– Родь, а когда ты уезжаешь в Москву?
– Пока не знаю. А что?
– Мы еще увидимся? Я хочу.
– Конечно, увидимся. И не раз.
– На улице темнеет, а я боюсь темноты, – сказала она. – И если честно совсем не хочется возвращаться домой. Там кровь, рисунки и пахнет смертью.
– Так оставайся у меня, – предложил я.
Она залезла на меня с верху и, облизнув губы, игриво сказала:
– Родя, я хочу еще.
После того как мы закончили, я встал с кровати, натянул трусы и футболку и пошел курить на балкон. Открыл окно. Мне было жарко. Ко мне пришла Люда в одной из моих футболок на голое тело и спросила:
– Можно и мне сигаретку?
– Ты куришь? – спросил я.
– С моим то братом, странно, что я еще не забухала, – ответила она и, улыбнувшись, спросила: – А что? Ты против?
– Не знаю, – сказал я. – Мне все равно. Это твоя жизнь, а я не святой, чтобы учить морали.
– А ты странный, – сказала она.
– Ты не замерзнешь в таком виде? – спросил я и, усмехнувшись, сказал: – Мы сейчас похожи на голеньких мальчика и девочку, с вкладышей жвачки «Love is…». Эх, сразу вспоминаю беззаботное детство.
– А история «Love is…» не такая уж беззаботная, – сказала она. – «Love is…» придумала новозеландская художница-мультипликатор Ким Касали, которая рисовала комиксы в одну картинку своему любимому мужу Роберто Касали. На картинках она изображала голенькими мультяшками себя и мужа. Потом эти комиксы появились в журнале и стали жутко популярными. Семейная парочка даже основали свою небольшую компанию. А когда у настоящих Ким и Роберто появились дети, то дети появились и у рисованных Ким и Роберто. У пары был пес, который засветился и в комиксах, а потом на одном из рисунков была изображена его могилка.
– Миленькая история, – сказал я. – Прямо сказочная.
– Не совсем, – сказала Люда. – Роберто умер от рака в тридцать один год, а Ким наняла человека, чтобы он рисовал комиксы в место нее, но подписывался ее именем. Ким умерла в пятьдесят пять, тоже от рака. А тот нанятый человек до сих пор рисует эти комиксы, и подписывается именем Ким.
– Интересная история, – сказал я и спросил: – А как эти комиксы попали на вкладыш жовки?
– Турецкие производители жвачки просто украли бренд, персонажей и рисунки. А потом и сами дорисовывали отсебятину.
– А вот мы и вернулись в меркантильную реальность, – сказал я.
– Я замерзла, – сказала она. – И хочу еще.
Я понял что под «еще» она имела в виду не сигареты, и сказал:
– Пойдем. Но не факт что я «еще» раз смогу.
– Пойдем, попробуем, – сказала она игриво. – А вдруг получится? Я постараюсь это устроить.
Меня одновременно радовала и пугала ее «ненасытность» и мы пошли в кровать. Но я в тот вечер больше не смог. Молодость прошла и мне двух раз было более чем достаточно.
А ночью мне снился сон. История из прошлого.
Во сне, я, совсем маленький, шел по кладбищу вместе со своими друзьями Максимом Илларионовым и Ваней Незваным и остановился перед седовласым копателем старой могилы.
– Дед, а ты зачем могилу то копаешь? – спросил я без капли страха.
– Тут мой друг похоронен, – ответил пожилой мужчина, вытирая пот со лба. – У друга куртка хорошая была. Кожаная. Я на него донос написал в сорок седьмом, чтоб его арестовали, а я куртку себе взял. Его расстреляли, куртка досталась мне.
– А копаешь зачем? – опять спросил я.
– Друг мне каждую ночь снится, – ответил дед. – Куртку назад просит.
– Отдать ее назад хочешь? – спросил я.
– Нет. Хочу убедиться, что он мертв, – ответил старик, улыбнулся и вновь энергично замахал лопатой.
На этом моменте я проснулся.
Я два раза заходил к дяде Саше Иларионову и приносил продукты и отдавал их его племяннику Жеке – дураку и алкоголику, который теперь жил и типа заботился о старике. Пройти в квартиру мне не хватало духу, да даже заходить к ним в подъезд требовало от меня больших усилий. Какой же я трус, черт возьми. Я чувствовал вину перед дядей Сашей за убийство его сына и безграничную благодарность за то, что он меня не сдал полицейским.
