Я оглянулся на притихших пассажиров, потом повернул к себе зеркало и оценил урон. Припухший глаз, ссадина на щеке. Еще, наверное, несколько синяков на ногах и плечах. У Андрюхи – губа, как слива, и множество отпечатков пыльных подошв на плаще. Подружка, кажется, цела.
Тем временем, милиционеры запихали драчунов в «газоны» и отбыли с богатой добычей. Их мечта тоже исполнилась. Визжащих вокруг машин девчонок, даже очень пьяных, не тронули – мне это понравилось.
– Ну, что, экстремальный турист? Куда едем? – спросил я, не оборачиваясь.
Андрюха молчал. Пришлось дальнейшую участь клиентов решать самому.
– Тогда по домам! Ты где живешь, красавица?
– На Советской улице, – ответила девушка, робко улыбнувшись. – Вы прямо поезжайте, я покажу. Только у меня денег совсем нет.
– Гусары денег не берут. Правда, Андрюха?
Я довез ее до дома. Она нерешительно взглянула на молчаливого Андрюху, как будто ожидая чего-то, потом вышла и исчезла в темноте пустого двора.
Я неодобрительно покачал головой.
– Мог бы и проводить девушку. Она это заслужила.
– Отдохнуть хочу, – еле слышно пробурчал он. – Устал чего-то.
Он сгорбился и низко опустил голову. Глубокие, насыщенные водочными парами вздохи выдавали его совсем не праздничные мысли.
– Поехали, – выдохнул он наконец.
– Куда? – Я не понял его решительной интонации, поэтому уточнил: – Допивать водку? Мочить дружбана-товарища? Или спать к родителям? Советую выбрать третий вариант, босс.
– Совсем поехали. В Питер.
– Как – в Питер? – удивился я. – А шляпа?
– Кончилась шляпа! – с надрывом выкрикнул он. – Подарил! Поехали!
– Ты чего, Андрюха? – удивленно спросил я. – Подожди, утро вечера мудренее. И попало тебе, вроде бы, не очень. Отоспишься и забудешь.
– Не получилось… – В его голосе забурлили слезы. – Я совсем не так мечтал. Я мечтал, чтобы все по-другому… Не получилось… Не так все…
Я включил стартер и потянул ручку передач. Машина тронулась. Он плакал, что-то укоризненно бормотал, постепенно затихая, и вскоре уснул.
Проснулся Андрюха уже под утро, заворочался и сел. Я взглянул сквозь зеркало на его опухшее лицо, взял с переднего сиденья бутылку пива и протянул ему.
– Вот это да! – Он обрадовался и засиял. – Откуда?
– Ночью на трассе купил. Не экономь – вон, еще две лежат. Отпивайся, Рокфеллер.
– Спасибо, дружище! Ты не обижайся, что тебе вчера из-за меня… ну, это…
– Ничего, Андрюха, не переживай. Уродов везде не любят, не только у вас. Зато я сегодня высплюсь от души. А ты что делать собираешься?
– Не знаю… – Он с удовольствием забулькал пивом. – О-о-о-х, хорошо! Достопримечательности посмотрю. А потом, наверное, опять в Грецию поеду. Меня древний грек Мыкола Ковальчукакис приглашал. Говорил, нэмае проблем. Такие, как я, везде нужны.
– Это точно. Особенно, на клубнике, – согласился я. – А отдохнуть как же?
Андрюха не утратил жизнерадостности и беззаботно махнул рукой.
– А-а… Ты понимаешь, дружище, я вот, когда там работал, я же как мечтал? Как с Надюхой встречусь, как смех ее услышу… Понимаешь, раньше она только засмеется, а у меня уже в груди ёкает. А вчера подошла, за руку меня взяла, говорит так ласково, а у меня не ёкает. Ну, вообще, понимаешь? А она еще и ржет, как лошадь. Я-то мечтал, что все по-другому будет. О празднике мечтал, понимаешь?
– Понимаю, понимаю… Еще как понимаю! Я ведь тоже мечтал, что срублю с тебя денег по-легкому. За это и в глаз получил. Закон бумеранга, Андрюха – закон суровый, но справедливый. Все, что ни прилетает – тобой и запущено, поэтому прилетает причинно, правильно и к лучшему…
Я потерся о кресло занемевшей спиной. Дурацкое это дело – давать советы, особенно, когда твоего совета никто не просит.
