– Прессуют вас, Иван Петрович. Что хотят?
– Да что они все от нас хотят! Деньги хотят! Деньги, деньги, будь они прокляты!
– Только хотят каждый раз по-новому. Расскажите, – без этого я не возьмусь.
– Завод им мой нужен! Весь завод. Рейдерам этим … – и он грязно выматерился.
– Вы что, их уже знаете?
– Знаю – не знаю, а вижу, как наезжают. Уже полгода…
– Письмеца – их? Не приходило в голову?
– Не дурак, слава богу.
– Полиции о наезде рейдера сообщили?
– Нет, не говорил о наезде, не соображают они в этом, – потому что законов нет толковых! А те отопрутся, не докажешь ничего, и только хуже будет!
Я оторвался от бумаг и посмотрел на него: богатый, усталый и несчастный. Я много таких повидал, и всегда они похожи были друг на друга в такие минуты. Лучи позднего солнца падали на стол, на распахнутый сейф, и в нем, в сумерках верхней полки, ослепительной точкой блестел никелированный металл.
– Не носите с собой? – я кивнул на блестящий металл в сейфе.
– А что толку! Только пиджак промаслишь. С перепугу купил, оформил разрешение. Потаскал с собой в кармане неделю. Как дурак.
– Красиво блестит. Барабанный?
– Смит-Вессон, на шесть трупов. – Он обернулся, вынул из сейфа блестку и протянул мне.
Игрушка, с коротким бульдожьим стволом легла в мою ладонь, как будто родилась для нее, ладно и туго. Это была классика детективных романов, калибр .38 Special, никелированный. С сожалением я вернул эту прелесть хозяину.
– А у вас? Есть что-нибудь?
– Предпочитаю холодное, – я не стал ему говорить, что у меня на службе тоже кое-что есть, а я – полицейский, – замкнется ведь, робеют перед нами. – Так вы знаете, кто вам угрожает?
– Ну, не сам он, конечно… а может и сам. Да ничего не поделать! Такой нам тут капитализм устроили! Ни законов, ни полиции, никому верить нельзя, все продажны, сам отстреливайся, если сумеешь…
– Вы и здороваетесь с ним при встрече?
– Бывает… Что же, мне пристрелить его из этого револьвера?
– Хорошо это, если здороваетесь.
– Лучше некуда. Для кого хорошо?
– Для внучки вашей хорошо, жива, значит. Не маньяк ее задушил. А, быть может, в гостях у хорошего знакомого.
– Дерьмо, а не знакомый! Ладно, хорош меня травить. Мне наплевать уже на все, знакомый – не знакомый, завод – не завод… Плевать на деньги, внучку отдай!
– Имя знакомого назовете?
– Я и полиции не говорил… Никаких доказательств, домыслы одни мои. Кто его знает, что он еще выкинет. Что вы хотите делать?
– Это мои дела. Ищем внучку или нет?
– Ищем, ищем… Записывайте. Фирма есть такая, "МегаФинанс", финансовая компания. Скупила за полгода у наших рабочих акции. Но только вы, как у врачей, – не навредите.
– Раз уж медицинским языком, – я не терапевт, а хирург, и вы ко мне за операцией обратились. А это больно. Вам решать.
– Осторожнее вы с ним, осторожнее!
– Я видал объявление в проходной: собрание скоро, то да се. Продаете завод?
– А что прикажете делать!
– Значит, кранты, – дожал он вас? Молодец.
– Стар я стал для вашего дикого капитализма. Покоя хочу. Пропадай все пропадом. Он акций у наших работяг столько скупил, что все права теперь имеет.
– Дело хозяйское. Телефоны мне свои запишите. И следователя, который дело ведет.
– Шаров, имя-отчество не помню. Все дела у него – и с письмами этими, и с Таней. Расследует потихоньку… Не торопится. Только он вам не поможет.
– Не жду.
– Слушайте, может и не надо, на самотек пустим? Ведь в залог ее взяли, ясно это. Если на следующей неделе мы все с ним подпишем и оформим… то отпустит, – на что она ему?
– А если не отпустит? Чтобы не рассказывала, кто и где держал.
Он обходил вокруг стола чтобы прощаться со мной и по пути толкнул ладонью узкую дверь, – туда ему хотелось больше всего, – в комнату отдыха, с душем и холодным пивом. Такие удобства строились при директорских кабинетах не только на заводах с горячими цехами, но и на пыльных цементных, железобетонных, – это было особым советским шиком.