Я много раз прокручивал тот роковой вечер и возможно нашел причину, почему я до сих пор не в наручниках и не за решеткой. Мой «друг» Максим бил, и, я уверен, всячески издевался над своим отцом. Возможно, дядя Саша в глубине души был мне благодарен. По крайней мере, я на это надеялся. Бедный дядя Саша. А вот Макса мне совсем не жаль, он заслужил сдохнуть именно так, как собака. Возможно, я слишком жесток в своих суждениях, но зато правдив.
Двенадцать лет назад, трое лучших друзей – я, Максим Иларионов и Ваня Незваный как-то умудрились влюбиться в одну девушку, но как ее звали, я уже не помню. Вроде бы Света, а может, и нет. Она была немного старше нас, длинноногая, красивая, большая грудь, не девушка – мечта. Одним летним днем мы отправились втроем на речку. Решили искупаться, заодно взяли водки, пива и поесть каких-то бутербродов. Разместились на дальнем берегу, где обычно никто не купался из-за крутого спуска и множества деревьев. Нам на радость, как тогда показалось, но на беду, как оказалось позднее, рядом с нами решила отдыхать компания девушек, среди которых была и та, в которую мы были все трое влюблены. Мы много пили, поглядывали на девушек, но не общались и даже не пытались познакомиться, парни мы были уже взрослые, но дико стеснительные. Помню как от выпитого и выкуренного закружилась голова, и я один пошел освежиться в речку. Девушки плескались рядом на мелководье. Их мокрые купальники и игривые улыбки мне показались сигналом к действию, и я решил подойти и познакомится. Веселые красотки меня жестко отшили и, пошатываясь, я добрался до берега и с трудом на него вскарабкался. Четко помню смех Вани Незваного и я пошел на голос. Он ухохатывался у деревьев, а рядом с ним, с видом побитой собачонки стоял Максим Иларионов, на лице которого смешались эмоции – стыд и ненависть, а в руке он держал толстую палку с торчащей на конце острой веткой.
– Максон просто животное, – сквозь смех говорил Ваня. – Он… Ха-ха-ха… Он… Ха-ха-ха…
– Заткнись, ублюдок! – зарычал Иларионов и намахнулся на обидчика палкой.
– Максон тупой дрочила! Максон тупой дрочила! – дразнился Ваня заливаясь от смеха. – Мастер по теребоньканью писюна. Доктор ананистских наук!
– Заткнись, урод! – закричал Иларионов. – Заткнись, пока не отфигачил тебя этой палкой! Клянусь, я разобью тебе хлебальник!
– Пацаны, что случилось? – спросил я, пытаясь понять причину смеха Вани Незваного.
Голова раскалывалась от боли и кружилась.
– Это копец, – сказал Ваня. – Максон пошел отлить в деревья и не заметил, как я пошел за ним через пару минут…
– Заткнись, тварь! – кричал Иларионов.
– Я подхожу, – продолжал сквозь смех Ваня, – а там, мля, Максон смотрит на купающихся мокрых телок и дрочит. Рукаблуд!
– Заткнись, сука!
– Дрочит, прикинь Родя! Максон дрочун! Максон дрочун!
Я засмеялся.
Все случилось за мгновение.
Максим ударил палкой Ваню. Острая ветка пробила висок, и Ваня молча свалился на пол. Я не сразу понял, что Незваный мертв и продолжал смеяться еще несколько секунд. Потом пришло понимание реальности. Максим смотрел на меня ошалевшими глазами и шептал:
– Я не хотел… Я не хотел… Я не хотел…
– Ты убил его, – с трудом от подступившего к горлу кома сказал я.
– Я не хотел… Я не хотел… Я не хотел…
– Макс, ты убил его. Ты убил его!
– Я не хотел, Родя, – запричитал Максим. – Ты же знаешь, я не хотел. Родя ты же мой лучший друг. Родя, меня батя убьет! Меня в тюрьму посадят! У тебя больше не останется друзей, Родя.
– Нахрена ты убил его? – разозлившись спросил я.
– Родя, если ты меня сдашь, я скажу, что это ты его убил. Или что ты меня заставил. В любом случаи, Родя, я потяну тебя за собой.
– Нахрена ты убил его? – снова спросил я, чувствуя, что все волоски на моем теле встали дыбом.
Максим врезал мне по лицу, и я увидел, что его страх уступил место безумной злости.
