– Скажешь отцу, что видела, придушу, – говорит зло мать. – Ещё раз будешь подсматривать за мной, придушу, ты меня знаешь.
Я просто лежу и молчу. На моих глазах начинают выступать слезы. Мать разворачивается и выходит из моей комнаты. Через некоторое время я снова слышу скрипы и стоны, которые продолжаются всю ночь. Я не хочу и не могу слышать эти звуки, я закрываю уши своими ладошками и плачу. Подушка от моих слез полностью промокла. Утром я слышу, как мать провожает милиционера дядю Колю и закрывает за ним дверь. Затем она проходит в мою комнату. Я притворяюсь, что я сплю. Мать подходит к кровати и трясет меня за плечо. Я открываю глаза и смотрю на неё.
– Ты меня поняла, Дуська? Если отец что-нибудь узнает, я отведу тебя на реку, привяжу к ногам камень и сброшу с обрыва, и ты потонешь, как твой дед, – зло говорит мать. – Ты меня поняла?
– Да, мамочка. Я поняла, – говорю я и начинаю целовать ей руки. Мне сейчас очень страшно. А что если мать передумает и сейчас привяжет камень к моим ногам и сбросит меня с обрыва в речку?
– Запомни, хоть одно слово, и тогда ты знаешь, что я сделаю с тобой, – говорит мать и выходит из комнаты.
Весь день я боюсь попасться матери на глаза. Мне страшно от того, что мать может со мной сделать. Я знаю её характер. Быстрее бы пришел папа. Но он придет лишь завтра. Сердце, мне кажется, вот-вот выскочит из моей груди. Несколько раз я встречалась взглядом с глазами матери. Она зло смотрит на меня, и от этого моё сердце то замирает, то бешено стучит. После обеда мать идет в сарай доить корову Зорьку. Я боюсь оставаться дома на ночь и принимаю для себя единственно правильное решение – идти на дальнюю заимку к отцу. Папа не даст меня в обиду. Он не позволит матери привязать мне на ноги камень и бросить в реку. Я быстро надеваю теплые вещи, сверху надеваю свой маленький овчинный тулуп, валенки, а голову повязываю теплым платком и выхожу из избы. Погода на удивление солнечная, но мороз крепчает. Если идти быстро, то через четыре часа я буду на дальней заимке. Кинув прощальный взгляд на избу, я, ускоряя шаг, устремляюсь в тайгу. Лучи яркого солнца, отсвечивая от снега, слепят мне глаза, и приходится жмуриться. От быстрой ходьбы мне становится жарко. Постепенно мое волнение успокаивается, и я теперь знаю, что папа всё поймет и защитит. Дорога на дальнюю заимку для меня знакома, и я без особого труда прокладываю свой путь к отцу. Высокие сосны грациозно красуются по обе стороны убегающей вдаль заснеженной дорожки. Вот на одной из заснеженных лап сосны мелькнула рыжая белка. Немного посидев, она с силой оттолкнулась и, словно заправский гимнаст, взвилась в воздух по направлению к соседней сосне. Легкий шлейф снега указал направление удаляющегося зверька.
– Привет, Аленка, – крикнула я и радостно помахала рукой рыжей подружке. Она на минуту замерла на снежной лапе величественной сосны. Снежные искринки, переливаясь в лучах солнца, посыпались на землю.
Я подошла к сосне, на которой сидела Аленка. Достав из кармана краюшку хлеба, я раскрошила его на свою ладонь, а второй рукой постучала по огромному стволу исполина. Белка, опустив голову, стала внимательно смотреть на меня. Затем она в несколько прыжков спустилась чуть ниже. Лежащий на лапах сосны снег облаком полетел на меня и попал мне за шиворот.
– Аленка, ну что ты делаешь? Можешь поаккуратней спускаться? Давай, скорее иди ко мне. Смотри, я тебе хлеба накрошила, – сказала я рыжей подружке.
Аленка, немного подумав, прыгнула на ствол сосны и в считаные секунды подбежала к моей руке. Она схватила кусочек хлеба и молниеносно рванула вверх.
– Ну не бойся меня, давай, забирай всё, мне уже идти пора, – сказала я и вытянула руку вверх.
Белка не заставила себя долго ждать. На этот раз она спустилась по стволу, своими маленькими лапками подобрала с моей ладони все кусочки хлеба, запихала их себе в щеки и устремилась вверх, оставляя за собой шлейф из падающего с веток снега.
– А ты спасибо не сказала, – крикнула я вслед белке.
