– Нужно время. Может, какое-то триггерное событие – их еще называют «спусковыми» – поможет ей вспомнить все, что она забыла. Может, какая-то вещь.
– Да какая вещь? Она будто впервые оказалась в нашей квартире, своей комнате и даже нашем городе. Будто перенеслась к нам… откуда-то.
– Радуйтесь, что ее умственные способности никак не пострадали. Девочка развитая, хорошо говорит, хорошо выражает свои мысли. Забытые знания наверстает.
– Вы считаете, что она сможет пойти в обычную школу?
– Да, несомненно. У нее нет никаких психических отклонений, если вы об этом. Нет невроза. У нее хорошее эмоционально-психологическое состояние. Даже отличное! Она чувствует себя счастливой. Вы с вашей дочерью молодцы. Вы обеспечили ребенку психологический комфорт. А амнезия… Бывает. Не так уж много у нее было детских воспоминаний. Если взрослый человек забывает свою предыдущую жизнь, то ему гораздо сложнее. И если взрослый или ребенок теряются и ничего не могут сказать. Родственники сходят с ума. А Даша с вами. Прекрасно можно жить без воспоминаний первых шести лет. Многие взрослые и так не помнят эти годы. Без травм, без амнезии.
– А эти люльки, братья-сестры?
– Думаю, что забудет. А если не забудет… Вам это мешает? Просто не заостряйте внимания. Вы с ней ходили на рыбалку?
– Никогда. Некому у нас в семье на рыбалку ходить.
– Сходите. На озеро какое-нибудь съездите.
– Сейчас? – в ужасе спросила бабушка. – Чтобы под лед провалиться? Или чтоб на льдине унесло?
Дядя доктор рассмеялся.
– Нет, летом, когда уже тепло будет. Хотя к тому времени она уже может забыть про рыбалку.
«Не забуду», – подумала я тогда. И на самом деле не забыла.
Потом мы вернулись домой. Бабушка отправила меня в мою комнату – мою комнату! – поиграть или позаниматься и сказала, что будет готовить ужин. Теперь предстояло ждать возвращения мамы с работы, чтобы ужинать всем вместе.
Интересно, какой окажется мама? Почему-то я предполагала, что это будет другая мама, а не та, с которой я прожила первые пять лет своей жизни. Почему меня убеждают, что мне шесть?
До революции 1917 года
Аполлинария Антоновна никогда не видела новорожденных детей, но ей казалось, что все-таки ребенок должен быть поменьше. Хотя откуда ей знать? Ниловна дала ей мальчика – и он тут же открыл глазки. Взгляд был осмысленным! Какой замечательный мальчик!
Ниловна показала, как кормить ребенка, как пеленать. Сколько ж детей прошло через руки Ниловны? И сколько ей лет? И сколько Николаю Аристарховичу Богомазову? Долгих им лет жизни!
Вечером примчались Фрол Петрович и Василий Антонович. Доктор Богомазов сказал, что Аполлинарии Антоновне с Петенькой нужно еще пару дней побыть у него под наблюдением и только потом их можно будет забрать домой.
У Фрола Петровича в глазах стояли слезы радости, а Васенька не стеснялся и рыдал, и смеялся.
– Поленька, как ты себя чувствуешь? – то и дело спрашивали брат с мужем.
После возвращения домой с новорожденным мальчиком Аполлинария Антоновна для начала решила поискать газеты с информацией о графе Разуваеве у них в доме. Ведь несколько жильцов их выписывали. Брат их все читал, Аполлинария Антоновна – только некоторые. Сами не выписывали, не покупали, а брали то, что приносили жильцам, и те оставляли, уходя из дома на службу. Иногда вчерашние, иногда позавчерашние. Василий Антонович из-за своей малой мобильности большую часть времени дом не покидал, а что еще делать, как не читать, когда сидишь в конторке у входа?
Как уже говорилось, он читал много книг, вел домашнюю бухгалтерию, любил готовить. А скоро ему, наверное, придется приглядывать и за Петенькой. Аполлинария Антоновна планировала вернуться к урокам, чтобы ни в чем не отказывать Петеньке. Его же нужно кормить, одевать. Дети быстро растут. Поэтому их семье требуются деньги, которые она сможет заработать уроками. Как только Петеньку можно будет оставлять на Василия Антоновича, который все равно дома, Аполлинария Антоновна опять займется преподаванием. Конечно, Анна обещала помогать, но как сложится жизнь у самой Анны? Да, сейчас еще, наверное, остались подарки Разуваева, а потом? Анне же самой жить надо.
