подтирают своё дерьмо страницами священных писаний, только лишь, чтобы развесить их на стене в виде грустного смайлика. Будто никто не понимает, насколько и из-за кого всё в мире так хреново. И далеко не из-за Него, которого вы променяли на золотого тельца и собственную исключительность.
И в таком ключе «Персона» мне даже импонирует… Я всегда был человеколюбив, но с осознанием однообразности и бессмысленности толпы, ненароком понимаешь суть борьбы «Персоны». Уникальность в наше время редкость, незаменимость тем более, и если это единственные качества, которые осмысливают жизнь человека, то пара миллиардов не слишком большая цена. Хотя и они тоже просто…
– …идеалисты… – заключил я и включил фильм с названием-отсылкой на карты таро, его мне посоветовал один друг, коих, впрочем, осталось не очень много.
Вечер перекатывался в ночь, стакан виски спустя я оказался в кровати.
III
Мы бежали под хруст иссушённой плоти под ногами, на залитом кровавым заревом горизонте уже виднелись её очертания. На душе было страшно, но нельзя останавливаться, я видел, как многие падали замертво и превращались в мёртвый настил моста из тысяч тел. Если и есть путь к спасению, то он впереди.
Я чувствовал, как из каждой раны вытекает моя жизнь. Всё в мире уже предрешено. Осталось только убедить небо в своей правоте – и победа будет за мной! Истощённые и нагие люди начали меня опережать, они яростно толкались, выбрасывая друг-друга в густую чёрную бездну внизу, куда не добирается свет алого солнца.
Мы приближались к ней, скованной цепями богине, парящей в бесконечном зловонном ужасе. Я видел само её лицо, и ноги в последнем рывке перестали изнывать, и заметна стала рваная кромка моста…
На бегу я вонзил свою руку в грудь и вырвал собственное сердце, я упал перед ней на колени, моля о хотя бы секунде её внимания. Тогда я открою свой чёрный иссохший рот и скажу, что я был одним из тех, кто с верностью сражался за неё. Я слышал удары своего вырванного сердца и ощущал его мерзкий запах.
Я всегда помнил её нежный голос, наполнивший мою жизнь смыслом и надеждой… Но сейчас она молчала.
Вдруг с пронзительным криком кто-то прыгнул с края, пытаясь коснуться её, но лишь размахивая руками отправился в бесконечный мрак. Цепи, сковывающие богиню, натянулись, и будь я трижды проклят, если не увидел на её лице злобную улыбку, её чистый свет начал удаляться, и только я, уже мертвец, увидел насколько он бессмысленен и пошл. Позади я услышал тысячи стонов, они захлестнули меня, втоптали в иссущённые тела, и страшные узоры трещин прошли по моим переломанным рукам.
…
Проснувшись я записал свой сон – одна из немногих моих привычек, которая не сведёт меня в могилу.
Определённо, это чип воздействует на меня, пятьдесят процентов мощности дают мощный заряд удовольствия, как после хорошей выпивки.
К счастью, работа началась – счастье впрочем ощущалось бы и в случае полного рабочего завала. Этот сон – подарок судьбы, мне не придётся лишний раз что-то придумать, моё воспалённое подсознание сделало всё за меня. На самом деле работы не так уж и много, шесть дней расслабленной и ненатужной работы на это хватит с головой.
Сейчас нужно заложить грубый фундамент из готовых пресетов. Многие, кто впервые пытался создать экспозицию, на этом шаге и останавливались, и только некоторые грубо дёргали ползунки настроек. Для них эти программы кажутся слишком сложными и громоздкими. Но по сути большая часть грубой работы лежит на плечах встроенной нейросети, она отлично справляется со своей задачей, но это и вносит некоторые стандарты для работы самого автора.
Создание экспозиции во многом не отличается от создания куклы. Сначала нужно сделать грубый набросок – мой сон под это подойдёт. Затем соорудить скелет – из пресетов я достал модель акведука и вытянул его насколько это возможно, вскоре я покрою его слоем иссушённых тел, обозначил снизу бездонную бездну, так же изменил небо на осенний вечер. Впрочем следующими этапами заниматься мне не сегодня.
Меня очень беспокоили опоры акведука, во сне мне не довелось заглянуть под полотно моста, но любопытный зритель точно осмотрит сцену со всех сторон… Зависший в воздухе мост точно не будет красив… Тогда придётся покрыть и опоры слоем тел, работы прибавится значительно – в голове уже возникли отчаянно тянущиеся вверх руки и застывшие в боли лица прижатых сотнями других тел – над этим придётся работать вручную.
