– Яня, а ты видела солдат-пограничников?
– Нет, не видела, а что там интересного, солдаты как солдаты. А ты видела?
– Конечно, видела.
– Ну, и как? С рогами и копытами?
– Нет, обыкновенные, как все, а всё же интересные, в особенности, офицеры.
– А как же ты их увидела? Неужели ходила к ним?
– Ну, что ты, Яня? Разве я пошла бы к солдатам? Я их из окна видела.
– Ладно-ладно, не обижайся, а лучше расскажи, какие они? Наверно, волосатые, глазастые, губастые.
– А вот и нет! Наоборот, очень красивые. Один – светло-русый парень, а другой – тоже высокий, стройный, но черный, как цыган. Знаешь, он смуглый, а волосы кудрявые и брови, как нарисованные. Знаешь, такой мужчина! Ух, какой! Даже не знаю как тебе лучше его описать. Вот, как придут на обед, сама увидишь.
– Э-э-э, да я вижу, ты уже влюбилась по уши.
– Влюбиться я так скоро не могла, но, говорю тебе, что это ух! Мужчина.
– Ну, хорошо, в обед посмотрим, а теперь давай побежим вон туда, к той кривой яблоне, а от неё в эти кусты. Кто из нас скорее добежит, та и влюбится в ух! Мужчину. Ну, раз, два, три, побежали! Только не обманывать!
И девушки побежали наперегонки, а офицеры все это слышали и с интересом ждали, что будет дальше. Они и не знали, что кусты были намечены именно те, за которыми сидели.
Янина добежала первой, но оказавшись чуть впереди Зоси, зацепилась ногой за ветку, и повалилась прямо в объятия ух! Мужчины. А Зося рухнула следом, почти на неё. На мгновение девушки оторопели от неожиданности, да и мужчины тоже. Светлый мужчина поднялся первым (он оказался в стороне от главных событий), и помог подняться Зосе. Янина вскочила самостоятельно, но когда еще невольно рвалась из удержавших её от опасного падения цепких рук брюнета, услышала, как тот удивленно, но не без бахвальства сказал:
– Ты погляди, Густав, пташка сама залетела в мои объятия.
– Я вижу, вы слишком уверены в своих успехах! Не залетела бы эта пташка в ваши объятия, если бы знала, что вы сидите в её кустах, как вор!
Смуглый красавец не ожидал такого жёсткого ответа, несколько смутился, но быстро поднялся, вытянулся в струнку, как перед начальством, и извинился:
– Прошу прощения, мадемуазель, я больше без вашего разрешения в сад не пойду. Вы меня простите?
– Да, ладно уж вам, ходите в сад, сколько душе угодно, только не подглядывайте и не подслушивайте девушек, потому что это некрасиво.
– Еще раз прошу прощения! Разрешите идти?
– Разрешаю, и до свидания.
Девушки ушли. Одна с поднятой головой, гордая, а другая с каким-то сожалением в глазах. Выйдя из сада, Зося сказала подруге:
– Яня, зачем ты его так отчитала?
– Как это зачем? А ты что же хотела, чтоб я осталась в его объятиях и млела от восторга?
– Ну, уж млела, не млела, но ты видела, какой он красивый?
– Вот именно, Зося, он знает о своей красоте, и потому такой самоуверенный. А ну их, пошли в конюшню, а то не успеем к обеду, и тётка будет недовольна.
Офицеры издали немного понаблюдали за удаляющимися девушками и после длительной паузы заговорили:
– Ну, что, Роми, как тебе девушки, нравятся? Которая из них краше?
– Трудно сказать, обе хороши.
– Но всё-таки, которая красивее?
– Конечно, русая красивее. Только мне не нравится её надменность. Видно, что она о себе высокого мнения. Я таких не люблю. Но, ничего, она все-равно будет в моих объятиях, и притом сама ко мне придёт.
– Мне кажется, Роман, вы по характеру похожи друг на друга, и на сближение друг с другом повода не дадите из-за своего упрямства. Ну, а я этим воспользуюсь, и девушка будет моей. Она мне чертовски нравится. Что ты на это скажешь?
– Скажу, что будет моей. Могу с тобой держать пари, на что хочешь.
– Хорошо, держим пари, моя шашка, твой пистолет. Идет?
– Идет! По рукам!
Так, разговаривая, офицеры вошли в свой флигель и принялись прихорашиваться, готовясь блеснуть на званом обеде.
