Сегодня я решил крепко надраться спиртным. Для этого помимо уже выставленной на стол бутылки водки в холодильнике хранится еще три. В приказном порядке запретил нейросети очищать организм от воздействия алкоголя. Поставил на стол единственное оставшееся у меня материальное воспоминание о Деде – черно-белую фотокарточку. Плеснул водки сначала в две стопки – себе и Деду. Немного подумав, потребовал доставить еще две.
Так и пьянствовали вчетвером: я, Дед и двое его боевых товарищей, имена которых мне были неизвестны. После первой рюмки я подробнейшим образом поведал безмолвным слушателям, каким образом отомстил подонку Романову. После третьей – рыдал как малое дитя и ничуть не стеснялся своих безмолвных собутыльников. Далее все происходило как в тумане. Раньше мне как-то не доводилось нажираться до полной потери контроля над реальностью. Сегодня позволил себе впервые в жизни, и мне ни разу не стыдно. Дед получил отмщение, Дед заслужил кровавую тризну. Теперь, надеюсь, его душа обретет покой.
Не помню, как отрубился, но проснулся с ясной головой и без каких-либо признаков похмелья, раздетым в кровати, заботливо укрытым одеялом. При этом обнаружил одну неприятную деталь. На правой руке неведомо откуда появился браслет-нейрошокер.
«Что за дела? – Я мысленно обратился к домашнему искину. – Откуда эта хрень?»
Неодушевленный «голос» домового тут же доложил через нейросеть:
«Прошу прощения, полчаса назад к двери квартиры подошли три офицера полиции. Мне был предъявлен подписанный прокурором ордер на обыск и на арест Ледогорова Владимира Николаевича. Старший группы приказал привести вас в чувства и доложить, когда вы проснетесь. По протоколу “Б-974 Бис” ваша нейросеть активировала эндосистему нанобиотов на экстренную очистку организма».
Ага, очистили, то-то я в туалет хочу, спасу нет.
Тут дверь в спальню распахнулась, и в затемненное шторами помещение из соседней комнаты проник яркий солнечный свет. На его фоне нарисовалась чья-то фигура, облаченная в обычную гражданскую одежду, и без приглашения протопала в спальню. За ней туда же ввалилась еще парочка молодых крепких парней.
– Владимир Николаевич, вы подозреваетесь в убийстве нескольких человек, – без лишних экивоков и расшаркиваний произнес старший группы задержания немолодой усатый мужчина с сединой на висках коротко остриженной головы и с хитроватым взглядом прищуренных карих глаз. – Сейчас вы оденетесь и проследуете с нами. Машина ожидает во дворе. Надеюсь, – он многозначительным взглядом обвел своих коллег-мордоворотов, – у вас хватит ума не пытаться совершать глупостей, которые в дальнейшем могут усугубить ваше и без того непростое положение.
Поскольку выбора у меня не было – проверять шоковое действие нейробраслета на собственном организме я не собираюсь, – пришлось кивнуть, мол, неприятностей с моей стороны не последует. Мне было позволено посетить туалет, смыть под душем неприятные последствия вчерашних возлияний и даже выпить чашечку кофе с круассанами.
Перед выходом из квартиры помимо нейробраслета мне на руки все-таки были надеты обычные пластиковые наручники. Перестраховываются служивые. В общем-то правильно, что перестраховываются – не какую-нибудь гражданскую штафирку задерживают, а опытного бойца спецназа Российских ВКС. Чтобы не привлекать внимания досужих граждан, наручники замаскировали накинутой ветровкой. Идет молча четверка мужиков, у одного типа куртка в руках. Остальные упакованы в темно-серые официальные костюмы. Тут уж полным кретином нужно быть, чтобы не догадаться, кто и куда именно ведет одного симпатичного парня.
Везли меня в закрытом фургоне с маленьким, закрашенным белой краской и зарешеченным окошком. Поэтому куда везут – так и не понял. Ехали недолго. Припарковались во внутреннем дворе какого-то здания, построенного, пожалуй, еще в далекие царские времена. Провели меня в полуподвальное помещение без окон, но с хорошей принудительной вентиляцией. Поэтому сырости и неприятных запахов тут не отмечалось. Безусловно, это была тюремная камера, хоть архитектура здания никак не тянула на тюрьму. Внутри классический минимализм в виде откидных нар, небольшого стола и стула, отгороженного скользящей пластиковой дверью туалета с унитазом и краном с холодной водой. Скромненько так, аскетичненько.
