Когда надежда расцветёт
И вмиг дурное станет пылью,
Когда звезда в ночи сверкнёт,
Тогда… легенда станет былью!
Маяк. Легенда
– Давным-давно, да так давно, что никто тех времён уже и не вспомнит, жило-было одно королевство. И в столице его, как полагается всем приморским городам и владениям, был маяк, который светил сквозь тьму потерявшимся кораблям, словно направляя на путь истинный, путь любви и добра для заблудившихся судеб… Но однажды пришли на землю ту богатую и плодородную варвары, порабощающие и другие государства. Захватили они трон и семью всю царскую уничтожили, вот только дух людской переломить так и не смогли. Не смогли сжечь и надежды. Тогда приказал подлый захватчик убить смотрителя маяка, который был сиротой, да и семьи собственной не имел. И погас в ту же секунду, как было деяние то совершено, огонь в сердцах людей, как погас и свет маяка, свет надежды и веры в душах народа. И гласит легенда, что вновь зажечь свет тот живительный сможет с первой звездой лишь тот, в ком течёт кровь последнего смотрителя.
– Мама, мама! – хором налетели детишки. – А как же его снова зажгут, если у смотрителя не было наследников?
Встревоженные и взбудораженные, они с широко распахнутыми светлыми и чистыми глазами с трепетом ожидали ответа матери, внимая каждому её слову.
– Видите ли, жила в том королевстве девушка из знатной семьи. И любили они с последним смотрителем друг друга больше жизни. Но её силой выдали замуж за богатея, подлого, жадного и злого. Вот только к тому времени она уже вынашивала ребёнка от возлюбленного своего, да никому не говорила о том, чтобы не свели со свету и малыша, чьим отцом считали мужа её законного. И даже сам смотритель не знал о сыне. Вот так и жила она, неся всю жизнь бремя тайны и счастье любви к малышу. Вскоре от старости скончался муж её, и жили они с сыном в радости. Так, от матери к ребёнку, от деда к внуку и передавалась эта тайна…
* * *
Учащённый стук каблуков эхом разнёсся по улицам небольшого приморского городка, на мгновения приглушая гул полдневной суеты.
Денёк выдался пасмурным, серым. Сильно парило, словно сами мощённые камнем улицы отдавали накопленный жар дорог. В любую минуту мог пролиться редкий дождик, охлаждая разгорячённого юношу, мчавшегося домой. Казалось, в его глазах уже давно разразилось ненастье, проливающееся сейчас по щекам крупными каплями.
– Где он? – Влетев в гостиную и утерев ладонью слёзы, которые, как могло показаться, выступили от быстрого бега, он обратился к пожилой женщине, уставшей и поникшей.
Она лишь указала рукой в сторону одной из комнат, тут же опустив её, словно та невыносимо потяжелела. Женщина была невысокого роста, с поседевшими волосами, аккуратно уложенными в высокий и объёмный пучок. Некоторые пряди выбились и падали на бледное лицо, а в глазах её, будто стеклянных, застыли слёзы.
– Отец! – нежно прошептал юноша, падая на колени у постели тяжелобольного мужчины.
– Говорит, что жить больше не может без матери твоей… Бредит о ней… Хочет к ней… – Женщина тоже тихо вошла в покои, укутываясь в широкий и колкий шарф, пытаясь согреться. Она еле сдерживала слёзы, но всё же старалась улыбаться, смотря на своего сына.
– Помнишь легенду про маяк? – не раскрывая глаз и тяжело дыша, еле слышно пробормотал мужчина, обращаясь к юноше.
– Конечно, но…
– Так вот… – продолжил он, не вслушиваясь в речь сына. Каждое слово стоило мужчине огромных усилий. Каждое слово удерживало его здесь… – В нашем роду течёт кровь последнего смотрителя…
– Что?! Но… Отец, у тебя жар… – Юноша взволнованно прислонил ладонь к горячему лбу отца.
– В тебе… В тебе… – повторив эти слова ещё несколько раз, мужчина облегчённо выдохнул.
Его губы едва уловимо дёрнулись, не успев вымолвить ещё одно слово. Так, в лёгкой улыбке, на его устах застыло имя возлюбленной.
В углу тихо заплакала женщина.
* * *
Уже прошло несколько дней, когда юноша сидел за столом, уставившись в чертежи, беспорядочно разложенные перед ним.
