– Очень мило, – подтвердил я, бросив на куклы еще один взгляд, – То, что вы хотели рассказать нашей газете, связано с ними, или…
– Не только с ними, – перебил меня смотритель поспешно, словно боясь, что я украду у него идею, – Все намного серьезнее. Я уверен, что в этом Маяке обитают привидения.
– Привидения? – осторожно переспросил я, – Я правильно вас услышал?
– Привидения. Призраки. Фантомы, – терпеливо отозвался Свен, – Именно так. Я думал, что ваша газета ищет подобные истории для своей колонки про мистику.
– Да, конечно. Просто поверить в это довольно тяжело. Я вас слушаю. Где можно присесть?
Свен ткнул пальцем в один из боковых ящиков. Из деревянной коробки на меня глазела уродливая голова куклы, ощетинившись стружкой посреди пустых бутылок. Кто-то здесь явно злоупотреблял спиртным. Я закрыл все крышкой, пододвинул ближе к лестнице, сел, вынул из наплечной сумки камеру, блокнот и набор цветных ручек. Эта старая привычка с разноцветными чернилами – хороший способ запомнить и выделить наиболее важные участки сырого материала, на которые потом следует обратить особое внимание во время написания статьи.
– Итак, вы думаете, что здесь, в здании старого Маяка в Глекнере обитают призраки?
– Именно так, – подтвердил Свен, опустившись на ящик напротив, – Только я не думаю. Я знаю это, утверждаю, я уверен – этот маяк просто кишит ими, как дворовая собака блохами.
– А можно ли конкретнее?
– Точно сказать не могу, но есть некоторые предположения. Мне кажется, что все началось около пары-тройки месяцев назад, – протянул Свен, тяжело вздохнув, – Вы знаете, тут, на верхних этажах было немало офисов и студий. Полно компьютеров, радио, телевизоров – словом всякой техники, которую нужно охранять, пока на объекте нет хозяев.
– Понимаю, итак?
– Так вот, – продолжил Свен, махнув рукой, – Совсем рядом, и немного выше, проходят линии электропередач. Тянутся откуда-то из под земли за маяком. Понимаете?
– Понимаю. Продолжайте.
– Естественно, начали возникать проблемы. Телевизоры выдавали одни помехи! Радио отказывалось принимать сигнал! Компьютеры сбоили один за другим! Сначала, я думал, что это связано между собой, пока однажды в шуме телепомех не начал различать голоса. Понимаете?
Я посмотрел на собеседника, как на сумасшедшего. Да уж, среди всех этих манекенов, да еще с таким изрядным запасом горячительного, можно слететь с катушек.
– То есть, вы утверждаете, что различали голоса призраков в шуме телепомех, я правильно понимаю вас? А как же высоковольтные провода? Разве они не причина сбоев?
– Высота этого маяка восемьдесят три метра, – сухо сказал Свен, – Каменные стены, оставшиеся с момента постройки, обеспечивают отличную звукоизоляцию, плюс здесь полно металлических конструкций. Поэтому технике, под такой защитой, уловить сигнал – невозможно вовсе. Первый голос прозвучал совсем близко. Рядом.
– И что он сказал?
– Post tenebras spero lucem.
– А ваш призрак религиозен. Это же строки из Библии «Надеюсь на свет после мрака», если я правильно помню.
– О, так вы тоже верующий?
– Нет, – ответил я коротко, – Но с Библией знаком.
– Вы не считаете это странным?
– То, что у вас здесь поселился призрак, или то, что атеист когда-то читал Библию?
– И то, – замявшись, отозвался Свен, – И другое, впрочем…
– Нет, не считаю. Но вернемся к вашему призрачному голосу. Это произнесла женщина или мужчина?
– Сначала был женский голос. Именно женский.
– А что потом?
– Через несколько дней стали звучать другие голоса. Много. Все разные. Похожие, но слишком несходные. Они говорили мне о многом, но слишком тихо. Кажется, просили оставить их на месте, не забирать во тьму и не тянуть на небеса. Я так ничего и не смог разобрать. Призраки говорили постоянно, часто, почти ежедневно. Я даже бросил пить. На какое-то время.
