– А что там было такого особенного? – спросил Куприянов.
– Ой! Там американские актрисы. Они в таких клёвых нарядах, – Варя замахала руками. – Да что я вам объясняю?! Это надо видеть.
Варя продолжила искать заветный журнал, но его нигде не было.
– Может Света взяла? – спросил Куприянов.
– Нет! – уверенно сказала Варя. – Папка строго настрого запретил эти журналы выносить. А мы папку слушаемся.
Варя продолжала искать. Она просмотрела все ящики письменного стола, полки с книгами. Даже заглянула в шкаф, но журнала не нашла. Девушка подняла растерянный взгляд на сыщика. В глазах её была жалостливая просьба о помощи.
– Варя, – Куприянов, прищурившись, смотрел прямо в глаза девушке. – Света точно не могла взять? Ты уверена?
Варя качала головой. Она была уверена, что сестра не могла взять журнал и вынести его из дома. Когда пришла с работы Надежда Петровна, Василий поинтересовался у неё. Не брала ли она этот журнал. Но хозяйка о нём даже не знала.
– Я эти журналы никогда и не листала. Мне не до них, – ответила Надежда Петровна.
«Странно, – думал Василий. – Неужели вор позарился на красивые картинки. Интересный домушник. А если не он, то кто мог вынести этот журнал? Очень странно». Всё это Василий записал в блокнот. Сыщик решил пока не докладывать об этом Зиновьевой. Информация не проверена. Надо прежде переговорить с сестрой Вари, а уж потом делать выводы.
1994 год. 21 июня. 12:34
Общежитие завода «Авангард» находилось в Заводском районе города. От трамвайной остановки минут десять ходьбы. Василий сразу разыскал коменданта. Мужчина лет пятидесяти в полосатой рубашке, широких брюках и сандалиях. Надев очки, комендант разглядел удостоверение Куприянова и, прокашлявшись, как перед докладом, приготовился отвечать на вопросы милиционера. Во взгляде мужчины читалась партийная дисциплина. «Советская закалка, – подумал Василий. – Этот наверняка выдаст нужную информацию». Но Куприянов ошибался. Олег Павлович, так звали коменданта, пришёл на эту должность меньше года назад. Про Маргариту Терёхину естественно ничего знать не мог.
– Ну архив-то есть у вас? – продолжал сыщик. – Вы же прописываете, выписываете жильцов. Какие-то следы остаются.
– Архив есть, – бодро ответил комендант. – Но он не здесь. Он на заводе. В отделе кадров. Там и паспортистка.
– Понятно, – почесал в затылке Василий. – На завод я, конечно, сейчас съезжу, а вы мне вот что скажите. Кто-нибудь из очень старых жильцов здесь остался ещё?
– Может быть, – Олег Павлович поднял указательный палец вверх, то ли показывая куда-то, то ли давая понять, что что-то вспомнил. – Тут на втором этаже несколько комнат перестроены в квартиры. Там жильцы живут уже лет десять, а то и больше.
– Там есть сейчас кто-нибудь?
– Так сейчас обеденный перерыв начнётся. Кого-то обязательно застанем.
В одной из квартир на втором этаже Куприянова с комендантом встретила полная, розовощёкая женщина, со сбившейся на бок косынкой на большой голове.
– Не! Маргариту Терёхину, не! Не помню, – мотала головой женщина.
– Так давно же здесь живёте. Постарайтесь. Припомните, – пытался Василий вернуть женщине память.
– Давно живём. Як с Мариуполю сюда переехалы на завод, так нас с Миколой тута и поселили, – на смешанном русско-украинском наречии говорила женщина. – Ну тут зараз усех не успомнишь. Они ж как: приихалы – зъихалы. Туды-сюды.
– Да нет, – остановил словесный поток Куприянов. – Терёхина тут жила с семьдесят второго или третьего года. А вот переехала она в другую квартиру только в восемьдесят втором. Должны вы её помнить. Бабушка такая шустрая. В театре работала.
