Кто бы говорил, если все смеялись.
Ик!
– Стакан в оркестр! – по достоинству оценила номер эффектная докторица с пикантной проседью в коротких волосах. – Только знаешь ли, мин херц, это для тебя весь помоечный бомонд сплошь картинки с выставки, а нам, грешным, об этих персонажей иногда пачкаться приходится, – закурив, резонно заметила она, – а бомжатина-то, между прочим, пахнет… Кстати, я тебе забыла рассказать, – обратилась она к рыжебородому, – давеча у нас с этими твоими персонажами внеочередная ярмарка абсурда приключилась. Старушка нам звонит: тыр-пыр восемь дыр, спасайте-приезжайте, у нас на лестнице, мол, у мусоропровода два бомжа не спросясь помирать устроились. Ну, помирать так помирать, не впервой, случается; ежику понятно, что каким-то пойлом оба траванулись. Дело немудреное, но никак не наше, а «скоропомощное». Бабушке так и объяснили: дескать, мы лишь по квартирам ездим, а вам, бабуля, надо по «03» звонить, чтобы, значит, «скорая» приехала. Мол, это их работа, они вам и у мусоропровода приберут, и вообще всю лестницу подчистят. Ясно всё старушке разъяснили, а она в ответ вместо до свидания за милосердие разговор затеяла. Ну да милосердие, известно, нынче дорого, нам поэтому оно не по карману, а на случай острого припадка гуманизма инструкция имеется. Вот если бы бомжи в квартире загибались, тогда другое дело, как мы честно ей растолковали. Доходчиво мы ей растолковали, популярно и даже по складам. И всё бы ничего, но бабушка, как очень скоро выяснилось, маялась склерозом и соображала как бы через раз, да и то не каждый раз, а через два на третий… – Увлекшаяся докторица спохватилась: – Еще не надоело?
– Красиво гнать не запретишь. Врешь, конечно, но всё равно забавно, – хмыкнул бородатый.
– Не вру, а привираю, дорогой, причем не хохмы для, а токмо правды ради, – живо возразила докторица, стряхивая пепел с сигареты. – Ну так вот, бабушка упертой оказалась, сердобольная попалась бабушка, встречаются порой такие раритеты, почти как ископаемые, только бесполезные. Бывает, некоторые от маразма не только милосердием страдают, а даже что похуже. Короче говоря, уяснила бабушка, что «неотложка» исключительно по квартирам ездит, и не долго думая этих двух бомжей к себе заволокла. На старушечьем горбу чап-чап-чап, болезная, чап-чап-чап-чап-чап на варикозных ножках – и давай опять телефон накручивать. И всё бы замечательно, однако ж вот беда – ну в упор втемяшилось старушке, что конкретно на бомжей «скорую» вызывать положено. Бабка вызывает, а «скорая» ей с точностью до наоборот опять всё то же самое – сердобольную старушку вместе с милосердием обратно к нам послали. А куда еще, ежели бомжи у нее в квартире обустроились? Но бабушка упертая: старушенция опять не мудрствуя лукаво пач-пач-пач-пач-пач, пач-пач-пач-пач-пач – и заново бомжей у мусоропровода сложила. и опять за телефон, а раз теперь ей сказано к нам на «неотложную» звонить, она и позвонила. А диспетчерша у нас юмора не поняла и по-новой ей в подробностях всё растолковала – и вообще, и просто так, и еще за гуманизм кое-что добавила. Естественно, было ж русским языком сказано старушке: если пациент на лестнице, то мы-то здесь при чем? Мы здесь ни при чем, а бабушку заклинило, старушка точно упертая была: опять она бомжатину в квартиру чап-чап-чап-чап-чап, чап-чап-чап-чап-чап – и снова к телефону. Но ее заклинило, бабушка обратно на «скорую» звонит, а ее оттуда – пач-пач-пач-пач-пач, пач-пач-пач-пач-пач…
– Короче, Склифософский! – заразительно расхохотался бородатый.
– А ежели короче, то в итоге бабушка соломоново решение нашла – одного бомжа на лестнице оставила, а другого в квартиру затащила. Поэтому в конце концов к ней и мы, и «скоростники» приехали. Правда, к этому моменту бомжи уже остыли, а старушка крепко не в себе была, всё туда-сюда по коридору бегала: чап-чап-чап-чап-чап!.. чап-чап-чап-чап-чап!.. Так что трупы мы с коллегами по-братски поделили, а старушку психиатрам оставили, чтобы и они без работы, значит, не скучали. Не всё же нам одним чап-чап-чап по лестнице, пач-пач-пач в квартиру!
