И все же, меня разбудил телефонный звонок. Видимо, иногда природная усталость куда сильнее всяких стимуляторов.
Звонили на домашний телефон. Удивительная консервативность некоторых людей иногда просто сводила с ума. Уже не первый год существуют мобильные телефоны, и пора бы уже привыкнуть к их повседневности. Телефоны стационарные, домашние, бездумно выставленные на полки или неказисто привинченные к стенам – всего лишь реликт и атавизм. Вы замечали, как глупо и тревожно слышать звонок в тихой квартире? Даже в такой пустынной и забытой, как моя. Хотя, справедливости ради стоит сказать, что в этой двухкомнатной гробнице на Грем двадцать восемь тревожно и зловещее раздаётся каждый звук. А может быть, это только кажется.
Я постарался не обращать на это внимания. Вы задумывались над тем, как часто вам звонят, чтобы донести важную радостную новость? А как часто набирают номер, чтобы донести что-то информативное? Совсем редко, не так ли?
Зато есть другие типы звонков, которые так хорошо известны во взрослом мире. Завалы на работе, кто-то умер, кто-то слег в больницу, где-то случилась авария, кому-то срочно нужно занять денег, а кое-кому необходимо вылить на тебя ушаты собственных проблем. Телефонная связь – чума нашего времени. Она так прочно въелась в повседневную жизнь, что бежать от нее решительно некуда. Ненавижу, когда мне звонят. Тем более, ночью.
Около полугода назад я писал статью о фобиях. Увлекательное чтиво. Когда я работал над ней, я открыл для себя много нового и познавательного. Вы знакомы с филофобией? Это боязнь влюбляться, а так же параноидальный страх потери близкого человека. Часто наблюдается у религиозных деятелей. Причиной является, скорее всего, пережитая потеря любимого человека по разным причинам, чаще из-за разлуки. Развивается этот страх из-за опасений повторения, особенно когда это часто приводило к потере самооценки, ухудшению общего состояния здоровья человека, потери цели жизни. К чему я веду, спросите вы? И как это соотносится с ночным звонком? Все очень просто.
Этот звонок, наверное, последнее, что я смог запомнить и осознать на следующий день, когда мрачный и неразговорчивый детектив, развалившись в кресле, заполнял один за другим безликие желтые документы. Кажется, после звонка я уже не спал. Наверное, поехал в офис редакции не выпуская из рук мобильного телефона и слушая одну за другой дробь протяжных гудков. Потом был разговор с коллегами – некоторых, как и меня, обзвонили ранним утром, другие узнали об этом уже на месте. Вроде бы я разговаривал с Деннисом – удивительно трезвым на этот раз. А что было потом становится похожим на разбитую в осколки мозаику – не собрать, не склеить. В полицейский участок я прибыл около полудня, а покинул его только ближе к вечеру. В Глекнере сейчас полно работы для комиссара, и исчезновение Штефани – только еще один лист бумаги на доске объявлений, озаглавленный сухо и безразлично: «Пропала без вести».
Штефани не стало еще прошлым вечером. Она пропала тихо и незаметно, внезапно и бесследно, как капля дождя в море. Комиссар полиции утверждает, что она заходила домой – дверь в квартиру была распахнута настежь, на столе стоял ужин, лежал мобильный телефон, ключи от входа висели на крючке в прихожей. Включенный ноутбук с не завершенной статьей терпеливо дожидался свою хозяйку. Вода в электрочайнике не успела остыть, когда в квартиру вошла полиция. Все было точно так, как раньше. Нет ни следов борьбы, ни малейших улик и зацепок – казалось Штефани просто вышла из комнаты на несколько минут и вот-вот вернется.
Но Штефани не пришла ни в этот день, ни в следующий.
Кажется, первой тревогу забила соседка по лестничной клетке, но роли теперь это не играет никакой. Вроде бы, полиция даже подняла записи с камер видеонаблюдения в вестибюле дома, где было видно, как Штефани входила внутрь, но уверенности в этой информации у меня не было и нет. Волна исчезновений в Глекнере медленно и неумолимо продолжала катиться вперед, пожирая всякого, кого встречала на своем пути. Журналистка, пытавшаяся разобраться в самой темной тайне этого года, сама стала жертвой загадочного похищения. Впрочем, ничего нового или удивительного, скорее ожидаемое и закономерное – идейные люди всегда гибнут в погоне за мечтой. Нет, ее исчезновение не прогремело на весь город, а просто кануло среди остальных таких же дел. Комиссар полиции только развел руками.