– Знаешь, Родион, – прорычал он. – Если ты меня, сука, сдашь, я тебя уничтожу! Я тебя… Да я тебя…
И я не сдал «друга». Я испугался. Я все двенадцать лет ненавидел себя за это. Мне хотелось забыть этот день, стереть его из памяти, но он снова и снова всплывал в моих снах. Ваня Незваный до сих пор является ко мне и обвиняет меня в убийстве… Надо было сдать Макса сразу и мне не пришлось бы его убивать. Я трус. Я чертов трус.
Мы затащили труп в деревья, дождались пока девушки уйдут, вырыли руками и палками небольшую яму, уложили туда тело Вани Незваного, закопали, и сверху закидали ветками и мусором.
Тело никто не нашел.
Мы сказали, что наш друг ушел выпивать с какими-то девушками и не вернулся. Мы смогли скрыть правду. Все прошло слишком просто. Мы слишком легко отделались от своей проблемы.
Ваню, несколько месяцев искала полиция и почти пол города, но когда появилась информация, что кто-то видел его, или человека похожего на него, в Москве, поиски прекратились. Поползли разные слухи, например, что Ваня Незваный сбежал от матери и живет с богатым мужиком, а на связь не выходит из-за боязни, что все его начнут осуждать. Он типа не хотел обрекать свою маму на позор. Другие люди говорили, что знакомые их знакомых знают, что Ваня обслуживает старых богатых женщин, как мальчик по вызову. И чем больше проходило времени, тем более неправдоподобные слухи рождались в нашем городе. И не было не одного слуха, в котором бы Ваня выступал в положительном свете. Светлый человек обрел грязную память. Был еще слух, что якобы настоящим отцом Вани являлся известный в городе бизнесмен – Пузин Борис Борисович и когда-то у него была интрижка с матерью Вани, но так как Пузин был женат, Ваня стал незаконно рожденным. А потом, спустя годы, Пузину стало стыдно, и он секретно отправил Ваню учится, толи в Англию, толи в Америку. Но правду знали лишь двое. Ваня никуда не уезжал из Розинска и все это время он питает собой землю нашего безумного города.
Вань, я надеюсь, ты, там, на небесах, простишь меня, ведь твой убийца пал от моей руки. И я постараюсь больше никогда не быть жалким трухлом. Обещаю.
Глава 7. Жека Иларионов
Менты меня уже задрали со своими визитами, даже не знаю, как от них избавится, тем более сейчас, когда все пошло под откос. В натуре задрали, уже почти две недели мурыжат. Особенно следак по делу об убийстве моего двоюродного брата – Максима Иларионова. Он натуральный жук и фамилия его Жук, в натуре, Жук Виталий Степанович. Я думал это у него кликуха такая, а это фамилия. Жук, епта, Жук. Кому расскажи, не поверят, оборжутся. Есть у меня знакомый Носорогов, есть знакомый Икоткин, но чтобы Жук, так это в первый раз. И этот Жук весь испсиховался. Долбанные сектанты порешили троих, а Жук поймать никого не может. Я не могу. Одним словом – Жук, епта. Он настолько тупой, этот Жук, что он убийцей считал Волчкова, этого ссыкуна и соплежуя, заставил его в Розинске остаться, а его падикась в Москве его друзья соплежуи ждут, хах. Типа Волчкова кто-то там где-то видел. Ну, тупой же этот Жук. Хрен от пальца отличить не может. Вроде мент, вроде убийц с первого взгляда от трухла отличать должен, а он в глаза долбится. Хах. Хорошо хоть не в очко.
А потом, когда Юрка ВДВшника кончили, этот Жук начал бегать за сестрой Юрца – Людонькой, она ж забитая серая мышь, мол, говорит – «может она соучастница преступления», мне это тетя Люба сказала по секрету всему свету. Ну, тупой же этот Жук. Кто его вообще в полицию взял работать?
А потом, когда третьего ломанули, Жук даже по телевизору, в местных новостях выступил, мол, первые два убийства, наверно, сектанты совершили, а третье подражатели. Жук уже сам не знает, кого искать и от этого бесится постоянно. Ну, тупой. У него, похоже, бабы давно не было, расслабиться не может, вот и всякая ересь мерещится. А еще фамилия – Жук, мля. С такой фамилией не жизнь, а издевательство одно. Хах.
Да и у меня дела не очень идут. Не фартит, епта. А еще меня Маринка бросила. Лярва тупая. Ну, епта, я даже чуть не расплакался. Кому я вру? Расплакался конечно. Я, вот если по чесноку, не соплежуй как Волчков, но сердце пацана задрожало. Вот прям в груди забилось, епта, сердце пацана это… ух, мать твою, сила! Брат за брата за основу взято! Пацан пацана видит из далека! Или это не про пацанов, не помню, епта.