Под вечер начал думать о том, что бы использовать за исходник для тел. Наткнулся на модели жертв холокоста – какому придурку пришло в голову оцифровать заключённых концлагерей? В любом случае они отвечали моим требованиям в истощённости и пустоте взгляда.
Вдруг меня прорвало на мерзкий старческий смех. Что-то жестокое и бесчеловечное не могло удержать хохот от вида скелетоподобного еврейского мальчика. Слишком чуждый образ для мира, где уже сотню лет голода не существует, по крайней мере в странах, до которых СМИ есть дело. Проклятый чип опьяняет меня! Быть может я прав в своих опасениях…
Перед сном я долго смотрел на город, кажется, теперь я видел намного больше, будто понимал его низменные мотивы продолжать жить. Когда Джули предложила мне выпивку, я отказался и лёг спать.
IV
– Ха-ха-ха-ха! Семьдесят пять процентов! – с неровным дыханием вскочил я с кровати. – Джули, подъём, железяка! – она что-то пробубнила в ответ.
На часах светилось «5:17», мутный рассвет покрывал линии города неровным блеском.
Из меня пышет энергия, я бы мог перевернуть Землю… Впрочем не нужно забывать о том, что я все ещё нуждаюсь в пище.
– Джули, приготовь завтрак, – скомандовал я, переведя дух.
Я редко вижу, как она готовит своими механическими клешнями, мой распорядок зачастую одинаков, поэтому она знает к какому моменту начать работу, но не сегодня. В её отточенных, противоестественных движениях было что-то завораживающее. Моя овсянка готова, последний штрих был плевок черничного джема из тюбика на верхушку.
– Джули… – почувствовал я наплыв раздражения – …ещё джема.
Она произвела второй плевок
– Мало! – третий.
Я не выдержал и вырвал тюбик из её трёхпалого манипулятора, и выдавил всё, что оставалось, в миску.
– Внести ли мне поправки в дневной рацион? – безэмоционально произнесла Джули.
– Не смей меня ограничивать! – крикнул я и воткнул ложку в тёмно-фиолетовое месиво.
– Я приму это к сведению, – через несколько секунд она продолжила. – Вы ведёте себя не обычно. Вас что-то тревожит? Вы хотите это обсудить? – ты меня и беспокоишь, тупая машина.
– Нет, оставь меня в покое, – сказал я и принялся за еду, изредка чуть ли не похрюкивая от удовольствия.
Ха-ха! Черничный торчок! Да я уже почти как самый настоящий наркоман, пустился во все тяжкие за любыми удовольствиями!
Такой, каких сам всю жизнь презирал, и которых на добрые лет сорок уже пережил, по крайней мере из ровесников. Хотя теперь вполне понятно, если твоя жизнь состоит из сплошных удовольствий, то отказа ты не потерпишь…
Время браться за работу.
Я набросал грубую текстуру поверхности моста из тел, но с ней были некоторые проблемы: программа считала тела плоским рисунком и никак не хотела сохранять их объём, а выкладывать тела по всей площади моста было бы невероятно долго.
Тогда я решил пойти на хитрость и уменьшил мост до размеров расчёски, а затем при помощи функции микрорельефа, покрыл его телами, не потеряв в качестве после увеличения. Однако всё по-прежнему выглядело неестественно, я добавил лёгкую, костяного цвета дымку, чтобы скрыть лёгкие огрехи.
Теперь можно добавить артефактов – особенностей в текстуре, за которые хватается глаз, чтобы разнообразить вид. Тут мне потребуется агония, ужас, но одновременно с этим и безумное стремление. Я решил обратиться к наиболее эпическим позам смерти, в этой работе можно отступиться от жестокого, но скучного реализма. Ещё поздним подростком я уяснил, что в реальной смерти нет ничего завораживающего и тем более красивого…
Правда для этого пришлось увидеть не один нож, петлю и разогнанный до скорости пушечного ядра автомобиль. Хотя на самом деле я был этому даже рад. Ведь каждому приходилось задумываться о смерти, если сознание и позволяло допустить факт своей смертности, то она казалось чем-то эпическим и невероятным. Чтож… Ты далеко не буддисткий монах. Судьба смешает тебя с дерьмом и низвергнет до самых жалких проявлений.
Я провозился с артефактами большую часть дня, даже используя помощь нейросети, которая по моим действиям предлагала варианты, что позволило мне приступить к опорам. Однако из-за уже давно пустившей метастазы в мышлении лени – часто принимаемой за гибкость мышления и креативность – я пришёл к идее заменить трудоёмкие опоры гигантскими руками титанов. Пока что они глупой колонной стояли вдоль моста, поддерживая его ладонями, но у меня уже появился замысел, как это обставить.