Девушки тем временем заехали к пасечнику, деду Матвею. Тот сидел на бревне и что-то строгал. Увидев девушек, поспешно встал, открыл ворота и поприветствовал приезжих:
– Здравствуйте девочки, здравствуйте мои красавицы! Подождите, я только закрою ворота и помогу вам слезть с лошадей.
– Вот, не хватало, чтобы ты нас с лошадей ссаживал. Что мы больные или маленькие?
И, привязав лошадей к забору, девушки принялись целовать деда, приговаривая:
– Здравствуй, наш хороший родной дедушка. Дай бог тебе здоровья, долгих лет жизни, чтобы ты был у нас посаженным отцом на свадьбе. Ведь у нас нет своих отцов, ни у меня, ни у Зоси. Хорошо, дедусь, будешь?
– Хорошо-то, хорошо, барышня дорогая. Но тебе будет стыдно меня за отца приглашать. Я ведь простой крестьянин, а ты барышня.
– Ой, дедушка, как мне надоело, что вы все зовете меня барышня, да барышня. Когда я уже буду вашей? Разве мой отец был князь или граф? Он был такой же, как и вы. Только мой дед сумел нажить денег, по-умелому вести хозяйство, прикупил земли, построил конеферму и выучил моего отца. А отец меня научил, дал образование, ну и на маме, культурной и образованной, женился. И таким вот способом я стала барышней. Но происхождения-то вашего, и не чуждайся меня, дедушка Матвей. Хотя ты родной дед Зоси, но будь и моим дедом. Ведь у меня никого нет, правда. Одна тетка, но и та со странностями. Если бы не мать Зоси, то, наверно, я или давно умерла, или была бы такой, как моя бедная тетя. Ей, моей тёте, только кажется, что она ведет хозяйство, а фактически хозяйство ведет Зосина мама, Павлина Вишневская и Петро Бондарык, наш управляющей. Ну что, дед, будешь меня чуждаться и отталкивать от себя? – и Янина, обняв деда, склонила свою головку деду на грудь и заплакала, вспомнив по рассказам и фотографии свою покойную мать. Отца она хорошо помнила. Когда тот умирал от чахотки, ей было восемь лет. Перед смертью отец позвал её, лежа уже в постели, и сказал:
– Доченька, ты уже большая настолько, что поймешь меня. Если я умру, помни, будь для тети Агаты хорошей, и конечно, во всем будь хорошей, но слушай только свою молочную мать и Петра Бондарыка. Они честные и добрые люди. Я им оставляю свое хозяйство и тебя. Они помогут тебе учиться и стать хорошим человеком.
Девочка понимала, что отец скоро умрет, об этом она не раз слышала. Она выслушала всё, что говорил отец, с минуту помолчала, а потом внимательно посмотрела на отца и тихо спросила:
– Папа, ты скоро умрешь и пойдешь к моей маме? Да, папа?
– Да, детка, пойду к маме.
– Папа, а там, где моя мама очень страшно?
– Нет, моя дорогая Янечка, если человек добрый, честный, ему даже очень хорошо, а если человек подлый, жадный, завистливый, тому на том свете будет плохо. Но ты, моя дочка, будешь хорошей. Правда, доченька, правда?
– Да, папа, я буду слушать мою молочную маму и дядю Бондарыка.
Ночью отец Янины, Кароль Раевский умер. Девочка не плакала, только сидела у ног отца целых два дня и после похорон тоже сидела у той же кровати. Так сидя, дремала, а проснувшись и очнувшись от дремоты, все глядела и глядела на подушки, на которых лежал отец. Она его видела в своем воображении. Четыре дня девочка ничего в рот не брала, и кто его знает, чем это кончилось, если бы Павлина Вишневская не увела её в село, к своему отцу, деду Матвею. И вот, вспомнив все это, Янина и всплакнула на груди старика.
– Полно, девочка, успокойся, не надо плакать, никто от тебя не отворачивается, не отталкивает. Наоборот, я очень рад, что ты сама перед нами не гордишься.
– Дед, а дед, ты знаешь, что мне сейчас сказала Яня? – отозвалась вдруг Зося
– А что, Зосенька, у тебя есть какие-то сомнения насчет нашей к ней доброжелательности?
– Нет-нет, дед, совсем не то.
– А что же?
– Яня сказала, что поделит все свое хозяйство и имущество со мной пополам.
– А-а-а, это дело серьёзное. Янина еще молодая, несовершеннолетняя. Надо, Янечка раньше подумать, чем обещать.