– То есть, вы слушали телепомехи, и различали целые фразы на латыни? Занятно. А что же потом? Они стихли? Были ли в истории маяка какие-то выдающиеся трагические истории, которые можно связать с этим местом.
Свен пожал плечами. Его серое лицо в блеклом свете электрофонаря казалось теперь ослепительно белым.
– Мне известно только о погибшем писателе…
– Вам и Виктор Венцель являлся?
– Нет. Я так и не смог их увидеть. Хотя пытался записать голоса, сфотографировать, снять на видеокамеру…
– И чем же это закончилось?
– Внутри маяка постоянно сбоит электроника, я же говорю. Телефоны не ловят связь, а снимки не удаются даже на мобильном, не говоря уже о старых «мыльницах». Что-то постороннее выдает помехи и шумы.
– Вы утверждаете, что ваш маяк – это место сбора неупокоенных душ?
– Я ничего пока не утверждаю, – проговорил Свен мрачно, – Я только начинаю догадываться. Если бы только вы могли задержаться здесь на несколько дней и услышать их! Конечно, отсюда вывезли всю технику, с началом комендантского часа, но…
– К сожалению, у меня слишком плотный график. Лучше я просто запишу ваши слова.
– Пусть так. Только скажите, вы верите моим словам? Или как все остальные считаете меня сумасшедшим?
– Я верю в то, что вы верите в эту историю, – отозвался я сухо, сам удивившись своей прямоте, – Впрочем, статью я вам гарантирую. А какой из этого всего будет результат – покажет время.
Смотритель промолчал, затем медленно кивнул в ответ. Глаз от блокнот он так и не отвел.
– Это лучше, чем ничего. Вы говорите, во всяком случае, честно.
– Я очень бы хотел разобраться в этой вашей истории. Просто голоса читающие библию… это…
– Вы не понимаете, здесь совсем другое, – обиженно заявил Свен и стал похож на большого ребенка, – То, что я пытаюсь донести до вас – настоящая сенсация. Я склонен считать, что стою на пороге настоящего открытия. Все в мире взаимосвязано, правда? Вы думаете, призраки из этого Маяка могут быть связаны с волной исчезновений в городе, Килиан?
– Нет. Паранормальщина не может быть таким злом, каким являются люди. Если в нашем городе заявилась банда ублюдков и маньяков, не стоит приплетать сюда потусторонщину. Человек и без вмешательства извне может превратиться в чудовище, чтобы там не говорили ваши голоса.
– Вы считаете это просто набором случайностей или пьяным бредом?
– Нет никакой разницы, во что я верю. Я здесь, чтобы передать читателям вашу историю и историю этого места. Как говорится в Библии «Vanitas vanitatum et omnia vanitas».
– Я не знаю, что это значит.
– Суета сует, и все – суета. Теперь давайте вернемся к самому началу нашего разговора. Итак, Свен, постарайтесь точно вспомнить, с чего все началось?
5
Количество осадков: 7 – 10 мм.
Скорость ветра: 0,3 – 1,5 м/с.
Кажется, это было известно еще с самого начала времен. Вернее, с того самого момента, когда человек научился мыслить и ощущать. Незаметная, но упрямая болезнь, протекающая медленно, тяжело, порою и с серьезными осложнениями. Одиночество в толпе – синдром мегаполиса, неприятное приложение к нему, плата за полученные деньги, гонорары, роялти, секс, любовь, удовольствия и бытовой комфорт. Город задает свой противоестественно быстрый темп жизни, когда общаться становится просто некогда. Утреннее «Guten Morgen» соседу в лифте, обмен новостями с коллегами на работе, обсуждение диеты с фитнес-тренером, усталое «привет-как-дела-все-хорошо», брошенное супруге или супругу перед сном – все это превращается в обязанность, традицию, или вернее говоря, правило.
Происходит переизбыток контактов в течение дня. Возникает некая интоксикация поверхностным общением со случайными людьми, поэтому мы уже не можем принять общение настоящее, глубокое – дружеское, родственное, любовное. Общение – тоже, своего рода наркотик. Он хорош только в небольших количествах, инъекциях и дозах. Когда нечто находится в переизбытке, оно обесценивается. Этот закон верен как для рынка, так и для отношений: чем больше вынужденных контактов, чем больше людей вокруг, тем меньше хочется видеть вокруг себя других. Наше общество к общению не располагает – потребность в нем словно бы и не предусмотрена.