– Слушай, а ежели клиент наполовину в квартире обустроился, а наполовину на лестнице завис? – со смехом поинтересовался бородатый.
– Это смотря куда он головой лежит: в квартиру – наш, на лестницу – «скоропомощный». И нечего ржать, были прецеденты!
– А ежели на чердаке или, например, в подвале? – не унимался бородатый.
– На чердаке не знаю, а в подвале, например, еще четыре трупа было. Эти в качестве подарка милиции достались, чтобы и ментам за державу не так обидно было… Тьфу ты, дотрепалась – сигарета бомжатиной воняет…
Опаньки! Резко потянувшись к пепельнице, докторица локтем зацепила и сбила со стола блюдце с чашкой кофе. Рыжебородый мгновенно среагировал, едва видимым движением поймал блюдечко тыльной стороной ладони и вместе с чашкой, ни капли не пролив, возвратил на место. Не глядя, между прочим, как будто так и надо; черт, да такой реакции любой каратека мог бы позавидовать! А докторица как ни в чем не бывало загасила свой окурок, глотнула кофе, небрежно выудила из кармана бородатого пачку сигарет и снова закурила. С изяществом исполнено.
Сыгранная парочка, ничего не скажешь. Не заметивши мимо не пройдешь, а заметив – еще раз обернешься. Сразу видно – пара, причем очень непростая, чувствуется вокруг них аура какая-то – общая такая аура, некая харизма на двоих, если так бывает. И каждый по себе крайне любопытен: у подтянутой докторицы лицо запоминающееся, со своим характером, стрижка вызывающе короткая, вроде бы простая, но я-то знаю, во что такая простота обходится[2]. Глаза живые, чертовски выразительные, да еще и макияжем выгодно подчеркнутые; надо бы манеру перенять, мне такой раскрас тоже будет в тему. И рыжебородый незаурядный тип: явно здесь не свой, но и не чужой, на вид вроде распустяя, но порода сразу же угадывается – высок, поджар, широкоплеч, морда на лице донельзя ехидная. По такой физиономии не сразу разберешь – то ли он со всеми от души смеется, то ли заодно над всеми насмехается…
Веселые ребята.
Парочка меня заинтриговала.
– Слушай, а что это за публика? – тихонько спросила я у Светы.
Светлана подмигнула:
– Интересно, правда? Это доктор наш, Диана Вежина, а тот, который бородатый, муж ее, писатель Михаил Дайнека. Всамделишный писатель, самый настоящий, чайку попить зашел. Ты его «Пасынков Гиппократа», случайно, не читала? – Еще бы не читала, и не только я, у нас всё отделение над «Пасынками» сквозь слезы хохотало. – Так это, между прочим, как раз про нас написано! – с законной гордостью сообщила Светка.
Чертовски интересненько! Вот и говорите после этого, что в действительности всё не так, как на самом деле… Теперь понятно, почему они вдвоем здесь на ура солируют. Непонятно только, с чего бы это вдруг бородатый Михаил Дайнека на меня так посмотрел – конкретно посмотрел, коротко и цепко: оценил, упаковал и ярлычком украсил. Н-да, реакция-то у мужика, как у каратиста, а вот взгляд, как у поклонника совсем другого спорта – «вольная борьба под одеялом» такая дисциплина называется. Самец, однако. Жены бы постеснялся…
Нахал. Но обаятельный. Но всё-таки – нахал.
Должно быть, от такого беспардонного напора я смутилась и даже покраснела. Во всяком случае, Светлана спохватилась и решила наконец-то меня отрекомендовать:
– Ребята, это Яна, она на «неотложке» у Рудаса работает. У нее машина поломалась, теперь она попутный транспорт ждет, – объявила Света.
– Ясно, в ожидании попутной лошади скучает, – весело прокомментировала Вежина. – Погоди, у Рудаса? – прищурилась она. – Получается, вы в Купчине катаетесь? Так это не у вас там, случаем, маньяк образовался?
– Какой маньяк? – обалдела я.
– А завелся, говорят, какой-то извращенец, что занятно – типа как бы врач. Будто бы сей деятель в лекарском халате к одиноким бабушкам в квартиры проникает, в доверие втирается и от жизни лечит. Радикально лечит, вроде как он умерщвляющим укольчиком доверчивых болящих пользует. Без претензий дядечка: чпок – и до свидания, а сам со старушечьими ценностями благополучно валит. Аки тать в нощи – ищи его свищи… за поэзию пардон, на языке вертелось. Так что в результате, уверяют, все бабушки в округе без очереди в рай стаями мигрируют. Впрочем, если верить слухам, большинству этих пациентов ангелы на небесах давно прогулы ставили…
– Уже сюжет, – бормотнул писатель.