Фотография Штефани появилась на досках объявлений, возникла на первой полосе «Правды Германии», была напечатана в волонтерских листовках – кажется, Деннис успел связаться с их руководителем еще прошлым утром. Выбранная фотография была яркой и живой, насыщенной и запоминающейся. Два года назад я запечатлел Штефани во время прогулки в центральном парке. В то давнее время я продолжал увлекаться фотографией, даже не подозревая, какая судьба будет ожидать этот снимок. С фотографиями всегда так – останавливать время, впечатывая его в картонный квадрат, сложная работа.
Тем страшным утром город безмолвствовал, а вот редакция газеты гудела.
Пустующее кресло Штефани казалось холодным и тоскливым, как надгробная плита. В сухом, выжженном кондиционером спертом воздухе отчетливо витала тревога, а из углов комнат и офисов скалилась беда. Одно дело слышать, что в твоем городе творится что-то неладное, но совсем другое, когда это что-то неладное касается твоих знакомых, а тем более близких и родных. А пустое кресло напротив моего рабочего места – только напоминание, что от темноты Глекнера нельзя спрятаться, нельзя уйти, ее нельзя переждать или рассеять.
Мое состояние было слишком близким к обморочному и Деннис без лишних вопросов отпустил меня домой. Наверное, хватило одного взгляда на мертвенно бледное лицо и горящие лихорадкой глаза – мне самому было не по себе, когда я увидел себя в зеркале.
Спустя несколько часов, немного приведя себя в чувство, я с тупым упорством отвечал на вопросы герра комиссара, старательно и вдумчиво, как прилежный школьник. Комиссар интересовался всеми контактами пропавшей, а мое имя было первым в списке вызовов. Встреча с полицией в моем ритме жизни – слишком опасное удовольствие, но если это могло помочь отыскать Штефани, я готов был рискнуть и большим. Впрочем, комиссар оказался довольно скуп на вопросы, мои слова слушал с вежливым вниманием и, казалось, вовсе не обращал внимания на ответы. Исчезновения в Глекнере – своего рода камень преткновения. Кажется, на этот феномен сваливают все нерешенные дела. Уже давно никто не ждет, что полиция возьмется за дело – отыщет пропавших, накажет виновных и разгонит митинги сумасшедших и сектантов в центре города. Есть только смутная вера в чудо. Если имя человека оказывается на доске объявлений, то на нем ставится негласный крест. Это своеобразный договор между нами и полицией.
Я механически подписывал бумаги, рассказывал о наших со Штефани отношениях, повествовал о проведенном вместе с ней времени, делился мыслями и идеями на тему ее исчезновения, а безразличный ко всему на свете комиссар только кивал головой. К исходу часа я чувствовал себя не просто уставшим, а безмерно вымотанным и бессильным. Слова уже больше не могли выстраиваться в ровные логические цепочки. Все, о чем я мог мечтать – это вернуться в свой маленький склеп на Грэм двадцать восемь. Открыть полученный от Клауса конверт и просто вычеркнуть один день за другим.
Если долго не спать, изводить свой организм химией и мыслями на тему прошлого, все вокруг преображается и теряет реалистичность. И единственный способ не сойти с ума до конца – это просто повернуть ручку безумия до упора.
Кажется, комиссар хотел избавиться от меня ничуть не меньше, чем я от него. В конце концов он попросил меня засвидетельствовать правильность записанных за мною показаний, поставил тугую печать и бросил лист бумаги в картонную папку с надписью «Разыскивается». Сухо и лаконично, как эпитафия на безымянном надгробии.
Когда я прощался с ним, он пожелал мне доброго Рождества.
Это единственное, что я запомнил из его слов.
Кажется, я ответил ему тем же.