– Ты вот что, Андрюха. Поболтайся по Питеру, поглазей – все верно, не пожалеешь. Только не очень поздно болтайся, чтобы тебя культурные люди мечтой о достопримечательности не настучали. А потом езжай-ка ты домой. Как нормальный человек – на поезде, без шляпы и телохранителей. А то к тебе вчера даже отец на «вы» обращался и руки по швам тянул. Со стариками посидишь, Ксюху увидишь. Ты же ее не видал еще.
– Да как не видал, когда сам тебе ее показывал? Когда курили у кафе, помнишь? Светленькая такая. Да ты чего, забыл: мы же ее потом прямо до дома довезли!
– Я-то все помню. А вот ты, Андрюха, ее никому больше не показывай. Лучше сам рассмотри, как следует.
– А чего на нее смотреть? Ксюха, как Ксюха.
Я хмыкнул и недовольно закрутил головой.
– Тебя, Андрюха, в этой клубнично-античной Греции ослепили, как циклопа, что ли? Или сваркой все глаза повыело? И мозги впридачу! Чего смотреть?! Говорю тебе: посмотри! На лицо посмотри. На грудь, на ноги. Просто посмотри, ни за что не трогая. Сзади зайди, если недостаточно. В глаза загляни. Какого цвета у нее глаза, знаешь?
– Ну, серые… – Андрюха призадумался. – Вообще-то, Ксюха – девка хорошая. Только тихая больно.
– Больно – это когда громко по башке бьют. А тихая – значит, не ржет, как лошадь.
– Не ржет, – согласился Андрюха. – А что же я ей теперь скажу? Я же… это… приукрашивал.
– Ну и что? Подумаешь – приукрашивал! Ты же не врал, как дружбан! Вот возьми и честно расскажи, как пахал, не разгибаясь, как руки себе жег и думал о Надюхе, а встретились – ничего у тебя по Надюхе и не ёкнуло. А дальше Ксюха тебе сама подскажет, что говорить и что делать. И будет тебе, Андрюха, праздник. Тихий и красивый, как Ксюха – не на весь город, а на двоих… – Я сделал небольшую паузу и уверенно добавил: – Во всяком случае, выдающийся человек Серега именно так бы и поступил. Это я тебе на все сто процентов гарантирую.
– Она хорошая – Ксюха-то, – задумчиво повторил Андрюха. – Сереге бы она, точно, понравилась…
Он надолго замолчал – до меня доносились лишь тяжелые вздохи и бульканье пива. Добулькав третью бутылку, Андрюха, наконец, решился.
– Ты прав, дружище. Вернусь домой. В Грецию я всегда успею – чего я там не видел? Только давай, сначала в Эрмитаж заедем. В Эрмитаже хочу побывать. И еще где-нибудь.
У меня на сегодняшний день были совсем другие планы.
– Нет, Андрюха, в Эрмитаже ты еще на год осядешь. Я, например, еду отсыпаться. Да и плащ твой с отпечатками подошв дружбанов-товарищей в гардероб не примут. Нет, наш контракт закончен. Давай, лучше заедем ко мне в агентство – я тебе деньги за два дня верну. Там заодно и почистишься.
Перспективе возврата денег Андрюха обрадовался, но виду не подал.
– А, не пропадут! – Он решительно махнул рукой. – Нет, Виктор, ты меня прямо в Эрмитаж вези. Плащ я у тебя в машине оставлю, потом заберу. И с деньгами завтра разберемся. Будет повод еще раз встретиться.
На том и порешили. Я высадил Андрюху на пересечении Невского и Мойки, похлопал его по плечу и пожелал удачи. Андрюха все понял, даже без пинков и подзатыльников, и направился к Дворцовой площади.
Я вернулся в машину. Андрюха уже растворился в плотном потоке прохожих. Я покачал головой и усмехнулся. Надо же, если бы он не обратился ко мне: «дружище», я бы ни за что не согласился его везти.
Я заехал к Чарику, сдал джип без претензий и отправился домой.
Тогда я и не подозревал, что повез Андрюху вовсе не потому, что он сказал: «дружище». И не потому, что взглянув на его натруженные руки, я подумал, что в следующем «охранном предприятии» такого классного клиента просто разденут. Вся эта операция тоже подчинялась закону бумеранга и была отточена, спланирована и рассчитана до секунды с одной единственной целью: через двадцать минут я сверну во дворы, а еще через пятнадцать пойду мимо незнакомого дома, из окна которого выпрыгнет собака.
3
– Ой, кто это? – изумленно охнула Наташка, открыв дверь.
– Знакомьтесь, это – Тузик! А это – Наташка! – преувеличенно бодро ответил я. – Кажется, вы друг другу уже понравились.