Кто о чем, а литератору лишь бы слово вставить.
– Про сюжет не знаю, – отмахнулась Вежина, – но ментовка в Купчине уже который день на говно исходит. Хотя, если разобраться, на кого еще им исходить прикажете?
– Так вот почему нас утром тормознули и допрос с пристрастием устроили! – сообразила я. – Но с чего милиция решила, будто это врач? – удивилась я, автоматически добавив про себя: «Быть того не может!»
Разумеется, не может того быть… раз быть того не может.
– А черт их разберет, – усмехнулась Вежина. – Касательно врача – сомнительно, конечно, вероятнее всего кто-нибудь прикинулся. Но ментам врачи-убийцы в голову втемяшились, а коль уж им втемяшилось… Кто ж ментовскую-то логику поймет – за неимением оной, – язвительно заметила она. – Да чего там далеко ходить – вчера из-за этого маньяка в вашем Купчине нашего коллегу за жабры прихватили. То бишь ладно бы за жабры прихватили, бог ты с ним, но его ж за паспортные данные зацапали! Кроме шуток, он ведь Родион Романович у нас, имя-отчество у доктора такое. Родион Романович вчерась импортную рожу на заднице, рожистое воспаление на ягодице у иностранца то есть, в Институт скорой помощи отвозить изволили. А на обратном пути, стало быть, Родион Романыча не только прихватили, но еще и в отделении на пару с водителем два часа мурыжили. Я серьезно, не за что и не про что, а единственно за то, что действительно он Родион Романович… хотя, если разобраться, этот Родион Романович даже не Раскольников у нас, а просто – Киракозов!
Я против воли прыснула.
– Вот что значит Президентом питерца избрать! Культура, понимаешь! Теперича у нас даже, миль пардон, милиция образованность свою показать желает и повзводно вместо стрельб классиков штудирует, – незамедлительно ввернул реплику писатель.
Я не удержалась:
– Простите, но о классиках – вы это о себе или всё-таки о Достоевском? – со всей возможной невинностью осведомилась я.
– Достоевский? А кто такой этот Достоевский? – не оплошал обаятельный нахал Михаил Дайнека.
– А это который на досуге детективчики кропал, на манер Акунина, только поскучнее, – ехидно подсказала выразительная Вежина.
– Послушайте, коллеги, но как же этот якобы маньяк…
Дослушать мне не удалось. За приоткрытым окном послышался шум подъехавшей машины, а следом донесся до оскомины знакомый занудный говорок древнего еврея Лившица. За мной приехали; как водится, на самом интересном месте мое время истекло. Оставалось утешаться тем, что за мной всё-таки приехали – страдая старческим эклером (в скобочках: склерозом) пуще той невероятной бабушки с бомжами, доктор Лившиц о подобном пустяке мог с легкостью забыть. Или, в лучшем случае, адрес перепутать. Без преувеличений, сей достопечальный эскулап, обремененный к тому же ярко выраженным недержанием речи, у нас еще и не такие корки запросто отмачивал. Все больные по-своему одинаковы…
Приехал так приехал, стало быть – поехали.
Впрямь, наверное, нет худа без добра, если так подумать, – а лучше так и думать! – а я и думала именно вот так, нежась по дороге в стойло на умиротворяющем осеннем солнышке, с ленцою рассуждая о вещах, от сюжета весьма далековатых. Например, о том, что действительно на свете не бывает худа без добра и как ни поверни, жизнь всегда чертовски любопытна, и что буде я писательницей, я бы дорожила каждым пустяком, каждым эпизодом и обязательно живописала бы, как лично мне очень симпатичная Дайана Германовна Кейн возвращается на базу и под монотонные сетования колоритного коллеги Лившица о несчастной судьбе старого интеллигентного еврея малахольно думает о том, что если бы она была бы литератором, как Дайнека, или Достоевский, или сам Акунин, например…
Кстати, да, а кто такой Акунин?
Глава 5
Какая, впрочем, разница.
А на базе, если посмотреть со стороны, – а на образцово-показательное отделение любопытно было посмотреть со стороны, – на базе по-своему те же доктора столь же активно обсуждали ту же интригующую уголовщину. Обсуждали по-своему, разумеется, причем и здесь вряд ли кто-нибудь из медиков мог бы всерьез вообразить в роли гипотетического маньяка-старухоубийцы именно врача. Лекарский цинизм – притча во языцех, но то среди своих, чтобы не свихнуться. Представить незаконную (другой не существует) эвтаназию – еще куда ни шло, кто-то из коллег за большие деньги мог бы оскоромиться; но убийство с целью грабежа? Свежо предание, ан верилось с трудом – и тем не менее, пережидая затянувшуюся паузу между вызовами, сомнительную тему на отделении муссировали во всех никому не ведомых и даже, вероятнее всего, вообще не существующих подробностях. Мало ли, что быть того не может; все по-своему…
Словом, взглянем как со стороны.