– А! У театре!? – глаза женщины округлились. – Так это ж грымза с четвёртого этажа. Так бы и сказали. Ритка. Ох, склочная баба. Вы, товарищ милиционер, об ей с Капитоновной переговорите. Она к ей в дом вхожа була. Тоже с бумбончиком тётя, – женщина характерно покрутила пальцем у виска. – Она вон у той крайней хате живе. Только вы её сейчас не теребите. Она с утра винца тяпнет и спит до двух, до трёх. А потим опять за вином бежит. Тому ще вона пьянчужка.
– Спасибо вам, – поблагодарил женщину Куприянов. – А фамилия её как?
– Та бис её знает. Капитоновна вона и усё.
Капитоновна открыла не сразу. Невысокая щуплая женщина, с копной седых волос и глубокими морщинами на лбу и лице, окинула недобрым взглядом Куприянова через приоткрытую дверь.
– Что угодно вам, мужчина? – низким, ещё не проснувшимся голосом спросила она.
– Подполковник Куприянов, уголовный розыск. Мне надо с вами поговорить.
– Уголовный розыск? – удивлённо переспросила женщина, вытянув шею. – Зачем я понадобилась уголовному розыску?
– Вы позволите мне войти? – настаивал Василий.
Квартира Натальи Капитоновны выглядела удручающе. Гора грязной посуды в раковине. Крошки на столе. На подоконнике стояли полузасохшие комнатные цветы. Запах старости и заброшенности присутствовал в этом доме. Василий Иванович выдвинул облезлую табуретку из-под стола и, убедившись, что она чистая, сел. Хозяйка достала из шкафчика над столом пачку болгарского «Опала», подкурила и присела напротив.
– Наталья Капитоновна, вы знаете Маргариту Терёхину? – спросил Василий.
– Знаю.
– А как вы с ней познакомились и как давно её знаете?
– Что, всё-таки влипла куда-то Рита. Допрыгалась?
– Что значит влипла? – Куприянову становилось интересно.
– А то и значит, – Капитоновна наклонилась и шёпотом сказала, – у неё всё время были какие-то тёмные делишки. Она хитрая, Маргаритка. Ох, хитрая. Я ещё в театре замечала, что двуличная она.
– Вы работали с ней вместе в театре?
– Да. Только я всё время до самой пенсии билетёром была, а эта Маргарита, с билетёров в гардеробщицы, с гардеробщиц в кассиры. Проныра эта Ритка. Ох и проныра!
– Значит, подругами вы с ней не были?
– Как это не были! – возмутилась Наталья Капитоновна. – Мы с ней так и дружили с этого, ну с какого?.. С семьдесят второго, по-моему. Ну да. Как она в театр пришла работать, так мы и подружились. Мы с ней женщины одинокие. Как нам не дружить? А потом Маргариту в это общежитие Брук поселил. Так мы вообще сдружились.
– Что же тогда так нелестно о подруге отзываетесь?
– А бросила она меня. Предала.
– Расскажите.
– Я не знаю, товарищ милиционер, откуда у неё деньги появились, но комнату свою на четвёртом этаже она на квартиру поменяла в обкомовском доме. На Тимирязева. Как? Вот скажите, как?
– А сами-то что думаете?
– А вот что я думаю. В кассе она денег наворовала. Обворовывала граждан, – женщина потушила окурок и, махнув с досадой, сказала. – Её как в кассу театральную пустили, так у неё сразу деньги стали появляться. Она и мне давала. Продукты иногда носила. Бутылочку, бывало, принесёт. Да не бормотухи какой, а например «Херес» крымский или «Чёрного доктора». «Чёрного доктора» пробовали?
– Приходилось, – соврал Василий. Он любое вино на дух не переносил.
– Во-о-т! – протянула Капитоновна, придаваясь сладким воспоминаниям. – А потом раз и вмиг поменялась. Ладно там поменялась. Она про меня забыла. Бросила меня. Не прилично так поступать с подругой.