Прохладный вечерний ветер тревожил занавески, трепыхающиеся под его порывами. Он так и норовил смести взъерошенные непогодой листки, вновь и вновь врываясь сладкой прохладой моря в комнату, в мысли юноши, которые сейчас были погружены в слова отца. Зачем ему надо было говорить об этой легенде? Жар? А что, если это правда?
За окном снова готовилась буря. И вот косой ливень резко забарабанил по крыше, по стёклам, из распахнутого окна обдавая юношу холодными брызгами капель. Опомнившись, он поспешил затворить ставни. Однако на некоторых чертежах то стройных и строгих, то замысловатых своей изящной архитектурой зданий уже образовались мокрые пятнышки летнего дождя.
– Пойдём, хоть чаю попьёшь, – за спиной раздался тихий голос женщины, привычно укутавшейся в шарф такого же пепельно-серебристого цвета, что и её волосы, но с нежно-голубыми и бежевыми полосками, так хорошо освежавшими её побледневшее за последнее время от волнений и бессонницы лицо.
– Что-то ты мне не нравишься… – глотнув душистого чаю, промолвила она, глядя на внука.
Его тёмно-каштановые волосы приятно блестели при мерцающем свете свеч, а синие глаза печально и вдумчиво отражали их огоньки. Его строгие, но не острые, в меру мягкие черты лица так напоминали ей сына, отчего женщина на миг и сама поникла, а её серо-голубые глаза наполнились слезами.
– Сходил бы лучше погулять, – продолжила она через паузу. – А то только сидишь и проекты всякие вычерчиваешь… Вон, хотя бы с Фаиной, соседки нашей внучкой, и сходил бы.
Женщина прищурила глаза, с хитрецой смотря на внука.
Вздохнув, юноша поднёс ко рту фарфоровую с почти остывшим чаем чашку из их семейного набора, который так любила его мама, украшенную нежными узорами.
– А что ты думаешь по поводу тех слов отца? – спросил он, вновь поставив чашку на блюдце.
– Опять ты о своём! – наигранно возмутилась женщина, всплёскивая руками, улыбаясь и глубоко вздыхая.
Некоторое время они сидели в тишине, после чего она уже более вдумчиво и серьёзно произнесла: «Неспроста же каждый в нашем городке, а то и за его пределами, знает эту легенду, из уст в уста передаёт её своим детям».
И вправду, казалось, в каждом доме её рассказывают внукам вместо сказки, а дети впитывают эту историю с молоком матери. И никто до сих пор не афиширует этого, не обсуждает её на улице, хотя каждому известно, что все без исключения знают эту легенду. И что более странно, не было ни одной попытки изложить её на бумаге, издать в виде книжки наряду с другими легендами и сказками. Видимо, есть в ней какая-то тайна, не раскрытая до сих пор.
* * *
Почти незаметно промчалось ещё несколько дней. Казалось, все уже забыли о словах, адресованных отцом юноше, но так представлялось только на первый взгляд. На самом деле об этом уже шептались каждая подворотня, каждый переулок. И даже вечер лёгким дыханием тёплого ветерка разносил этот шёпот по округе.
И вот, не успев переступить порог дома, юноша тут же поймал на себе косой взгляд соседки, которая с прищуром обдала его оценивающим взглядом, изучающе разглядывая с макушки до пят, словно бы видела впервые.
Уже вовсю распускалось солнечное утро, радуя своим теплом. Полупрозрачные облака скользили по безупречно ясной лазурной дали небосклона, словно рябые волны, они то пенились, то снова растворялись в синеве. Кроны деревьев встревожил непоседливый ветерок, и листья зашумели, будто переговариваясь о чём-то меж собой, затрепыхались, точно салатовые крылья бабочек, готовых в любую секунду вспорхнуть с ветвей. До юноши донеслись ароматы ярмарки, на которую он и направлялся. Но что-то заставило его остановиться.
Сладкий шум полусонного городка прервал отчаянный крик неизвестной птицы, похожей на чайку, стрелой промчавшейся по небосклону. Всё будто затихло, смолкло, то ли напуганное, то ли встревоженно внемлющее её голосу. Через несколько мгновений она снова, кружа и мечась, издала похожие звуки, от которых стыла кровь, а по телу пробегали мурашки. Казалось, она зовёт кого-то истошно и пронзительно. Казалось, она ищет кого-то давно… Очень давно.