Попытался выйти в Сеть. Ожидаемо не получилось. На столе заметил отпечатанную на пластике книжонку, лежавшую лицевой стороной вниз. Перевернул. Прочитал. «Уголовный кодекс Российской Федерации». Внутри томика обнаружилась закладка: УК РФ. Статья 105. Убийство.
Убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку, наказывается лишением свободы на срок от десяти до двадцати пяти лет…
Дальше читать не стал. Вне всякого сомнения, у полицейских имеются неопровержимые доказательства моей вины. Это означает, что меня ждет четверть века виртуальной каторги. Двадцать пять лет – именно этот срок обеспечат мне ушлые адвокаты, нанятые счастливыми наследниками убиенного мной олигарха. Это вместо того, чтобы искренне поблагодарить за нежданно-негаданно свалившееся на их головы богатство и отказаться от всяких претензий к благодетелю. Так нет же, в душе будут искренне радоваться, а на суде прольют реки крокодиловых слез, причитая: «Ах какой святой человек был Павел Александрович Романов! Ах, какую невосполнимую потерю понесло в его лице государство и весь народ России!»
А тот факт, что по его приказу убили Деда, никому не будет интересен. И станет Ледогоров Владимир Николаевич злобным маньяком, сбрендившим на почве военной службы в горячих точках освоенной человечеством Вселенной. Подвинувшись рассудком, этот изувер вбил в свою тупую голову, что именно Романов виноват в смерти горячо любимого им человека. Устроил засаду на олигарха и вместе с ним отправил на тот свет кучу народа, включая случайно проходившего мимо по соседней крыше снайпера в полной боевой экипировке. Ну как же, крыша – именно то место, где совершают вечерний моцион все уважающие себя снайперы. Еще и убиенного «батюшку» сюда приплетут. Ну и мага, разумеется. Итого четыре мертвеца. И дадут мне по совокупности максимальный срок виртуальной каторги, откуда ни убежать, ни покончить жизнь самоубийством. И буду я колотить киркой неподатливую гору, как там сказал один древний поэт: «добывая медь и злато, резать страшный путь». Конечно, можно сойти с ума, но это не освободит меня от каторги, поскольку сейчас даже самых чокнутых преступников не лечат в дурдомах, а распихивают вместе со здоровыми по виртуальным тюрьмам. Слава богу, что у нас не Америка, где суммируются сроки заключения и можно запросто огрести лет пятьсот, а то и всю тысячу. Однако плохо, что у нас не толерантная Европа, где виртуальные тюрьмы запрещены законодательно и заключенные отбывают сроки в нормальных человеческих условиях с бабами, выпивкой и выходными днями от непосильного тюремного ничегонеделания. Ладно, плевать, главное, я сам уверен в том, что совершил благое дело, а там пусть судят. Факт смерти Романова будет греть мне душу на протяжении всего срока моего заключения и не позволит сойти с ума, как бы тяжело там ни было.
Успокоившись таким образом, прилег на откинутый лежак и неожиданно для себя уснул, хоть до этого спал не менее восьми часов.
До обеда меня так никто и не побеспокоил. В час пополудни открылось окошко в двери камеры, и громкий противный (может, мне показалось со сна, что он противный) голос охранника оповестил:
– Подозреваемый, получить обед!
Пластиковый контейнер аккурат пролез в окошко.
– Спасибо, – промычал спросонья.
– И вам не хворать, – ощерился мужик, – упаковку и «хлебальный инстру́мент» разломаешь и кинешь в унитаз.
– Да лан, имею представление – чай не на гражданке штаны в креслах протирал.
Вопреки ожиданиям после получения мною пайка окошко не закрылось. Охранник как-то по-доброму на меня посмотрел и, приглушив голос до внятного шепота, сказал:
– Ты это, паря, молодец. Сделал все как надо. Сейчас на основных информационных каналах только твоя физия. Журналюги всё про тебя раскопали и теперь либо обливают грязью, либо делают из тебя едва ли не святого – это в зависимости, за что денежки уплочены. Простые люди в большинстве на твоей стороне. Жаль, нейросеть тут сигнал не принимает, посмотрел бы, какой срач в тырнете стоит. Вообще-то, всех этих пидоров давно бы к ногтю, да все некому было. Наконец-то нашелся смелый человек. Но вляпался ты знатно. Так что крепись, Володя. Адвокат от пострадавшей стороны сам Забельсон. Топить тебя будут со страшной силой, никакие награды и регалии не помогут. Держись.