– Вы говорите, разменяла комнату. Это значит тот, кто жил в квартире на Тимирязева переехал сюда, в общежитие.
– Ну а куда же ещё?!
– И кто это был?
– Не поверите! – Наталья Капитоновна оглянулась, будто боялась, что кто-то услышит её крамольные речи. – Сын одного очень большого человека. Начальника.
– Какого человека?
– Оттуда, – указала женщина пальцем вверх. – Его в то время уже в Москву забрали, чуть ли не в само правительство. А сынок- разгильдяй, остался в квартире хозяйничать. Говорили, в карты играл. Проигрался в пух и прах. Тут Маргарита и подвернулась. Ох неспроста! Не просто так она к парню этому пристала. Она вообще никогда просто так ничего не делала. Я же говорю, тёмными делишками занималась.
– И что этот парень? Где он сейчас?
– Сгинул.
– Умер?
– Кто его знает. Пропал и всё. Искали его да не нашли. Поди, дружки картёжники приговорили. У них же как! Долг не отдал, тебя чик ножиком и всё. Нет человека.
– А вы откуда знаете?
– Так я что же, совсем тёмная? Я, между прочим, молодой человек, когда-то театральным критиком была, – Капитоновна выпрямилась и гордо провела рукой по седым волосам. – У меня вон телевизор есть. Кстати, Маргарита подарила.
«М-да, – подумал Василий, глядя на Наталью Капитоновну, – видать, „Чёрный доктор“ в твоей жизни, Капитоновна, не самую лучшую роль сыграл».
– Спасибо вам, Наталья Капитоновна, – поблагодарил женщину Василий, вы мне очень помогли. Но я думаю, что нам ещё придётся встретиться. Вы не против?
Женщина кивнула. Куприянов задвинул табурет на место и пошёл к выходу.
– Так во что Маргарита вляпалась? – крикнула вдогонку уходящему Куприянову Наталья Капитоновна.
– Она умерла, – ответил Василий и захлопнул за собой дверь.
Глава 5
1972 год. 30 августа. 10:47
– Ну и что ты мечешься как львица? – с явным раздражением спросила тётка Любу.
Маргарита стояла на кухне с половником в руках. Перед выходом на работу она решила побаловать племянницу блинами. Но Люба проснулась не в духе. Зашла на кухню. Не поздоровавшись, зло зыркнула на Маргариту и вышла. Хлопнула дверью ванной комнаты. Долго не выходила. Терёхина подошла к двери ванной и прислушалась. Громко шумела вода. Когда Люба выключила душ, Маргарита задала свой вопрос. Ответа долго не было.
– И ладно, – возвращаясь к блинам, сказала тётя, – хочешь беситься, бесись. А была бы ты умнее, – уже громко сказала Маргарита, – рассказала бы тётке, что случилось, и какой чемерь в тебя вселился! Мы люди с тобой родные. Если не я, то кто тебе поможет? Посочувствует кто?
Люба в распахнутом халатике, услышав призывы тётки, опять заглянула на кухню. Вытирая мокрые волосы, она смотрела на Маргариту с раздражением.
– Эх, Любка, – с прищуром разглядывая племянницу, сказала Терёхина, – красивая ты девка. Фигурка у тебя смотри, какая точёная. Осчастливишь ты какого-нибудь мужика. Завидовать ему все будут. А может, и не одного осчастливишь.
– Всё? Ты все свои мысли высказала? – Люба скомкала в руках мокрое полотенце. – За блинами смотри. Подгорают. И не лезь в мою жизнь. Я как-то жила без тебя и сейчас обойдусь.
Пожарская бросила полотенце на стул и со слезами выбежала из кухни. Маргарита выключила газ, сняла с плиты сковороду. Было понятно, что блины сегодня уже никто есть не будет. Терёхина сняла фартук и пошла в спальню к Любе.