Юноша впервые видел такую птицу. Она была крупнее обычных чаек, с серо-коричневыми огромными крыльями и мощным тёмным клювом. Но её голос… Её голос был полон горечи, боли и одновременно надежды, вечной и непоколебимой веры в любовь, в судьбу.
Всю дорогу до ярмарки она кружила высоко в небе, которое едва заметно потемнело, посерело. Казалось, она хочет что-то сказать, о чём-то предупредить.
Воздух словно стал тяжелее. Его будто окутал невидимый туман, застилающий собой ту ясную лазурь и свежесть порывов морского бриза, которые ещё недавно радовали горожан. Снова стало парить.
По торговым рядам сновали люди. Кто-то задерживался у прилавков, кто-то останавливал лишь взгляд на заинтересовавшей вещице. Всё двигалось, шумело, грохотало, вразнобой и вперебивку, но будто бы движимое единым ритмом, тактом, мелодией.
Но стоило чуть приглядеться, и сразу становились заметны застиранные и заштопанные одежды покупателей, их уставшие лица, пускай и улыбающиеся.
Вот две старушки болтают о чём-то в очереди, согнувшись в три погибели, лишь бы никто их не услышал. Но вдруг одна распрямилась, насколько смогла, и подняла голову к небу. Её глаза засияли, загорелись светом совсем детской радости, трепетом надежды и веры в чудеса. Куда-то сразу подевались вся угрюмость и тяжесть лет. Нет, всё-таки надежду и веру крайне тяжело погубить в человеке.
Раздалась весёлая музыка, и многие поспешили в сторону, откуда слышались звуки мелодии. Неподалёку от ярмарки остановился фургончик с бродячими артистами, которые раскрыли стены своего дома на колёсах, словно первые страницы удивительной истории, полной чудес и волшебства. Предыдущую музыкальную композицию сменила следующая, более плавная и лирическая. Проливаясь рекой, она текла и текла меж торговых рядов, меж улочек, меж людей, соединяя их взгляды, соединяя их дыхание и трепет сердец в единый мотив, в единые движения танца… Танца жизни, который мы порой не видим, не замечаем и который всегда живёт в нас.
Понаблюдав немного за представлением, юноша остановился у прилавка с продуктами, присоединившись к приличной очереди.
Перед ним стояла хрупкая девушка в лёгком бирюзовом платье, со светло-русыми удлинёнными волосами, отливающими холодными оттенками и уложенными в замысловато закрученный хвост. На плече виднелась свежая ссадина, которой девушка периодически касалась, потирая её. Почему-то юноша едва заметно, быть может, для самого себя улыбнулся.
Вдруг крупный мужчина, стоявший прямо перед ней, резко подался назад, нечаянно наступив ей на ногу.
– Извините, – не оборачиваясь, буркнул он, быстрым шагом покидая очередь, хотя от прилавка его уже отделял только один человек.
Юноша проводил его подозрительным и недоверчивым взглядом, ведь всё это время тот постоянно хмуро и колко оборачивался на него, стреляя глазами.
Скоро подошла очередь девушки, которая стала набирать фрукты, вскоре выпавшие из её старенькой корзинки и раскатившиеся по пыльной брусчатке. Она тут же опустилась на колени, пытаясь собрать их.
– Спасибо… – подняв голову, она прошептала юноше, поспешившему на помощь.
На мгновение он застыл, смотря в её хрустальные, чистые и ясные глаза цвета неба, которое сейчас снова начало проясняться, пока ещё не растеряв светло-серые и слегка сизые, лёгкие изумрудные оттенки, окутывающие его невесомой пеленой.
Опомнившись, юноша опустил взгляд, продолжая поднимать раскатившиеся по полу фрукты. Девушка стала поспешно укладывать их на край прилавка, откуда они, как заговорённые, скатывались, вновь падая под ноги.
Разобравшись с покупкой, девушка отдала несколько монет, собираясь уходить, но женщина за прилавком остановила её.
– Здесь не хватает.
– Но ведь раньше… – развернувшись, начала девушка, но, обречённо вздохнув и дёрнув плечами, прервала речь, уже собираясь выложить немного фруктов, когда юноша протянул женщине несколько монет.