– Заходите… – Наташка неуверенно отошла в сторону. – Витя, какой же это Тузик? Это же немецкая овчарка!
Вот тебе раз! Моя жена, оказывается, разбирается в собаках не хуже меня и даже не хуже выпускника ветеринарного института.
– Да, овчарка. К тому же, девочка и хорошо воспитана… Наташка, она потерялась. Я был у ветеринара. Он сказал, что собака здоровая, только худая и израненная. Ей нужен отдых. Пусть у нас поживет пока, а?
– Пусть поживет, конечно. – Наташка присела и погладила собаку по голове. – Ой, какие у нее глаза! Надо ее накормить! Нет, сначала помыть! Нет, сначала накормить! Ой, а что у нее с лапой? Ой, а что у тебя с глазом?
– Да, у меня тоже грустные глаза, – обиженно заметил я. – Я тоже худой и израненный. И меня тоже надо помыть и накормить.
– Сначала – помыть. Веди ее в ванную. Нет, подождите, я там все приготовлю.
Наташка выпрямилась и пошла в ванную. Собака проводила ее взглядом, подняла морду, зашевелила ноздрями и слабо стукнула хвостом по полу.
Поспать днем мне так и не удалось. Мы мыли собаку, потом вытирали, сушили феном, мазали мазью и перевязывали. Она разрешила мне снять с нее ошейник, но проследила настороженным взглядом, что я с ним собираюсь делать. Я оставил ошейник на виду в прихожей, и она успокоилась.
Есть собака отказалась, только попила воды, чем несказанно огорчила Наташку. Зато согласилась с постеленным в коридоре прикроватным ковриком, улеглась на него и закрыла глаза. Я бы с удовольствием улегся рядом с ней, но все еще надеялся на нормальную человеческую постель. Оставалась сущая мелочь – в четвертый раз подробно рассказать Наташке о нашей с собакой довольно романтичной встрече на пыльном газоне.
Мы настолько увлеклись необычной гостьей, что совершенно забыли про собственного ребенка.
– Что-то Иришка долго спит. Схожу, посмотрю, – сказала Наташка. – Как ты думаешь, она обрадуется? Не испугается?
– Конечно, обрадуется. Визгу будет на весь дом… – Я подумал и уже не так уверенно добавил: – Или испугается. Тоже будет визгу.
Наташка дошла только до порога кухни. Она замерла, обернулась и, приложив палец к губам, качнула головой, подзывая меня к себе.
Малышка стояла на коленках рядом с собакой и, посапывая от усердия, пыталась заплести ей в холку алую ленту. Собака, положив морду на пол, глядела на нее снизу вверх сонными глазами.
Я подошел, присел рядом и чмокнул дочку в лоб.
– Привет, зайка. Не получается?
– Не получается! – обиженно ответила она. – Надо пличесать.
– Давай потом, а? Пусть собачка пока отдохнет. Она очень устала и ничего ела.
Иришка поднялась с пола и погрозила маленьким пальчиком.
– Собака, надо кушать! – строго сказала она. – А то не будешь смотъеть мультики! Быстло за стол!
Собака тяжело вздохнула, встала и направилась на кухню. Мы все втроем замерли у двери и вытянули шеи. Пару раз лакнув бульон, она вернулась в коридор.
– Все, отстаньте от животного! – распорядилась Наташка. – Пусть, наконец, поспит!
Я сделал вид, что принял ее слова на свой счет, юркнул в ванную и, приняв душ, потихоньку пробрался в спальню.
Наташка вошла следом и села на кровать рядом со мной.
– Она плачет во сне. Ты слышишь?
Я кивнул. Через приоткрытую дверь доносилось тихое, прерывистое повизгивание.
– Слышу. Ей, наверное, больно. У нее сильно поранена лапа и ушиблены ребра.
– Нет, Витя, ты не понимаешь! Она плачет из-за того, что потеряла хозяина. Она прыгнула из окна, потому что не хотела больше жить.
Я приподнялся на локте и обхватил жену за талию.
– Да ты что, Наташка! Это же собака! Собаки не кончают жизнь самоубийством. Нет у них такого инстинкта.
Наташка вырвалась и встала.
– Это у тебя одни инстинкты! Только попробуй еще раз назвать ее Тузиком!
– Хорошо, не буду. И вообще, я инстинктивно хочу спать. А твоя дочка, между прочим, с кем-то по телефону треплется.
Наташка распахнула дверь. В соседней комнате ворковала Иришка.
– … Да, деда, больша-а-а-я… Не-е -е-т, не стлашная… Папа на улице нашел…
Наташка вздохнула и беспомощно развела руками.