Как было бы замечательно увидеть город пустым, тихим, безлюдным, словно декорацию к фильму. Насладится тишиной и покоем, музыкой абсолютного безмолвия. Пожалуй, заветная мечта всякого человека, уставшего от шума и грохота. И как всякая мечта, она недостижима, что позволяет ей оставаться такой желанной и идеальной.
Я смотрел на просыпающийся Глекнер, медленно докуривая двенадцатую за эту ночь сигарету. Нелетор не позволил уснуть, даже не смотря на достаточную дозу алкоголя, принятую мною в ресторане вчерашним вечером, куда мы выбрались с Штефени после моего визита на маяк. Действие стимулятора проходило, оставляя после себя омерзительное послевкусие пресыщенности и отвращения к самому себе. Прийти к саморазвитию через саморазрушение, постичь катарсис – это только красивый слоган. На самом деле все далеко не так, и наркотическое похмелье является значимым противовесом этой теории.
Я мрачно наблюдал за тем, как вспыхивают первые огоньки окон многоэтажек в посветлевших сумерках, смотрел на стройные ряды машин, потянувшихся по центральной трассе, глядел на железнодорожное полотно, проступающее из темноты, созерцал шедший с черных небес искрящийся белый снег. Квартира Штефени, куда мы отправились вчера ночью, располагалась в северной части города, откуда открывался замечательный вид на старый Глекнер – было в этом некое свое очарование. Прежде, я любил смотреть, как просыпается город, но сейчас это вызывало только раздражение. Вероятно, виновато действие лекарства, а может быть, город мне просто надоел.
Я раздавил недокуренную сигарету о пепельницу, взметнув несколько мелких угольков, поежившись, прошел через балкон, нырнул в сумрак спальни и запер дверь. Тихо, стараясь не шуметь, я прошел мимо сбитой постели, нашел у прикроватной тумбочки открытую бутылку вина. Кажется, что это было вино, но события вчерашнего вечера представлялись слишком уж смазанными и неясными. Несколько больших глотков, чтобы немного придти в себя – быть может, не самый полезный завтрак, но средство, проверенное многими годами.
Штефени уже не спала. Она сладко потянулась в кровати, наблюдая за мной из-под полуприкрытых век. Одеяло предательски соскользнуло с ее плеча. Я отсалютовал ей бутылкой в руке.
– Ты уже проснулся? Так рано?
– Не спалось. Встал час назад, – гладко соврал я, улыбнувшись, – Не хотел тебя будить.
Штефени подозрительно посмотрела на меня, но, кажется, поверила. Она повернулась на бок, оперлась подбородком о ладонь, и одеяло соскользнуло еще ниже. Я не отвел взгляд.
– Который сейчас час? Еще ночь, или уже светает?
– Начало шестого. Можешь спать дальше. Тебе спешить некуда.
– Ты не забыл, что сегодня я уезжаю в Альтштадт?
Альтштадт. Старый город. Он одного этого названия меня передернуло. Черт, как же давно я там не был. Даже не хочется думать и вспоминать.
– Нет, конечно, я помню. Отдыхай, еще слишком рано.
– А ты куда-то спешишь? Разве сегодня у тебя есть какие-то дела? Кажется, вчера мы решили, что утро свободное у обоих…
– Нужно заехать домой перед работой. Забрать кое-какие документы. Мне пора сдавать Деннису эту проклятую статью.
– Это правда, или только отговорка, чтобы оставить меня одну?
– Ты же знаешь, что правда, – мягко надавил я, стараясь, чтобы это звучало уверенно и твердо, – Я просто не хотел будить тебя так рано, вот и все.
Штефени сонно улыбнулась, откинувшись на подушку. Одеяло снова поползло вниз.
– Обещай, что в следующий раз мы останемся на ночь в твоей квартире? Мне было бы очень интересно увидеть, где ты живешь, Кили. Ты мне уже трижды обещал.
– Обещаю, – твердо сказал я, и не смог сдержать улыбки, – В следующий раз едем ко мне. Честно.