Она, ну Маринка, епта, сказала мне… Вот черт. Стыдоба же. Она сказала, что у меня член маленький и удовольствие я ей не доставляю. Ивлеева тут нашлась. Говорит, мол, что у ее бывших, у всех, пипирки были больше. У Федьки «Кирпича» больше, у Сереги «Пончика» больше, у моего брата Макса, пусть земля ему будет пухом, больше, у этого, как его Коровкина так вообще балда покалено. Да всех уж, кого она нахваливала и не упомню. Короче, у все больше, а у меня меньше, епта. Ну, лярва. Да как она могла меня – нормального пацана с понятиями, да с грязью смешать. Вот сука!
Я ей вчера звонил, ну Маринке, епта, кому же еще, и говорю типа – давай начнем все сначала, а она, сука, в отказуху пошла. Говорит, мол, пошел ты в сраку, у тебя и писюн маленький и бабок нет. Лярва. А я без Маринки никак, я без нее помру, я же сдохну, она же знает, я же руки наложу на себя. Ух, епта, лярва тупая. Как же так? Я же со всей душой пацанской, а она…
А маманя меня вообще предала, выгнала из дома. Говорит мне – «Жека, балбес. Тебе уже двадцать семь, а ты уже конченный. Ты алкаш, епта. Ты чертов алкаш. И тебя уже не вылечить». Не вылечить? Да она и не пробовала ни хрена! Воспитывала как собаку – без любви, без ласки. Да и батя мой алкашарой был. Эх.
Денег маманя мне не дает и говорит – не даст больше никогда. Ох, маманя – маманя. Говорит, мол, не приходи больше домой, живи с дядь Сашей, ухаживай, мол, за ним. Может, хоть поймешь что-нибудь. А что мне надо понять, епта? Что – мне – надо – понять? Что? Я не виноват, что скатился. Я не виноват, что бухаю. Я не виноват, что у меня нет денег. Типа иди, работай и не пей. А нахрена я буду работать, откладывать каждую долбанную копеечку, отказывать себе во всем, и жить, как и сейчас – как бомжара. Я и так уже конченный, ничего для этого не делая. Мне просто не повезло. Как говорится – я родился не в то время и не в том месте! Вокруг много моих ровесников и тех, кто младше и им, их предки бабки постоянно подвозят. На – говорят они, вот тебе сыночек хату трех комнатную в центре, на тебе бабосики, жри икру, епта, ни в чем себе не отказывай. Приходят эти родаки и подтирают задницу и вытирают слюни своим детям – соплежуям. А моя маманя меня просто выкинула из дома, не дает ни копейки. Ништяк, да? Нет. Она меня просто не любит, да и не любила никогда. Пару раз мне говорила о том, что жалеет что вовремя не сделала аборт. Она сама меня так воспитала, это она виновата почти во всем! Не-на-ви-жу! Эх, маманя, вот подохну, поплачешь ты, епта, порыдаешь, орать дуром будешь над моим гробом! Вот тогда то ты поймешь, что сына золотого потеряла! Но поздно будет слезами умываться, епта! А ты умоешься. А соседи тебя изведут за то, что ты меня довела до такого.
А дяде Саше все, кранты. Сдох он, короче. Копыта позавчера ночью откинул. Вот теперь лежит, воняет, гниет у себя на диване, старый козел. Но про это я никому не сказал. Я пацан не прихотливый, нужно было перетерпеть малясь, всего один денек до пенсии остался, а он скопытился. Да пофиг конечно, мне и так его пенсию отдали на руки, как и всегда отдавали Максону и подписался я за старого мертвого пердуна нормально. Так что все было на мази. Тетка – почтальонка в квартиру не заходила, в подъезде бабки отдала, думаю, брезгует, мне же лучше.
Ну, я вчера и гульнул в последний раз на все бабки, купил коньячилы дорогого, пару банок икры красной, чтобы ложкой ее есть, как в детстве мечтал и колбасы хорошей, не той дешманской, которая на вкус как бумага, а хорошей. Сигарет прикупил ядреных пачку и три красных розы. Ну и все, пенсия у дядь Саши минималка, так что больно не разгуляешься. Как Макс на нее жил даже и не знаю, у него то запросы, по сравнению с моими, просто заоблачные. Любил этот бродяга шикануть мальца.