Рука генерального была холодной и потной, в глазах не было ни силы, ни директорской твердости. Да и директором ему оставалось быть недолго. С утра сегодня был четверг, а уже в ближайший вторник я снова увижу его за этим широким столом, но с перерезанным горлом, и кровь будет хлестать ему на белую рубашку.
В проходной уже стояли другие охранники, но в таких же молодецких формах, – похоже, теперь их много было на этом заводе. Я поглядывал на них, ожидая подвоха и продолжения инцидента. Но нет, прошел без проблем. Благоразумно они сообразили, что не в их интересах раздувать. Но эти новые были наслышаны о скандале и поджидали меня, чтоб самим оценить героя. Когда я проходил мимо, они откровенно рассматривали меня и прикидывали с усмешкой мои силы и возможности,– мол, погоди, еще померяемся.
Свой мотоцикл я нашел там, где и оставил – под бетонным заводским забором, с замком и каленой цепью, продетой за выступающую петлю арматуры. Я уж было закинул ногу над седлом, но от палатки «пиво-воды» при автобусной остановке отделился мужчина с пивной банкой в руке и поприветствовал меня, подняв ее над головой. Я опустил ногу обратно на асфальт. Это был тот самый битый охранником выпивоха. Я кивнул ему, снял шлем и подошел ближе.
– Ну, аклимался, орел?
– Не смертельно, заживет. – На полщеки у него чернел синяк, красно-синяя полоса уходила с шеи под рубашку. – Ну, я им дам в субботу на собрании, ответят за все. Ворье!
– Что взьелся? Уволили?
– Да… выкинули, с месяц как. На кой я им. Ну и они мне, взаимно. Но эти акции, сколько ни есть – все мои, продать им – шиш. Я тридцать лет тут пахал! Что мое, то мое. Как ты его, однако! Бац – и он лег прям рядом, меня аж ветром обдало. Готов… Ну, ты дал! Боксер, что ли?
– Был.
– Мастер небось?
– Он. Что у вас в субботу?
– Собрание акционеров. Внеочередное. Торопятся.
– Что за спешка?
– А то, что хапнули в мае-месяце, и теперь продать хотят.
– Что хапнули?
– Завод наш хапнули. Еще акций навыпускали, и себе же по дешевке продали. Ворье, я ж говорю. Наши-то акции, первого еще выпуска, вдвое подешевели оттого. Как с дурачками с нами. Теперь у них у каждого по контрольному пакету. Хозяева. А ты мне протокол собрания того майского покажи! Чьи там подписи стоят, а? Нет, молчок, только дубинкой. То ж курица левой лапой протокол подписала. Фальшак! За дураков нас…
– Кто покупает?
– А хрен его знает. Разве нам докладывают! Да что им, кирпичи наши нужны? Ради бога, не смеши меня. Земля им эта нужна, ее они хотят. Знаешь, почем она здесь, столичная? То-то. Да они выкинут всех наших работяг на следующее утро. Они зачем сюда комиссии каждый день водят с проверками? Чтоб закрыть эту лавочку. И жителей местных натравили – маршировали они тут все, махали своими плакатами да красными флагами, кричали чего-то. Пыльно им стало. Что, раньше тридцать лет не пылили и не душили? Тогда не замечали, а тут вдруг плохо стало. Сейчас тут вообще пыли нет, завод стоит, как на ладан дышит. За дураков-то нас не держите!
Мужик уже сильно качался, – тяжкая доля у нашего акционера. Я протянул ему на прощание ладонь, он схватил ее и сжал обеими руками.
– А ты – молоток. Как ему врезал! Спасибо тебе, ей богу. Я как в кино на это смотрел, снизу-то…
3. МегаФинанс
Утром я сел за компьютер. «МегаФинанс», финансовая компания, в Интернете она имела свой сайт. Любые финансовые услуги, все, что душа пожелает: выпуск или скупка акций, объединение предприятий – читай, и их захват, – биржевые и валютные операции. Разумеется, все законно. О стоимости услуг не упоминалось. Фамилии и имена также были излишни. Но номер телефона – пожалуйста.
Я набрал его. Вышколенный молоденький женский голос: "Компания МегаФинанс, доброе утро, чем можем быть вам полезны?"