Аленка на секунду замерла на ветке, повернула голову назад и, как мне показалось, махнула своей маленькой головкой.
– Ну вот, так-то лучше. Приятного тебе аппетита, – крикнула я Аленке и зашагала по снежной тропинке.
Через какое-то время небо затянуло, стало пасмурно, и пошел легкий снежок. «Ничего, до заимки ещё километров пять, так что через час доберусь», – пронеслось у меня в сознании. Снег со временем усилился и пошел стеной. Ветер дул прямо в лицо, и мне стало трудно идти. Видимости не было никакой. Через какое-то время я поняла, что тропинку, оставленную папиными лыжами, уже не видно, и я иду наобум. Очень хотелось пить, так как я от долгого пути была мокрой. Я сняла рукавичку, набрала в ладонь снег и стала его лизать, чтобы хоть как-то утолить жажду. Снег попадал мне на ресницы и таял, превращаясь в ледяные снежинки на моих глазах. Ногам было очень холодно. Судя по времени, я уже давно должна была добраться до дальней заимки.
– Папа, папочка, где ты? Папа, ну пожалуйста! – стала кричать я.
В ответ я слышала лишь завывания ветра. Стало темнеть. Я уже не чувствовала пальцев на руках и ногах. Меня бил озноб. Уставшая и обессиленная, я брела в тайге в неизвестном направлении. Было очень страшно. А что если навстречу мне сейчас из тайги выйдет медведь? Папа говорит, что медведь зимой очень опасен. Если медведь зимой проснулся от голода, то он будет рыскать по тайге и искать себе пропитание. Бывают случаи, что медведь нападает на человека и задирает его. Справа среди сосен я увидела небольшой стог сена. Судя по всему, этот стог был оставлен отцом, для того чтобы олени и лоси могли прокормиться в зимнюю пору. Из последних сил я преодолела последние метры. Став на четвереньки, я замерзшими руками стала выкапывать углубление в небольшом стоге сена. Сено было промозгшим, и моя работа забирала очень много сил. Не знаю, сколько прошло времени, но когда я все-таки забралась в выкопанную мной нору, в тайге было уже темно. Немного замуровав лаз промозгшим сеном, я свернулась калачиком. Поднеся руки, одетые в закостеневшие варежки, я стала дуть на них теплым воздухом. Своих пальцев я совсем не чувствовала. Меня стал бить озноб, зубы застучали. Ничего, папа скоро найдет меня и спасёт, пронеслось у меня в сознании, и я уснула. Мне приснился сон, будто мы с папой идем по тропинке в тайге. Светит солнышко. Рыжая белка Аленка кидает в нас шишки, а мы с папой смеемся и грозим ей пальцем…
Глава 3
Поиски
Как мне потом стало известно, мои поиски продолжались двое суток. В них были задействованы как спасатели, прилетевшие на вертолетах, так и местные жители, которые в течение двух суток прочесывали лес. Всё осложнялось тем, что тайгу заносило снегом, видимости не было никакой. Мороз постоянно крепчал, и с каждой секундой шансы найти меня живой улетучивались. Люди и техника валились с ног и в течение двух дней безрезультатно искали маленькую девочку, пропавшую в тайге. Спасателями был разбит штаб, в который постоянно стекалась информация о моих поисках. Но поиски результатов не дали, и было принято решение прекратить их, так как шансов у маленькой девочки выжить в тайге в тридцатиградусный мороз просто не было. Отец не смирился с решением спасателей и продолжал искать меня. Он квадрат за квадратом на лыжах объезжал свои лесные владенья. Утром третьего дня погода успокоилась, и отец снова стал на лыжи и отправился на мои поиски. Уставший от дальнего перехода, он остановился и снял рюкзак. В следующую секунду ему на голову упала шишка. Отец вскинул голову вверх. Прямо над ним сидела белка Аленка, у которой на груде было белое пятнышко в виде сердечка. Она снова кинула в него шишку, которая на этот раз пролетела мимо. Белка издавала непонятные звуки, кидала в него шишки и удалялась в тайгу. Ему показалось странным поведение белки. Казалось, что она что-то ему хочет сказать. Отец накинул рюкзак и поспешил за белкой. Он двигался за ней несколько минут и уткнулся в небольшой стог сена. Не знаю, было ли это случайным, но именно так папа нашел меня. Он раскидал в стороны замерзшее сено и нашел меня, свернутую калачиком. Взяв меня на руки и бросив рюкзак, он заспешил в обратный путь.
Прошло несколько дней.