Но что же случилось с графом Разуваевым? То есть Аполлинария Антоновна знала, что случилось. Следовало выяснить почему.
Аполлинария Антоновна спросила про газеты.
– Газеты на чердаке. Зачем они тебе? Ты что-то конкретное ищешь?
Аполлинария Антоновна сказала, что встретила в больнице свою подругу по Смольному институту. Та – несчастная! – родила мертвую девочку. И от графа Разуваева, которого недавно убили. Аполлинарии Антоновне было неудобно расспрашивать Анну про Разуваева, но она сама захотела про него почитать. И еще она хотела бы пригласить Анну крестной матерью Петеньки. Они с ней очень дружили в Смольном институте, а потом Аполлинария Антоновна как-то растеряла всех подруг.
– Да, тебе пришлось за мной ухаживать, уроки давать… – вздохнул Василий Антонович. – Приглашай, конечно.
Аполлинария Антоновна отправилась на чердак. Как же Василий Антонович сюда поднимается? Оказалось, что поднимался не он, а деревенская девка Дуся, которая занималась в доме уборкой и стиркой. На чердаке как раз сушилось белье. Газеты лежали в углу тремя большими стопками. Раньше они Аполлинарию Антоновну не интересовали, и вообще она не помнила, когда в последний раз была на чердаке.
К счастью, лежали газеты в хронологическом порядке – конечно, в обратном. Сверху были самые последние. Но Дуся была девкой аккуратной, хотя и глуповатой и, конечно, неграмотной. Складывала все газеты одну на другую, ровной стопочкой, в том порядке, в котором ей отдавал Василий Антонович.
Аполлинария Антоновна выяснила, что убили Разуваева три месяца назад. Какой красавец! Пастухова с интересом рассмотрела портрет графа. Неудивительно, что Анна не устояла. У него было четыре дочери от законной жены и вроде несколько отпрысков от многочисленных любовниц. Мужчина был любвеобильный. По крайней мере, так о нем писали. Еще писали, что он картежник и кутила. Имена любовниц не назывались. Правда, вскользь упоминалось про роман с гувернанткой дочерей, которую с позором выгнали из дома.
Анна была гувернанткой дочерей Разуваева.
Но как они могли тайно обвенчаться, если жена Разуваева жива? Или она уже умерла? Это Аполлинария Антоновна выяснить не смогла. Четко и ясно об этом не говорилось. Или Анна сказала про венчание специально для Аполлинарии Антоновны? Что вроде как она была законной женой? Хотя Аполлинарии Антоновне было абсолютно все равно. Она сама получила здорового живого ребенка, о котором мечтала, а остальное ее совершенно не интересовало. То есть интересовало, конечно, но в гораздо меньшей степени.
Аполлинария Антоновна так и не поняла, кто и за что убил графа Разуваева. Конечно, не поняла это не только она. Сыскная полиция Петербурга не смогла разобраться с этим делом и найти убийцу. Обвинение не было предъявлено. Никому. Списали на гастролеров, которые просто решили обчистить явно богатого человека, он оказал сопротивление, и его зарезали.
Ничего не говорилось про то, откуда Разуваев возвращался среди ночи и почему был один. Почему не было кучера? Обычно он ездил в карете и с кучером. А тут куда-то отправился на недавно купленном фаэтоне[1]. Нашли Разуваева в фаэтоне рядом с особняком, в котором он проживал с семьей. Туда пришла сама лошадь. Проследить весь проделанный ею путь не удалось, но были свидетели, видевшие, как хорошо обученная лошадка бежит домой. Свидетели думали, что она везет в дупель пьяного хозяина. Оказалось, мертвого хозяина.
Аполлинария Антоновна также не разобралась с наследованием титула – об этом просто не говорилось. У Разуваева отсутствовали законные наследники мужского пола. Были только дочери. Хотя имелись братья. Значит, титул унаследовал старший из оставшихся в живых брат?