– У меня проблема, но не для телефона. Когда я могу подъехать? Мне нужно высшее руководство.
– Вы представитесь?
– Пока нет.
– Вы можете назвать суть дела?
– Большой завод. Большие деньги. Вам это достаточно?
– Минуточку, – но ждал я несколько секунд, и опять приятный голосок: – Борис Михайлович может вас выслушать в два тридцать. Вам удобно?
– Вполне.
Снаружи офис был свеженький, с иголочки, – трехэтажный особнячок нежного сиреневого цвета. Но подступившие сбоку от пятиэтажки жестяные гаражи-тенты портили вид, заметно снижая задуманный первоначально высокий класс. Около них я и поставил свой мотоцикл.
На входе два охранника в форме. Оба – как быки. Один за столом, со списком, – и я ему протянул свое водительское удостоверение. Второй чуть поодаль – стоит в классической позе полицейского – руки скрещены на груди, ноги расставлены, гордый взгляд. Поразила меня их униформа – копия летней формы нью-йоркского полицейского. Все до мелочей: темно-синий индиго, покрой, ремни, открытая кобура с торчащей рукояткой пистолета, и даже над левым нагрудным карманом каждого – крупная белая звезда шерифа. Я сразу почувствовал себя, как в Голливуде.
Гостей в этой фирме одних не оставляли. Меня сопровождал второй из ньюйоркцев. Перед закрытой электронным замком стеклянной дверью – взмах магнитной карточки, – и она беззвучно распахивается. Под ногами ковры, над головой повсюду видео-глазки наблюдения, кондиционированная прохлада и тишина – именно такие условия любят большие деньги.
Но я до сих пор ничего не смог придумать для первых слов, – что-нибудь да подвернется на язык.
За дверью секретарша. Скользнула глазами по моему мотоциклетному пропыленному облачению, но ни малейшей удивленной реакции. Сопровождающий ньюйоркец отошел от меня к свободному креслу и присел.
– Директор ждет вас, – пропела секретарша.
Директор оторвался от своих бумаг на столе, когда я уже сделал несколько шагов от двери. Без улыбки он указал рукой на кресло и остановил на мне глаза.
– Слушаю вас, господин Соколов. – Можно было только подивиться, как у них поставлено дело: они узнавали имя каждого, кому назначали встречу.
Я присел, вынул из кармана книжку с врезанным диктофоном и небрежно положил ее на стол. Тот настороженно на нее покосился.
– Я у вас по чужому личному делу. Мне поручили одну работу, и она привела меня к вам.
Я окинул глазами кабинет. Все дорого, классно, изумительный дизайн – стекло, полированная сталь, и в контрасте с этим – антикварная тибетская бронза. Я намеренно тянул, и он, ощутив замедление своего нервного ритма, порывисто взглянул на часы.
– Почему вы решили, что мы можем вам помочь? – Я почувствовал, что начал раздражать его. Тонкий его нюх никаких серьезных денег за мной не ощутил. Он только терял со мной свое драгоценное время.
– Я выполняю работу для господина Софронова, вы с ним знакомы.
Он медленно откинулся в назад кресле и закинул обе руки за затылок. На лице впервые появилась легкая улыбка и интерес.
– Ах, вот оно что…
– Откровенно говоря, я пришел не говорить, а выслушать вас.
– Забавно. Мне он о вас не упоминал…. Мы с ним обо всем договорились. Или нет? Что-то еще осталось? Не понимаю! – возбуждаясь, он загибал нотки своего голоса вверх, заканчивая почти фальцетом.
– Вы очень на него давите. Отпустите слегка.
– Вы что, новый переговорщик? Свой иск мы заберем из суда, когда увидим подписи на договоре. Вы в теме?
– Не в деталях.
– Чем быстрее мы с ним договор подпишем – легче будет затормозить. Уголовное дело – это серьезное дело. Затянет – посадят. В тюрьму посадят. Его, лично! Я ему все объяснил!
Об уголовном деле я не был наслышан от Софронова. Но это было обычным сопровождающим ходом, – липовое уголовное дело, открытое купленными ментами для пущего напряжения, – авось нервишки не выдержат. Передо мной сидел типичный хищник, агрессор. Рейдер за чужим добром. Плохой персонаж. Хотя, пожалуй, все в природе нужно, как и волки – санитары леса, и щуки в озере, чтоб караси не дремали. Так было и в мутных водах нашего дикого капитализма. В его заводях было полно жирных, заворовавшихся красных директоров, не умеющих работать в рынке, разваливших и разворовавших налаженное при коммунистах дело, – в недавнем прошлом самих коммунистов-ленинцев, а теперь откровенных хапуг. Но только что за манеры, господа волки!