– А я, дедушка, всё передумала, и в своё время сделаю, как обещала.
– Ну, ладно, девочки, пока что-то, когда-то будет, садитесь за стол, угощу свежим медом. Вот понюхайте, как пахнет.
Девушки с наслаждением поели свежего меда с пшеничным пухленьким коржом, запивая козьим молоком.
– Какое у тебя, дедушка, все вкусное, и как у тебя приятно посидеть. Только нам уже пора возвращаться домой к обеду, а то тетка будет нервничать. Знаешь, к нам сегодня на обед придут неожиданные гости.
– Неожиданные? – переспросил дед – Что, может быть сваты к которой-нибудь из вас?
– Нет, дедушка, не сваты, а вчера к нам заехал маленький отряд из сорока душ пограничников. Вот тетя и догадалась, пригласила ихнюю старшину сегодня на обед, а сама не может управиться. Вот поэтому мы и спешим. В следующий раз приедем надолго, а может быть, тебе надо что-то сделать, мы сделаем. До свидания, дедушка, мы скоро приедем.
– До свиданья, дорогие девочки, счастливой вам дороги, буду вас ждать.
Дед смотрел и смотрел вслед удаляющимся, пока они не скрылись, потом сел на завалинке своего дома и подумал: “Хорошая дочь покойного Раевского. Хоть бы её кто не испортил, не сбил с правильного пути. И правильно она рассудила, что хочет поделиться своим имением с моей внучкой. Правда, невелико то хозяйство, но сколько надо крестьянину, чтобы был одет, обут, сыт, – вот и все его счастье. Да ладно, поживем – увидим, как говорится”.
Девушки возвращались домой веселые. Шутили, вспоминали утреннюю встречу с пограничниками и даже спели шуточную песенку. Зося первой начала петь. Янина подхватила, и так всю дорогу они то пели, то шутили:
Кукулечка кука, ве мне серце стука.
Глупе тен кавалер, же с посагем шука.
Ку-ку, ку-ку, тра-ля-ля, тра-ля-ля
Же с посагем шука.
Кукулечка кука коло мего ганку.
Сёнде и помысле о своем коханку
Ку-ку, ку-ку, тра-ля-ля, тра-ля-ля
О своем коханку.
Кукулечка кука коло моей кухни.
А кто мне не коха, нех му серце спухни.
Ку-ку, ку-ку, тра-ля-ля, тра-ля-ля
Нех му серце спухни.
– Ха-ха-ха, Яня, ну скажи, кому?
– Ну, тому же, кто тебя не любит, не кохает.
– Только бы не спухло чернявому офицеру, – сказала Зося.
– Вот ему-то и надо, чтобы спухло.
– Ой, Яня, почему ты такая к нему жестокая?
– Да, я, Зося, совсем не жестокая, он даже и мне немного нравится. Только я тебе говорила, что он задавака, а от таких мало толку. А вот блондин, видно, скромный, деликатный, и поэтому мне лучше нравится. В общем, сегодня за обедом посмотрим.
Глава 2. Офицеры
Стол был накрыт на пять персон. Убедившись, что всё готово к приему гостей, девушки ушли в свою комнату одеваться.
– Яня, ты какое платье наденешь?
– Думаю, это, рябенькое.
– Ну, нет, только не это, ты в нем выглядишь, как курица-цесарка.
– Ну и что, надену это платье, на лицо наляпаю черных крапинок в тон платью. И когда выйду к гостям, закричу, как цесарка, жалобным протяжным голосом, а потом расправлю юбку, как индюк хвост, надую щеки и загулькую, как он – гулю-гулю-гулю.
– Ха-ха-ха! А это ещё зачем? – смеясь, спросила Зося, – Вот если бы ты в самом деле так сделала, гости бы перепугались. Подумали, что ненормальный дом и люди в нем живущие. Они бы сразу от нас удрали.
– Ну и подумаешь, Зося, что за беда. Пусть бы удрали.
И девушки принялись дурачиться, изображая испуганных гостей, с криками убегающих со званого обеда.
Тетка Агата, проходившая через коридор, услышав те громкие крики, вбежала в комнату девушек и остолбенела, увидев Янину в старом пестром платье и её лицо в странных черных пятнах:
– Ох! Несчастье мое! Янка, что с тобой? Павлина! Павлина! Иди сюда скорее! Где же ты, Павлина? Ой, несчастье моё, ой, горе моё. Это же оспа. Где градусник? Надо измерить температуру. Ой, Павлина, надо немедленно вызвать доктора.