Я открыла глаза. Вокруг меня всё белое. Где я? Мои глаза начинают привыкать к свету. Я отчетливо вижу напротив себя кровать, на которой сидит отец. Он опустил голову себе на грудь и, как мне кажется, спит.
– Папочка, – тихо говорю я.
Но он не слышит меня.
– Папа, – говорю я громче.
Он открывает глаза, подходит ко мне и начинает целовать меня в лоб.
– Дусенька, девочка моя, как ты нас напугала.
– Папочка, я ничего не помню. Что случилось? – спрашиваю я.
Он смотрит на меня, и его лицо начинает трястись. Он едва сдерживает слезы на своих глазах.
– Всё хорошо, девочка моя, всё хорошо, – говорит он и отворачивается в сторону.
Я пытаюсь почесать нос, подношу свою правую руку и вижу, что она забинтована, и как мне кажется, не такая, как должна быть. Я пытаюсь пошевелить пальцами правой руки, но я их просто не чувствую. Левая рука тоже забинтована, и я также не чувствую пальцев. Отец смотрит на меня, и на его глазах выступают слезы.
– Дусенька, всё у нас будет хорошо. Всё закончилось, ты, слава богу, жива, – говорит он и большой мужской ладонью вытирает слезы, которые катятся по его обросшим бородой щекам.
Я чуть-чуть приподнимаю голову и смотрю на свои ноги. Их нет. Я вижу лишь обрубки, которые замотаны бинтом, через который проявились красные пятна крови.
– Папочка, где мои ножки? – спрашиваю я.
Отец молчит. Он, как ребенок, начинает плакать навзрыд. Он начинает гладить меня по голове, затем обнимает и шепчет на ушко:
– Всё будет хорошо, моя принцесса, мы со всем справимся.
Я постепенно начинаю понимать, что произошло. Отчетливо в моем сознании всплывает картина, как я увидела свою мать ночью с дядей Колей, милиционером. Потом я вижу, как собираюсь и выхожу из дома, чтобы отправиться на дальнюю заимку.
– Папочка, а как я буду жить без своих ножек и ручек? Я же теперь не смогу закончить рисовать свою картину, которую я хотела подарить тебе? – спрашиваю я и смотрю на папу.
– Ничего, девочка моя. Ты её обязательно дорисуешь. Сейчас для тебя главное – покой. Скажи, зачем ты пошла в такую погоду в тайгу? – спрашивает отец и снова вытирает слезы.
– Папочка. Я пошла, чтобы тебе рассказать, – отвечаю я.
– Что рассказать, Дусенька? – спрашивает отец.
– Когда ты ушел на дальнюю заимку, к нам пришел…
В этот момент открывается дверь и в палату входит мать. Моё сердце начинает бешено колотиться.
– Полина, наша малышка пришла в себя, – говорит отец.
Мать подходит ко мне, нагибается и целует в лоб. Она берет стул, пододвигает его к кровати и садится рядом с отцом.
– Борис, ты можешь идти домой, я посижу с Дусей. Ты и так возле её кровати провел двое суток. Тебе надо поесть и поспать, а я посижу с ней, – говорит мать.
– Дуся ты рассказывала, зачем ты пошла в тайгу, – говорит отец.
Я смотрю на мать, но она смотрит на меня с ненавистью.
– Папочка, я просто решила прогуляться, а потом началась вьюга, вот я и заплутала в тайге,– говорю я.
– Борис, иди домой, ещё будет время наговориться, – говорит мать Полина.
– Хорошо, девочки мои, я пошел. Завтра, моя крошка, я приеду к тебе и привезу твоего любимого Михайло Потаповича. Он тебя будет веселить, и всё у нас отныне будет хорошо,– говорит отец, целует меня в щечку и выходит из палаты.
Какое-то время мы с матерью молчим. Она сидит напротив меня и просто смотрит мне в глаза.
– Что ты успела наговорить отцу? – спрашивает мать.
– Ничего, – отвечаю я.
– Запомни, если хоть слово скажешь ему, что видела, я тебя собственными руками придушу,– отвечает мать. – Ты зачем, зараза такая, в тайгу попёрлась? Что теперь с тобой, калекой, делать?
– Мамочка, прости меня, пожалуйста, – говорю я и начинаю плакать.
– Прости. Бог простит, – зло отвечает мать. – Мы теперь всю жизнь с тобой мучиться будем…
Через месяц отец забрал меня из больницы и привез домой. Он на руках внес меня в мою комнату и положил на кроватку.
– Дусенька, а это мой тебе подарок, – говорит отец. И я вижу большую куклу, которая лежит на моей кровати.