«Сегодня явно не её день», – подумал он, мягко улыбаясь и смотря на незнакомку.
Когда они отошли от торговой палатки, девушка поблагодарила юношу, собираясь как можно быстрее вернуть ему деньги, ну а он, в свою очередь, поспешил заверить, что это вовсе ни к чему и что ему было приятно ей помочь.
Они продолжали о чём-то говорить, медленно уходя от суматохи ярмарки, когда к девушке подошёл коренастый и грузный мужчина.
– Дамочка, пройдёмте с нами. – Его глухой и грубый голос прозвучал резко и сухо.
Рядом с девушкой стоял мускулистый мужчина среднего роста в форме с вышитым гербом королевства, над которым был вышит символ, обозначающий некое покровительство других – которые, захватывая так многие королевства, лишь высасывали из них природные богатства, навязывая свою идеологию, уничтожая их и не давая им развиваться. И настолько сильно было это угнетение, что уже обнищавшему королевству тяжело было бороться с ним.
– Но я заплатила… – девушка уже было начала объяснять, но мужчина, не желая и слушать, схватил её за локоть, потянув за собой.
– Какие-то вопросы? – Юноша перехватил руку весьма подозрительного хранителя порядка и прямо посмотрел ему в глаза. Пустые, они не выражали ничего, кроме раздражённости и спешки. Так и хотелось поскорее отвести от них взгляд.
– Да, – с вызовом ответил уже другой, хриплый и низкий, голос, раздавшийся со спины юноши. Кто-то сильно сжал его плечо, не давая даже развернуться.
Воцарилась непродолжительная пауза, которой без промедлений и решил воспользоваться юноша, резко отведя назад свободную руку и давая локтем прямо под дых стоявшему позади мужчине. Тот, скорчившись, ослабил хватку.
– Ты!.. – Отпустив девушку, первый мужчина пошёл на юношу, который, увернувшись от удара, дал ответный, тем самым ненадолго обезвредив его.
– Скорее! Бежим! – Он взял ошарашенную девушку за кисть, и они поспешили удалиться.
Вокруг уже собралась небольшая толпа, будто гулом перетекая от торговых палаток.
– Держи! Уходят! – раздался приглушённый и шипящий выкрик одного из мужчин.
* * *
От быстрого бега и прохладного ветра пересохло в горле.
Светло-серые облака, затянувшие голубые разводы небесной дали, лишь изредка пропускали едва ощутимые лучики солнца. На улицах было немноголюдно и тихо. Поэтому беглецы с лёгкостью выдавали себя учащённым стуком каблуков. И только эхо запутывало их звуки в лабиринте улиц.
Юноша остановился, прижавшись спиной к холодному камню стены одного из домов. Такие сооружения теперь служили либо торговыми домами, либо пристанищами для странников, забредших в этот некогда славный городок. Люди теперь селились в крохотных, тонких, как картонка, продуваемых всеми ветрами, сырых домиках, стараясь на каждом свободном клочке земли наладить своё, пускай и скудное, хозяйство, чтобы обеспечить семью собственным пропитанием.
Он старался как можно тише дышать, прислушиваясь к шагам преследователей, но слышал только своё сердце.
– Кто это такие? Почему они за нами гонятся?! – возмущалась запыхавшаяся девушка, повернувшись к юноше, который, не оборачиваясь, только поднёс указательный палец к губам, призывая говорить немного тише.
– А кто вы такой? Почему я должна убегать?! Чего они хотели? – ещё больше разгорячилась девушка, говоря только громче.
– Где-то там! – послышался озлобленный голос одного из преследователей, за которым последовал гул быстрых шагов, переходящих на полубег.
– И вооб… – продолжила девушка, но юноша, не теряя времени, закрыл ей рот рукой, другой обхватил её за плечи, быстро начав движение, пытаясь продвигать упиравшуюся и вырывавшуюся девушку как можно быстрее.
Так они успели только перебежать улицу, когда всё громче послышались приближающиеся шаги.
Воспользовавшись секундной заминкой и оторопелостью юноши, девушка вырвалась и без оглядки рванула в тень улиц.
– Стой! – прошептал он, помчавшись за ней.
– Да где же ты?.. – остановился юноша, высматривая скрывшуюся за одним из поворотов девушку и прислушиваясь к шагам преследователей.