Не успел поблагодарить доброго человека за участие. Окошко с мягким стуком захлопнулось. Мне оставалось лишь отправиться к столу и утолить внезапно проснувшийся, несмотря на все переживания и свалившуюся только что информацию, волчий аппетит.
После обеда повалялся еще пару часов. Затем походил по камере. Сотню раз отжался от пола, попрыгал, сделал растяжку, качнул пресс. После физических упражнений пролистал уголовный кодекс. Нейросеть тщательно отсканировала все страницы и разложила полученное знание в моей голове по полочкам. Более пищи для ума в камере не нашлось. Включил скачанный когда-то на нейросеть спокойный музон и завалился в койку. Глаза вновь сами по себе сомкнулись, будто не выспался. Так и проспал до самого ужина, который притащил уже другой охранник, молчаливый и не такой душевный.
Ночь также проспал сном невинного младенца. В пищу они, что ли, что-то добавляют? Вряд ли, при наличии в еде ядов, психотропных препаратов и прочих не предназначенных для приема внутрь человеческого организма веществ нейросеть непременно предупредила бы. Если не предупредила, значит, ничего такого и не было. Скорее всего, повышенная сонливость – реакция моей психики на пережитое.
Утром после мыльно-рыльных процедур и неплохого для тюрьмы завтрака меня наконец-то повели на встречу со следователем или на допрос – это кому как удобнее. Таковым оказался мужчина ничем не примечательной наружности в стандартном темно-сером костюме (униформа, что ли, у них такая?) и неопределенного возраста. Ему могло быть и тридцать пять, и пятьдесят – бывают такие индивиды, пожилые в молодости и моложавые в старости. Я таких про себя называю «консервами».
Следак молча указал рукой на прикрученный к бетонному полу табурет. Затем, откинувшись на спинку удобного кресла, ненадолго расфокусировал взгляд. Как результат на гладкой белой стене по правую руку от меня вспыхнул экран голопроектора. На экране знакомая крыша, и я на ней в обнимку с «Kinetics 15M» калибра 12,7 мм, скидываю с себя маскировочную ткань. Если быть точным – толстый усатый мужик с пропитой физиономией и густой неряшливой шевелюрой в синем джинсовом комбинезоне какой-то сервисной службы, перетянутый широкими ремнями эвакуационной системы, будто моряк-анархист из старого советского фильма пулеметными лентами. Весь этот реквизит по моему требованию был доставлен «доброжелателем» в назначенное мной место.
Пока что доказать мою принадлежность к этой роже вряд ли получится. К тому же все доказательства сгорели в ярком пламени. Смотрим далее. А дальше этот с виду неуклюжий господин берет в руки винтовку и, практически не целясь, начинает посылать из нее пули одну за другой.
Ракурс камеры меняется. Теперь на экране вход в «Голубую устрицу» и разбитая в хлам голова мага. Затем на мгновение промелькнула удивленная физиономия притаившегося на соседней крыше снайпера и его впечатляющий подскок после того, как моя пуля угодила точно ему в грудь. Далее смерть Романова, и под конец гибель облаченного в поповские ризы мужика.
Закончив кровавую миссию, толстяк бежит к противоположному краю крыши, прищелкивает карабин троса лебедки к ременной сбруе и лихо прыгает с крыши.
Далее зоркое око дрона незримо сопровождало меня вплоть до самого входа в подъезд съемного жилья. Получается, все мои манипуляции с маскировкой, переодеваниями и прочими ухищрениями оказались напрасными. М-да, «доброжелатель» (а это, вне всякого сомнения, его работа) оказался не таким уж доброжелательным. Сначала пытался уничтожить руками наемного убийцы. Затем снял интересное кино и подбросил полиции. Так вот почему меня удивительно быстро нашли. Слов нет, одни междометия: ах, ох, ух, ни хрена ж себе, ай да сукины сыны.
После того как голографическая проекция на стену погасла, следователь ухмыльнулся и впервые заговорил:
– Итак, Владимир Николаевич Ледогоров, я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – слегка охрипшим голосом после просмотра видео пробормотал я.