А ведь убивают обычно те, кому выгодно. Выгоднее всего было брату Разуваева. Или кому-то еще?
Про завещание в газетах не написали.
Глава 3
Но маму мне увидеть было не суждено, по крайней мере живой.
Я внезапно услышала, как где-то в квартире кричит бабушка. Я выскочила из комнаты принцессы и побежала искать бабушку. Заодно посмотрела квартиру. В ней было три комнаты, включая мою. Насколько я поняла, в одной жила мама (в ней я занималась английским), в другой бабушка, в третьей я. Кухня использовалась как общая столовая.
Бабушка лежала на кровати в своей комнате и сжимала в руке телефон. Рука с телефоном свесилась с дивана. Она же его уронит! У мамы (моей мамы!) был простой кнопочный телефон, но он часто не работал, потому что она забывала положить на счет деньги или денег просто не было. У нас с братом и сестрой телефонов не имелось, даже одного на всех. Городской в нашей квартире давным-давно отключили за неуплату. Из квартиры нас тоже несколько раз пытались выселить, то есть угрожали какой-то «социальной нормой». Но потом тетки, которые приходили нас выселять, посовещались между собой и решили, что «из-за выводка» нашу маму никуда не выселить.
Я взяла телефон из руки бабушки и положила на тумбочку. Я не знала, как управляться с таким телефоном. Я их по телевизору видела, но в руках не держала. Бабушка открыла глаза и посмотрела на меня затуманенным взором. Неужели напилась? Я такой взор у мамы неоднократно видела.
Я спросила у бабушки, где стоит водка. Маме в таком состоянии она обычно помогала. То есть маме водка в любом состоянии помогала.
– Зачем тебе водка? – спросила бабушка.
– Не мне, тебе, – ответила я.
Взгляд у бабушки стал осмысленным, и она как-то странно стала меня осматривать, потом встала, взяла меня за руку, отвела на кухню, там достала початую бутылку водки из холодильника. Правда, я таких бутылок никогда раньше не видела. Мама с гостями пила что попроще.
Бабушка налила себе водки в стакан, выпила, закусила сладкой булочкой. Мама никогда не закусывала сладким, о чем я и сообщила бабушке.
– А чем лучше? – спросила бабушка.
В этом деле у меня были большие познания, и я ими поделилась.
– Приготовь, – сказала бабушка, кивая на холодильник.
Сама бабушка уселась за стол, выпила еще водки, мне сказала, чтобы поела сама. Второго приглашения мне не потребовалось. Как я уже говорила, есть я хотела всегда. Бабушка не ела, только закусывала водку. У нас мама часто так делала.
Через какое-то время в дверь позвонили. Бабушка уже была «хорошенькая». Она, похоже, не привыкла пить.
Бабушка не смогла встать из-за стола и махнула рукой в сторону двери. Я пошла открывать. Я видела, что здесь дверь закрывается на задвижку, и легко с ней справилась. На пороге стояли двое мужчин, один в полицейской форме, другой – в гражданской одежде. Я поздоровалась. Я знала, что приход полиции домой не означает ничего хорошего. Это местный участковый? Пришел проводить работу с бабушкой?
– Взрослые дома есть? – спросил тот, который был в гражданском.
Я ответила, что есть бабушка, но она, наверное, не сможет поговорить с дядями. Дяди не стали уточнять почему, прошли в квартиру, обувь не снимали, но вытерли о половик. Верхнюю одежду повесили на вешалку. Я показала, где искать бабушку.
А бабушку уже развезло. Она не могла внятно отвечать на вопросы.
– Тебя как зовут? – спросил дядька в форме.
Я ответила.
– Ты бабушку часто такой видишь?
– В первый раз, – честно ответила я.
Они переглянулись.
– Ты соседей знаешь? – спросил тот же дядька.
– Здесь нет.
– А где знаешь?
Я назвала свой родной город.
– Ты там раньше жила?
Я кивнула.
– Адрес знаешь?
Я назвала. Мама нас в свое время заставила выучить адрес. Да и мы с братом и сестрой часто уходили далеко от дома, так что знали окрестности в большом радиусе.