В комнату девушек влетела испуганная причитаниями хозяйки Павлина и взволновано спросила:
– Что такое? Кому и зачем доктор? Где и у кого оспа? Пани Агата, в чем дело, скажите, пожалуйста, толком.
А девушки, учинившие переполох, задыхаясь от душившего их смеха, закрыв лица руками в изнеможении повалились на кровать. В отличие от тётушки Агаты, Павлина сразу сообразила, что девушки проказничают. Она сняла руки с лица у одной, потом у другой, увидела этот маскарад и рассмеялась:
– Пани Агата, девицам доктора не надо, я их сама вылечу.
– Ты? А как?
– А вот так! Всыплю обеим березовой каши в некоторое место, и будут здоровые. Вы посмотрите, никакая это не оспа, а Янина сама себя зачем-то разукрасила. Наверно, к приезду кавалеров.
Сказав это, Павлина вернулась на кухню, а тётя Агата постояла еще немного в недоумении, поняла, наконец, девичьи шутки, сплюнула с досады, и ничего не сказав, ушла.
Девушки, окончив свой туалет, пошли в столовую, уселись на диван и, чтобы не было скучно ждать, в сотый раз занялись альбомом.
– Яня, как тебе нравится этот парень на фото? Это, кажется, твой первый жених, а может, десятый?
– А, Павлик. Ничего, славный парень, только не десятый, а первый.
– Почему ты не захотела с ним гулять?
– А почему ты, Зося не захотела с Франеком гулять?
– Потому что, когда Франек разговаривает, у него брызги изо рта летят. Однажды, когда с ним разговаривала, у меня за минуту все лицо стало мокрым.
– О, таких надо особенно опасаться. Очень хорошо, что ты в него не влюбилась. За редкозубых нельзя выходить замуж.
– А почему за редкозубых нельзя? Ты что-то знаешь?
– Конечно, знаю, и даже наверняка.
– Ну, так скажи.
– Э-э-э, скажу после.
– После чего?
– После обеда, когда наши гости уйдут.
– А что общего имеют гости с этим вопросом?
– Ладно уж, скажу. А вдруг ух! Мужчина тоже редкозубый?
– Ну, так что, пусть будет. Ему всё сойдет.
– Сойдет-то сойдет. Но, представь себе, что ты в него без памяти влюбилась и вдруг, хорошо не подумав, выходишь за него замуж. Только знай, все редкозубые очень влюбчивы и очень изменчивы. А ты, вдобавок, страшно ревнивая. Ну, и что получится. А получится, что ты не успеешь даже лица отмыть после разговора с мужем, а он уже ушел из дома. Ты хватаешь. что подвернется под руки, и давай бегать от дома к дому и колотить окна милашкам своего мужа. Вот чем опасны редкозубые мужья.
Зося рассмеялась от души, то поднимаясь, то приседая на диване.
– Ах, Янка-Янка, ну, ты плетешь, как из книги читаешь. Ты бы лучше сказки писала, фантазии у тебя хватает. А, между прочим, это наверно ты сама влюбилась в ух! Мужчину.
– Почему это я?
– Потому, что больно на него нападаешь.
Вошла тётя Агата с недовольным лицом.
– Слушайте, девушки, нехорошо так громко смеяться. Вдруг, войдя в коридор, молодые люди, услышат и подумают, что вы плохо воспитанные барышни.
Девушки тут же приняли приличный вид, сели на диван и продолжили смотреть альбом, извинившись перед теткой, поскольку она была права.
Минут через десять послышалось осторожное шарканье ног в коридоре, и в дверь постучали.
– Пожалуйста, входите, – пригласила одна из девушек.
Офицеры вошли, и начались взаимные представления, начиная, конечно, с тетушки Агаты. Элегантно шаркнув ножкой и позвякивая шпорами, первым представился ух! Мужчина:
– Роман Зарыцки.
А за ним и второй:
– Густав Маревич.
При знакомстве офицеров с барышнями Янина вдруг выпалила:
– Ах, знаю-знаю, что вас зовут Густав, ещё с самого утра.
– А ты откуда знаешь? – вмешалась в разговор тетя Агата.
Янина спохватилась, что поступила опрометчиво, объявив всем, что знает имя офицера Маревича, но, собравшись, вышла-таки достойно из весьма щекотливого положения:
– Ай, тетя, разве я не говорила, что занимаюсь хиромантией? Как только увидела пана Густава утром издалека, сразу узнала, как его зовут.