– Спасибо, папочка,– говорю я и обнимаю куклу. – Я назову её Варварой, так звали мою медсестру, которая каждые день делала мне перевязки в больнице.
– Ну, Варвара так Варвара, – отвечает отец и гладит меня по голове.
Зимние месяцы пролетели достаточно быстро. После этого несчастного случая жизнь нашей семьи изменилась. Родители всё чаще и чаще стали ссориться. После этих ссор отец уходил на дальнюю заимку и по несколько дней проводил там. Когда его не было дома, к нам всё чаще и чаще по ночам стал приезжать дядя Коля-милиционер. Они с матерью пили водку, а потом я всю ночь слушала скрип кровати, доносившийся из соседней комнаты. Я затыкала свои уши, накрывала голову подушкой, но этот скрип всё равно был слышен мне. В те дни, когда папа был дома, мы с ним делали уроки. Раз в месяц моя учительница передавала мне домашние задания по всем предметам, которые я делала с папой. Он из кожаных ремней сделал мне браслет на руку, и в него можно было вставлять ложку, чтобы кушать самой. Но папа, когда был дома, сам кормил меня. Мать Полина первое время тоже кормила меня с ложки, но потом, когда ей это надоело, она заставила отца приставить к моей кровати небольшой столик и сделать мне какое-нибудь приспособление, чтобы я могла сама принимать пищу. Когда папы не было дома, мать ставила миску с едой перед моей кроватью, и я ела сама. Если я разливала суп, то мать била меня резиновым шлангом, обзывая при этом неряхой. Самое трудное для меня было самостоятельно сходить в туалет. Когда папа был дома, я звала его, и он на руках относил меня в туалет. Мать несколько раз первое время помогла мне, но затем она сказала, что я должна быть самостоятельной. Она сказала, что не намерена всю жизнь выносить горшки за мной. Поставив однажды на стол возле кровати банку, она сказала, что я сама должна ходить в туалет в эту банку. Возле кровати она поставила помойное ведро, куда я должна была выливать содержимое банки. Это ведро стояло возле изголовья моей кровати, и я постоянно чувствовала жуткий смрад. Когда с заимки возвращался папа, банка и ведро из моей комнаты выносились, и он помогал мне справить надобности. Но как только он уходил на дальнюю заимку, ведро с банкой снова появлялись в моей комнате. Пришла весна. Снег давно растаял. По вечерам в тайге заливались соловьи, и от их пения на душе становилось хорошо. Я часто сидела возле окна и смотрела за весенней жизнью тайги. Клинья различных птиц возвращались в тайгу, чтобы обзавестись новым потомством, а с первыми холодами стать на крыло и улететь в теплые страны, для того чтобы вернуться сюда через год. Вот уже несколько дней папа был дома. Мне было так хорошо. Он учил со мной уроки, рассказывал дивные и интересные истории. Утром он разбудил меня и вынес к реке. Он усадил меня в кресло, стоящее на берегу реки. Предусмотрительно им уже были закинуты удочки. Мы сидели на берегу реки и смотрели за поплавками, которые подпрыгивали на водной глади. Это был лучший день в моей жизни. Солнышко грело меня своими ласковыми лучами, от чего я жмурилась и улыбалась.
– Дусенька, я накопил уже достаточно денег. Ещё немного, и я поеду в областной центр. Мне сказали, что мы сможем тебе поставить протезы на ноги, а чуть позже и на руки. Потерпи, моя девочка, всё у нас будет хорошо, – сказал отец и обнял меня.
– Спасибо, папочка. Я тогда сама смогу ходить в школу и буду самостоятельной, – ответила я.
– Да ты и так, моя девочка, совсем самостоятельная. Ты посмотри, какую ты картину уже почти дорисовала, – сказал отец. – Ремни на браслете не давят?
– Нет, папочка, не давят, – ответила я.
Дело в том, что папа, когда бывал дома, подставлял к моей кровати мольберт, расставлял краски, вставлял кисть в кожаный браслет, и я уже почти дорисовала свою картину, которую я хотела подарить ему. На ней было изображено озеро в тайге, которое утопало в зелени деревьев. По глади озера скользили белые лебеди, которые поднимались с поверхности воды, оставляя за собой брызги. Один лебедь был черным, и он не собирался устремляться ввысь, так как у него было перебито крыло и он не мог подняться в клин с белыми лебедями. Этот черный лебедь была я. Мне осталось лишь сделать небольшие штрихи на этой картине. И тогда я подарю её папе.