8
Количество осадков: 15 – 20 мм.
Скорость ветра: 3,4 – 5,4 м/с.
«Это убойная штука. Как раз то, что ты ищешь, если хочешь избавиться ото сна. Как старому приятелю – отдам со скидкой. Это новинка. Экспериментальная сборка. У нас такое больше нигде не сыщешь».
Убойная штука. Так описал эти вытянутые бледно-голубые капсулы Клаус во время нашего прямого последнего разговора. Убойная штука. Вернее, будет сказать – убийственная.
Во всяком случае, три дня из моей памяти гексолитан, или как его настоящее название, выжег просто на ура, превратив последние семьдесят два часа в бесконечную мешанину из текстов, музыки и абсолютной пустоты. Не помню, чтобы включал проигрыватель. Не уверен, что занимался печатью статей – когда на третий день я очнулся, словно от комы, от тяжелого ночного кошмара и смог добраться до компьютера, документ с наработками оказался нетронутым. Значит, теперь мое сознание играет со мной шутки. Впрочем, такое и раньше было.
Я пришел в себя в пустом холодном кабинете под безразличным мертвым светом ламп. Фотографии Эммы с интересом наблюдали за тем, как я медленно поднимался с пола, отряхивал одежду, поднимал опрокинутую бутылку виски, стараясь не наступить в лужу. Кажется, виски у меня закончилось еще на той неделе – значит, я выходил на улицу, но совсем не помню этого. Надеюсь, что обошлось без происшествий – попасться в таком состоянии патрулю, прогуливающемуся в комендантский час – сомнительное удовольствие. Часы в комнате, укоризненно подмигивая цифрами, указывали на без четверти полночь. Еще немного таких убойных штук от Клауса, и можно смело встречать Рождество.
Я постарался справиться с дрожью в руках, распечатал первое попавшееся фото Эммы, шатаясь вернулся в кабинет, разместив снимок с левого края экспозиции. Вышло криво и аляписто, зато стало меньше пустого места. Традиции стоит соблюдать, и не важно, как ты себя чувствуешь. И какими глупыми эти традиции тебе кажутся.
Я собрал капсулы в конверт, забросил его на полку, выбросил пустую бутылку в мусорный пакет и добрался до ванной. На краю раковины обнаружился все еще работающий мобильный телефон. Целых четыре звонка с работы и ни одного от комиссара полиции. Значит, дело пустили на самотёк. Ничего нового или удивительного. Когда умерла Эмма никто и пальцем не пошевелил. Что уж тут говорить про исчезновение Штефани. Таких, как она, уже не меньше десятка и полиция ждет рождественского чуда. А Глекнер не любит чудеса.
Тем не менее, нужно что-то делать. Приходится жить дальше. Видимо Деннис уже махнул на меня рукой, а быть может, сам не просыхал – очень в его стиле. Но мне нужно прийти в себя. Если не тоска, так всякая химическая дрянь точно меня убьет. А работа поможет отвлечься. Не зря же она спасала мне жизнь три года подряд, значит, спасет и еще. Тем более, есть надежда, что Штефани вернется. Пропасть без вести и умереть – совсем разные вещи. Если я загоню себя в гроб, Штефани я уже ничем не помогу.
Итак, контрастный душ всегда ставит на ноги. Сперва ледяной, потом горячий, почти обжигающий, затем снова холодный. Это помогает восстановить ток крови, а разница температур избавляет от усталости и сонливости. Все-таки, впереди у меня еще целая ночь. Утром я созвонюсь с Деннисом и вернусь в офис редакции. Наши отношения со Штефани известны в отделе уже давно, так что ни для кого не станет открытием то, какой удар был ее исчезновением для фоторепортера… бывшего фоторепортера Килиана Графа. А пока, нужно просто найти полотенце и вернуться в зал. Постараться не думать о том, что было. Или может произойти.
Телефонный звонок ворвался в тишину вымершей квартиры так резко и внезапно, что я чуть не уронил в воду мобильник. Звонили, конечно же, на стационарный телефон. Едва ли это может быть полиция – у комиссара есть мой номер. Какие-то новости по поводу Штефени? А что еще может понадобиться от меня в это время суток?