– Я – следователь прокуратуры по особо важным делам Анисимов Вениамин Юрьевич, уполномочен вести ваше дело. – Вежливый следак оказался, даже привстал, точнее обозначил отрыв задницы от кресла. – Может, водички? – не дожидаясь моего согласия, наполнил из стоящей на столе бутылки без этикетки пластиковый стакан и подвинул мне.
Я жадно опустошил емкость и благодарно кивнул прокурорскому.
– Спасибо, Вениамин Юрьевич!
– Еще водички?
– Благодарствую, не нужно.
– Итак, Владимир Николаевич, не стану тянуть кота за хвост. Имеющихся в нашем распоряжении доказательств вполне достаточно, чтобы суд вынес вам максимально возможный в подобных случаях приговор – четверть века виртуальной каторги. Чтобы избежать ненужных формальностей, предлагаю подписать явку с повинной. Не думаю, что вам скостят срок, но все эти досудебные мероприятия будут в значительной степени сокращены. А там, как говорится, раньше сядешь – раньше выйдешь. Ни вам, ни нам не выгодно затягивать следствие – все равно срок предварительного заключения судом не засчитывается и отбывать вам на каторге двадцать пять годков от звонка до звонка.
Следователь мне импонировал своей прямотой. Можно сказать, я его зауважал. Не было в нем той обманчивой слащавости или откровенного хамства. Обрисовал ситуацию так, как она есть, ни на йоту не приукрасив, не сгустив краски.
Немного поразмыслив, я пришел к решению все-таки согласиться с предложением следователя. Поскольку милостей от закона в моем случае ожидать не приходится, нет смысла тянуть быка за фаберже, усугубляя душевные муки.
– Я согласен. Присылайте нужные файлы на нейросеть.
Далее, как и обещал следователь, всё прошло весьма стремительно. Опасаясь физической расправы со стороны неведомого «доброжелателя» или «безутешных родственников», в общую камеру меня не перевели. Так и держали в одиночке. Я без претензий – не очень-то и хотелось видеть чьи-либо рожи, слушать всякую ерунду. Следственный эксперимент, несколько недолгих уточняющих допросов, душеспасительные беседы с назначенным судом адвокатом – молодой девицей Юлией Витальевной Варенбург, недавней выпускницей юрфака МГУ. Однако весьма симпатичная брюнетка. Вместо пустопорожней болтовни я бы с удовольствием с ней покувыркался напоследок. Но не суждено. Кажется, я ей также понравился, и при других обстоятельствах… Ух! Размечтался, мля. Закатай губенки, Лед, и постарайся с каменной физиономией принять наказание, которое тебе назначит справедливый суд.
Судебные слушания моего дела, несмотря на резонансный характер преступления, также много времени не заняли. Забельсон Эдуард Моисеевич мастерски продемонстрировал суду всю мерзкую сущность бывшего старшего прапорщика ВКС Ледогорова Владимира Николаевича. Слабые аргументы Юленьки о моих заслугах перед Отечеством и государственных наградах буквально потонули в рокоте поставленного голоса маститого мэтра от адвокатуры. В результате я получил максимальный срок виртуальной каторги – двадцать пять лет. Слава богу, суд отклонил требование адвоката обвинения о психической коррекции моего сознания после отбытия назначенного срока. И то хлеб. Не хватает выйти из застенков полным идиотом.
Виртуальные тюрьмы в России появились лет пятьдесят назад. До этого осужденных отправляли в специальные места отбывания наказания в зависимости от тяжести совершенного ими преступления. Теперь все иначе. После вынесения приговора осужденного отвозят в тщательно охраняемый подземный бункер с множеством автономных виртуальных капсул. В одну из них и помещают тело. Далее капсула заполняется специальным нанитовым гелем. Микроскопические квазибиологические организмы осуществляют сервисное обслуживание организма заключенного на протяжении всего срока отбывания наказания, не позволяя ему зачахнуть. Сознание осужденного помещается в виртуальное пространство, именуемое «Каторга», где ему суждено махать киркой, тянуть тачку, бегать по грядкам с лейкой или тяпкой, или валить лес тупым топором, при этом страдать скорее морально, ну немного физически. Ибо наказания без страданий и боли (хотя бы легкой) не бывает.