– Сейчас примчится… Вставай…
***
Как ни странно, но Клин орать не стал – наоборот, сразу проникся к собаке уважением. Оказывается, в начале своей антигосударственной кооперативной деятельности он даже пытался заняться разведением собак и всерьез изучал кинологию. Правда, потом собакам крупно повезло – Клин перекинулся на компьютерные программы. В подтверждение своей компетентности он очень осторожно погладил безучастную овчарку, отдернул руку и, ужасно гордясь тем, что его в ответ не укусили, обрушил на меня неподъемную глыбу знаний.
Он рассказал мне о собаках все. Что собаки – млекопитающие. Что собаки – хищники. Что они состоят из четырех ног, хвоста и головы. Что в Китае собак едят, а в Африке, наоборот, дикие собаки едят заблудившихся китайцев. Что собаки служат человеку с незапямятных доисторических времен. И так далее, и так далее.
– Ничего удивительно, что животное выпрыгнуло из окна, – подытожил он. – Оставшись без хозяина, многие животные отказываются от воды и пищи и иногда даже умирают. Вот, например, есть такая голая китайская собачка. Это преданнейшее существо…
– Умирает от тоски при температуре минус тридцать градусов? – предположил я.
Клин оставил мою реплику без внимания, но и рассказывать про голую собачку передумал.
– В общем, ничего удивительного, – повторил он. – И то, что ты назвал ее Тузиком – тоже не удивительно. Наверное, всю обратную дорогу подпрыгивал от радости, какое замечательное имя придумал? – Он задумчиво закряхтел и потер затылок. – Удивительно другое… Вот чего я не могу понять: как такое умное животное пошло за тобой?
– А за вами животное пошло бы, не раздумывая? – вкрадчиво спросил я.
– Да, за мной оно пошло бы! – запальчиво ответил Клин, еще не подозревая, что попался.
– Так я о чем и говорю. Если бы животное хотело умереть от тоски, оно пошло бы за вами.
Мы еще долго могли говорить о собаках, но Наташка пригрозила развести нас по разным комнатам. Мы пообещали сменить тему. Клин взял пульт и нажал на волшебную кнопку. Наливное яблочко покатилось по золотой тарелочке.
По телевизору опять кого-то убили. В стране, находящейся за рамками экрана, убивали ежедневно и сотнями, но телевизор возмущался как-то уж очень избирательно. Вот и сейчас по гневным интонациям репортера можно было без труда догадаться, что убили не рядового гражданина, а гораздо более ценного обитателя одной шестой части суши. Мы с Клином скептически переглянулись, и он переключил на другой канал.
– Вы что, их специально ищете? – спросил я.
Клин опять угодил на криминальную хронику. Он защелкал кнопками, на экране один за другим промелькнули фрагмент базарного шоу, рекламный ролик, юмористы и певцы, ничем не отличающиеся от клоунов. Несмотря на бурное разнообразие жанров, почти на всех каналах кривлялись одинаково.
– Олигофрены захватили телевидение! – с отвращением произнес Клин.
Я несколько раз хлопнул в ладоши. При желании это можно было квалифицировать, как бурные продолжительные аплодисменты.
– Здорово! Сами придумали?
– В КВНе услышал, – признался он и вернулся к криминалу. – Ну, что, посмотрим про преступность?
– Посмотрим. Не рыдать же над юмористами, – обреченно согласился я.
На канале бурно обсуждалась какая-то разборка в Свердловской области. Вчера, в девять-тридцать утра по местному времени в одном из офисов города Серова громыхнул небольшой взрыв. Рабочий день в офисе еще не начался, поэтому никто не пострадал. Но, судя по всему, одним взрывом дело не окончится. Встретимся после рекламы…
После веселенького мелькания всевозможной супер-продукции корреспондент не стал неприлично тянуть паузу и вскоре пояснил. Неделю назад на трассе взорвался бронированный «Мерседес» вице-президента одной известной в области фирмы. Погибли три человека, в том числе и женщина. По непроверенным слухам в автомобиле перевозили крупную сумму денег. И вчера, и неделю назад представители обеих пострадавших фирм недвусмысленно намекали, что инциденты имеют политическую окраску. Тележурналист не опровергал, но тоже очень недвусмысленно дал понять, что оба происшествия – банальные бандитские разборки, и сегодняшний взрыв в Серове – это отголосок другого взрыва, прогремевшего неделю назад. Тем более, что обе фирмы находятся в состоянии жесткой конкурентной борьбы за территории.