Пользуясь затишьем, удачно пришедшимся на обеденное время, дежурная смена в полном составе собралась в столовой. Помимо только что приехавших Лившица и Яны, наличествовали штатный зубоскал Забелин, штатный же козел Гайтенко, он же Дуремар, и старшая медсестра рудасовской «неотложки» Алиса Борисовна Цуцко, которой в эти сутки выпало работать за диспетчера. Невесть каким ветром занесло, чтобы вслед за Яной не сказать – как флюс его надуло, выходного Эдичку Хазарова. Гайтенкой быть не запретишь, старшая сестра – должность по определению стервозная, а в остальном – коллектив как коллектив, могло быть лучше, могло быть хуже, ничего особенного; для уживчивой Дайаны Германовны общение даже с не слишком симпатичными коллегами проблем не составляло. Несколько смущал своим необязательным присутствием бывший друг сердечный Эдичка, но на то он, в общем-то, и бывший, чтобы о подобных пустяках больше не заботиться.
Яну с порога взяли в оборот.
– Потеряшка прибыла! Очень кстати, Яночка. Ты уже про нашего серийного убийцу слышала? – радостно вскинулся Забелин.
– Как всегда – самая последняя, надо полагать, – пожала та плечами.
– Неправда ваша, последний нынче Эдичка. Слышать-то он слышал, благо битый час мы об этом треплемся, да только вот беда – ни фига умных человеков Эдуард Евгеньевич слушать не желают-с!
– Это ты-то умный? Трепло ты кукурузное, – раздраженно огрызнулся Эдичка.
– Насчет ума не знаю, но таким трепливым языком только волосатые задницы скоблить, – брезгливо поддержал его Семен Семенович Гайтенко.
– Зато твоим – вылизывать, – отмахнулся Гоша. – Ладно вам, зануды, безответному-то человеку всякий извращенец окорот сделать норовит, – насмешливо парировал Забелин. – Лучше пусть нас Яночка рассудит. Вот скажи нам, солнечная девочка…
– А почему – солнечная девочка? – с неподдельным интересом переспросила Яна, то есть просто я, если кто не понял.
– А потому что в глазищах у тебя солнечные зайчики играют, а в ресницах радуга запуталась. – Забелин подмигнул: – Эх, Яночка, ну всем ты хороша – но почему не рыжая? – дурашливо вопросил неугомонный Гоша.
– Потому что не бесстыжая, – спрятала улыбку Яна.
– Бесстыжая, бесстыжая! Уу-у, какая ты, Яна-несмеяна! – продолжал дурачиться Забелин. – Нет, но всё-таки ты нас рассуди. Хорошо, пусть убийца, пусть маньяк, но при этом я только одного не понимаю…
– Счастливый ты, однако, человек, если только чего-то одного не понимашь, – обронил Хазаров.
– Коллеги, подождите, я другого совсем не понимаю, я совсем другого не пойму, – спохватился на минуту приумолкший Лившиц. – Ради бога, объясните мне, старому интеллигентному еврею, как вообще-то можно умерщвлять, извините мне, живого человека, чтобы только взять у него – что?! Послушайте, что можно взять у беспомощного пожилого человека, что? Одинокие нищие пенсионеры – что с них заработаешь?
– Ай, Марк Наумович, ну я с тебя смеюсь. – Забелин «тыкал» всем, исключая Рудаса. – Чего ж тут непонятного: бабушка – двугривенный, пять бабушек – целковый. Всё дело в бухгалтерии! – объявил Забелин.
– А это то есть как? – уточнила Яна.
– А это как в старом анекдоте. Не знаешь? Идет как-то раз Родион Раскольников с топором, а ему навстречу – Соня Мармеладова. А с топора, стало быть, на раскольниковский спинджачок кровушка стекает. «Ой, Родя, что ты натворил?» – спрашивает Сонечка. «Да вот, Соня, старуху процентщицу я топором убил». – «Ой, Родя, а зачем? Ты ее ограбил?» – «А как же!» – «А денег много взял?» – «Двадцать копеек, Сонечка». – «Родя, а почему так мало?» А Родя отвечает: «Не расстраивайся, Сонечка, пять старушек – уже рубль!..» Чем не бизнес, а?