Телефон на мгновение прекратил надрывную трель, но тут же снова собрался с силами. Человек на другом конце провода явно не желал отступать. Я выскользнул из душа, перешагнул через ряд обуви у стены, не выпуская из рук полотенце, добрался до порога и спешно двинулся в другую комнату. Идеальной планировкой квартира точно не могла похвастаться, как и ничем другим, кстати говоря. Мимоходом я бросил взгляд на настенные часы, поблескивающие среди угрюмых плакатов. Без двадцати час. Не иначе, как случилась авария, или приключилась катастрофа. Только оставалось загадкой, какую роль в этом играл я.
Еще до того, как поднести трубку к уху, я уже догадался, кто это. Хриплое тяжелое дыхание в трубке было просто оглушительным.
– Доброй ночи, Деннис, – произнес я резко, стараясь, чтобы голос не дрожал от раздражения, – Чем обязан такому позднему звонку?
– Рад тебя слышать, Килиан. Ты в порядке? – ответственный секретарь запыхтел в трубку не хуже паровоза, – Ты пропал почти на три дня. Черт, ну и перепугал же ты всех. Как ты? Я тебя не разбудил?
– Еще нет, слушаю тебя.
– Во-первых, я прочел твою статью. И я скажу тебе, что она суховата, – на том конце провода воцарилось молчание, и мне представилось, как толстяк вытирает от пота лицо носовым платком,
– Почему так мало сравнений и ссылок? Ты же знаешь, что наши читатели любят конспирологию. Неужели не хватило фантазии на пару-тройку зловещих идей?
(Я отправлял статью? Серьезно?)
– Мне нужно было упомянуть фрау Перхту или Белксникеля?
В трубке возникла тишина, после чего тяжелое дыхание опять возобновилось.
–Что? Ты о чем?
– Я говорю, что завтра все исправлю. Не обращай внимания, Деннис.
– Ничего не нужно, твоя статья была отправлена на доработку Герриту Кноппу, так что в печать она попадет в лучшем виде.
Я тихо чертыхнулся, задумчиво постукивая ладонью по телефонной полке.
– Прости, Деннис, я был совсем не в состоянии работать после того, что случилось со Штефани. Я должен был тебя предупредить, но…
– Теперь это уже не играет роли, – заявил толстяк на другом конце города, – Ты в нашем отделе уже три года, Килиан, и я не требую от тебя невозможного. Наши читатели любят мистику и заговоры. Так дай им их. Это же не трудно. Нужно только включить фантазию…
– Я не совсем…
– Ты был хорош, но теперь ты выдохся. Ты устал. Тебе нужно немного развлечься. Хватит уже сидеть в кабинете за ноутбуком. Пришла пора сменить обстановку. Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но одними отговорками и самобичеванием Штефани ты не вернешь. Оставим это дело полиции.
– О чем это ты? – спросил я настороженно, пытаясь уловить нотки в голосе начальника, – К чему ты клонишь?
– Нужно будет поехать кое-куда. Одно важное дело. Надеюсь, у тебя нет никаких планов на рождественские выходные?
(Мы приглашаем вас в самое пекло)
– Нет, никаких планов. Командировка? Зачем? Куда?
– Я бы не назвал это командировкой. Я хочу, чтобы ты закончил статью, начатую Штефани. Ту самую, про исчезновение людей в нашем городе. Ты слышишь меня?
Как не слышать, если каждое слово грохочет прямо в ухо, как церковный колокол. Я мысленно осыпал толстяка последними ругательствами, что только могли придти на ум.
– Но зачем? Почему такая срочность? И почему я?
В трубке снова воцарилась тишина, прерываемая тяжелым надрывным кашлем.
– Ты меня слышишь? Штефени натолкнулась на сенсацию в старом городе. Нужно будет отправиться туда, проверить кое-какие адреса и кое с кем переговорить. Не знаю, следил ли ты за новостями последние дни, но за это время, пропало еще четверо. Четверо!
Только не старый город. Слишком уж скверные воспоминания связаны у меня с этим местом. Я закрыл глаза, стараясь восстановить сбитое дыхание.