– Вы, может быть, возьмете деньгами? – Я начал импровизировать. Во мне тот видел и слышал кого-то другого. Меня это вполне устраивало: где-нибудь он да приоткроется.
– Таких денег, какие мне нужны, у Софронова нет. И никогда уже не будет. Проворовался он со своими, с позволения сказать, менеджерами, – так теперь сядет. Не хочешь сидеть? Тогда отдай. Не ты завод строил, не твой отец, и не дед. Ты у родной страны оттягал его втихую, а теперь еще у акционеров воруешь. Попался на аренде – так не пикай. Печатай договор и подписывай, пока я согласен. Слушайте, зря мы месяц битый толковали, время теряли? Завтра же собрание!
– Вы свое заявление заберите сегодня. До собрания. – Меня несло куда-то, но он сам мне выкладывал панораму поля «боя».
– Э нет, дружок. Пока рыбка в воде – крючок в губе. Завтра с работягами вашими разберемся, во вторник подпишем, по бокалу выпьем, – вот тогда.
– Слишком давите. Нехорошо это.
– Столько, сколько требуется. Все в его руках, я ему полгода объясняю и тороплю: живее, живее!
– Внучку его отдайте.
– Кого? Не понял. О ком вы? – Что-то я заметил в его скосивших на миг глазах, Точно, было, – или мне показалось? – Да кто вы такой!
Нет, не показалось. Собственно, я для этого только сюда и приехал, – любой бы знак мне сгодился, любая зацепка, – только бы почувствовать, где искать эту внучку. Миллионы и заводы меня не интересовали, я обещал искать только девчонку. Мимо миллионов я прохожу совершенно спокойно, в нашей стране бедняков они часто приносят горе, а иногда и гибель их владельцу. А несвободу и страх – всегда.
– Я уже сказал, – частное лицо.
– Ах, вот что! Детектив… Интересная профессия, впервые встречаю. И вы у меня его внучку ищете?
– У вас.
– За такой базар, знаешь, как отвечают, – глаза и тон его менялись мгновенно, это был серьезный и очень крутой человек в своем мире.
– Угрозы оставьте для слабонервных с деньгами. По-хорошему девочку отдайте. – Я спокойно отследил, как его нервная рука опустилась под крышку стола и нажала сигнал тревоги.
– Убирайся! – На лице его читалось только глубокое презрение ко мне. За моей спиной щелкнула дверь. Тяжелые шаги по мягкому ковру остановились в метре от моей спины.
– Вы не нервничайте, – сказал очень спокойно я. – Но я вас убедительно прошу не давить так на моего клиента.
– Ты уберешься, шваль, отсюда?
Я встал из кресла.
– Лишение свободы человека – тяжкое преступление, Борис Михайлович, одумайтесь… – я не закончил фразы. Хозяин за столом кивнул, и сразу две руки, как тисками сдавили мне руки под заплечьями. Сопровождавший меня ньюйоркец дождался настоящей работы.
Здоровенные руки поволокли меня назад, я едва успел, чтобы не упасть, отставить ногу. На лице хозяина я видел расползающуюся презрительную усмешку. Внезапно меня охватила обида, – я и сам уйду, не надо рук, что у тебя, Борис Михайлович, за манеры со всеми!
Я запомнил этого полицейского еще у входа – здоровенный, моего роста, но тяжелее и шире. Поэтому я знал, на какой высоте может быть его нос. Не потеряв еще окончательно равновесия, я резко ударил затылком назад, надеясь, он сам найдет его. Нашел, – мягкий, хрящеватый, – его нос влажно и упруго остановил мой затылок. Оттолкнувшись затылком, я восстановил равновесие. Тиски-руки на миг свались с моих плеч, и я развернулся. В полуметре от меня ньюйоркец жалким образом сжимал себе лицо, из-под пальцев текла на подбородок кровь. Я только подставил ему под пятку свою левую ногу, и легко толкнул ладонью в грудь. Он мягко упал, его голова подпрыгнула на мягком ковре, и кровь из носа веером окропила рубашку.