Дядьки явно не понимали, о чем я говорю. Один вышел из квартиры и пошел сам звонить к соседям. Вскоре вернулся с женщиной, которую я видела впервые в жизни. Женщина стала меня как-то странно осматривать.
– Ты знаешь эту тетю? – спросил дядька в форме.
Я покачала головой.
– Вроде не похожа девочка… – задумчиво произнесла тетка. – Позовите Ангелину Михайловну из пятнадцатой квартиры.
Ангелина Михайловна уверенно объявила, что я «не та».
Бабушке вызвали «Скорую», приехали врачи и увезли ее.
Дядька в полицейской форме стал меня расспрашивать про мою жизнь, потом приехали две тетки, как я поняла – социальные работники. Они тоже стали меня расспрашивать. Дядька в полицейской форме куда-то звонил, потом пришел к нам на кухню и сообщил:
– Там был пожар. Позавчера. Ночью. Погибли женщина, две девочки примерно одного возраста и младенец. Старшего мальчика не нашли. Их еще не похоронили.
– Но как она оказалась здесь?! – воскликнула тетка из социальной службы, глядя на меня.
Меня еще раз попросили рассказать про приезд тети Люси с девочкой.
– Погибла Галина! – воскликнул дядька в гражданской одежде.
– Фотографии в этой квартире есть? – подала голос Ангелина Михайловна и спросила у меня, видела ли я сегодня маму.
Я ответила, что маму не видела. Видела бабушку, которую увезла «Скорая». Бабушку видела первый раз в жизни. Ангелина Михайловна тем временем нашла две фотографии в рамочках и протянула мне.
Я узнала тетю Люсю.
– Это Галина, – почти хором объявили Ангелина Михайловна и соседка, имени которой я не знала.
Взрослые стали как-то странно переглядываться. Потом дядька в гражданской одежде попросил Ангелину Михайловну и соседку, имени которой я не знала, рассказать, что они знают «про эту семью». Я сама превратилась в одно большое ухо.
Выяснилось, что Галина, которую я знала как тетю Люсю, приезжавшую к нам домой с больной девочкой, родила дочь от женатого мужика, который уехал работать в Америку.
– Он какой-то супергениальный компьютерщик, – сообщила Ангелина Михайловна. – То ли в «Гугл», то ли в «Майкрософт» его взяли. Он присылал деньги на девочку. Он ее признал. Она записана на его фамилию. Недавно она упала с новых качелей у нас во дворе. Их уже убрали. Там что-то не так закрепили. Это вам нужно у нашего управдома уточнять. После падения с качелей я девочку не видела. С ней не гуляли больше. Но это не она.
– Тебя как зовут? – снова посмотрела на меня тетка из социальной службы.
– Даша Салтыкова.
– Та была Доша. Авдотья. Фамилию я не знаю. Но она должна быть здесь прописана.
Взрослые опять стали переглядываться.
– Даша, у тебя есть родственники кроме мамы? – спросила тетка из социальной службы.
Я сказала про то ли двоюродную, то ли троюродную, то ли четвероюродную бабушку из деревни, названия которой я не знала.
– Может, знают соседи из ее родного города? – высказала предположение соседка. – И у ее матери должны были быть хоть какие-то подруги. Коллеги.
Подруг мамы я не знала. Я знала, что у мамы были только любовники, но говорить это вслух всем этим незнакомым взрослым не стала.
– Будем искать, – сказал полицейский.
Меня временно отправили в детский дом.
Кормили в детском доме, конечно, не так, как в тот единственный день, который я пожила жизнью Доши, но вполне приемлемо – после моей жизни с родной мамой, братьями и сестрой. Я быстро нашла подружек, у каждой из которых была своя история. Если у кого-то и имелись родители, то они сидели в тюрьме. Кто-то из детей родился в тюрьме и провел там первые месяцы жизни, отбывая наказание вместе с мамами, потом был передан в детский дом ожидать окончания маминого срока. Но никто не был уверен, что мама за ним приедет.
А я поняла, что мамы у меня больше нет. И сестры нет. И маленького брата. Я же не глухая.
Но старший брат выжил. Я предполагала, что он успел выскочить, а теперь прячется. Значит, мне нужно каким-то образом вернуться в родной город.