Штефени нежно привлекла меня к себе, медленно поцеловала в губы, провела рукой по сбитым волосам. Я отбросил мешающее одеяло, неловко опустившись рядом с ней.
– Тебе действительно так срочно нужно ехать домой прямо сейчас? Может, останешься еще ненадолго? – шепнула мне Штефени, заглядывая в глаза, – Все равно еще слишком рано…
– Думаю, документы никуда от меня не убегут, – подтвердил я, серьезно кивнув головой, – Так что, в принципе, я могу уехать и попозже, если на это будет важная причина…
***
Подходящего материала в базе набралось совсем немного. Или старые файлы были удалены, или подходящего журналистского расследования проведено небыло, но поиск с документов, где бы фигурировала фамилия Бергер, выдал слишком уж плачевные результаты. Кажется, «Правда Германии» несколько лет назад, не слишком-то совала нос в дела полиции, разбираясь в настоящих проблемах города, и была еще слишком малоизвестной и бредовой, чтобы заниматься серьезными делами. Поэтому единственное, что мне удалось выудить из мешанины ненужной информации и нагромождения слов, заковыристых выражений и внезапных оборотов был небольшой абзац, попавшийся мне на глаза после получасового поиска. Я распечатал документ на принтере, положил его в папку и вернулся к своему рабочему месту с таким серьезным видом, что никто из коллег даже не поинтересовался моим отсутствием.
Кресло Штефени все еще пустовало. Кажется, у нее были дела утром, а потом она обещала отыскать для меня кое-какую информацию по делу Бергера, если, конечно, я снова ничего не путаю. Нелетор, за которым я заехал домой перед редакцией, кажется, вернул моим мыслям привычную остроту, но с памятью творилось что-то неладное. Я постарался сосредоточиться на статье, поправил очки, вернулся к прерванному абзацу, один вид которого резал глаза.
«…загадочные и мистические места разбросаны по всему городу от старых шахт на востоке, до железнодорожных путей на западе, от маяка на юге, до дремучих лесов на севере Глекнера. Мрачная атмосфера этих мест связана с таинственными историями и легендами, которыми обрастает любой старый город. Это ознаменовывает собой…
Что это собой ознаменовывает?
Пальцы застыли над клавиатурой, нервно коснулись кнопок. Действительно, а к чему это привело? И почему именно это должно стать точкой отсчета?
Я нахмурился, перечитал последнее предложение, затем решительно нажал клавишу Backspace и стер буквы одну за другой. Белый лист под ними тоже не радовал глаз. Статья получалась донельзя вымученной и безвкусной, как кусок пластика во рту. Излишняя помпезность и мрачность заголовка, конечно же, очень даже приветствуется в желтой прессе, но во всем нужно знать меру, иначе можно любую серьезную работу превратить в настоящий фарс.
Backspace проглотил уже добрую треть текста и теперь мягко подмигивал курсором возле упоминания о старых шахтах. В тексте перед глазами мне не нравилось решительно все. Предложения оборваны, слова – банальные. Даже нет нормального лида. Так называемого вступления к статье, которое должно завлечь потенциального читателя и превратить его в реального. От лида зависит конечный итог работы журналиста, и успех вложенного труда, а я даже не смог сохранить интригу первого абзаца. Что-то с текстами сегодня совершенно не клеится. Вероятно, слишком устал, да и духота в кабинете дает о себе знать.
Я снял очки, прикрыл глаза, стараясь отдохнуть от навязчивого голубого свечения монитора ноутбука. Трудно писать статьи тогда, когда не имеешь конкретных фактов, не подкован в основных вопросах, да и в целом, о ситуации у тебя представление весьма поверхностное. Нельзя писать, если не знаешь того, что лежит в основе. По сути своей, в этом отличие журналиста от профессионального писателя – мне платят за верно и красиво поданную информацию, а ему – за выдуманные истории. Если смешать два этих занятия, то получится как раз желтая газета средней руки «Wahres Deutschland», в которой я работаю уже четвертый год. Журналист и фотокорреспондент Килиан Граф. Вернее, бывший фотокорреспондент, ибо в наше время такие, как я, уже почти не выезжают на место событий, ограничиваясь поиском визуального контента прямиком в интернете.