– Права ты, Любаша, – сказала Маргарита, войдя в комнату племянницы. – Надо мне от тебя съехать. Загостилась я тут. Вижу, что тебя раздражаю. Сегодня же попрошу у Брука комнату в общаге. Думаю, не откажет. А? Ты как считаешь?
Люба не отвечала. Она стояла у окна и остекленевшим взглядом смотрела на улицу.
– Не хочешь говорить? – продолжала монолог Терёхина. – Не говори. Переваривай всё внутри себя. Порть себе нервы. А от них, между прочим, все болезни. Перестанешь быть красивой и здоровой, перестанет Забродский давать тебе главные роли. Вот так и кончится твоя карьера великой актрисы. Пойду я на работу, а ты продолжай. Продолжай страдать, Любаша.
– Хватит! – закричала Пожарская и зарыдала. Стон вырвался из её груди. Люба упала на диван и, закрыв лицо руками, плакала в голос.
Маргарита тут же подошла к племяннице, села рядом и стала гладить Любу по влажным волосам.
– Ну что ты, деточка? Прости старую дуру. Я ведь помочь тебе хотела. Прости.
Люба приподнялась и стала подолом халата вытирать слёзы.
– Ой, тётя Рита, – всхлипывая, произнесла она, – плохо мне. Как вернулся этот Седов, так прохода мне в театре не дают. Он Забродского против меня настраивает. Просит эту свою любовницу Лебедеву на главные роли вернуть.
– А что Забродский?
– А что Забродский! У Седова авторитет. Он же теперь всесоюзная звезда. Его теперь во всех кинотеатрах показывают.
– Что думаешь, задвинут они тебя?
– Думаю да, – Люба глубоко вздохнула и взяла за руку тётю. – Думаю надо мне из этого театра уходить. Искать другое место.
– Чего надумала! – Маргарита нахмурилась. – Ещё недели не прошло, как ты из отпуска вернулась. И сразу хочешь лапки сложить? Не спеши. Надо подумать. Притаись. А потом решим, как с этим фраером Седовым поступить. Ишь ты – звезда. Прыщ на волосатой ж… Не таких обламывали.
– Тетя Рита, только давай без твоих тюремных словечек.
– Хорошо, хорошо. Как скажешь, Любаша, – согласилась тётушка. – Только ведь знаешь, племяшка, там, в тюрьме я не только плохому научилась, но и много хорошего узнала. Во всяком случае, ни тебя, ни себя я в обиду не дам.
Люба успокоилась, запахнула халат, посмотрела на Маргариту и улыбнулась.
– Прости меня, тётя Рита.
Маргарита обняла Любу за плечи.
– Послушай меня, опытную прожжённую тётку. Для того чтобы выжить в этом мире, нам, бабам, надо иметь покровителя. Человек нужен тебе сильный и влиятельный.
– Любовник что ли?
– А хоть и любовник. Что в этом плохого? Этот твой Забродский так, пассажир. Сегодня ты ему нужна, а завтра нет. Он ведь с тобой никак не повязан. Он от тебя никак не зависит. А надо такого мужика, чтобы на тебя подсел. Чтобы на коротком поводке. Понимаешь?
Люба смотрела на тётку и в глубине души была с ней солидарна. Конечно, эти рассуждения пока ещё не соответствовали её убеждениям, но противиться позиции тётушки Люба не хотела. Так развивались события.
Алексей Седов, заслуженный артист РСФСР, имел в областном театре приличный вес. Он был человеком популярным. Вхож был в кабинеты местного начальства. Хитёр и умён. То, что Забродский задвинул его партнёршу и любовницу Светлану Лебедеву, Седову очень не понравилось. В этом августе, вернувшись после долгого отсутствия в театре, Алексей Михайлович решил вернуть всё на круги своя. Люба сразу почувствовала, что отношение к ней в труппе изменилось. Недавние друзья и подруги стали сухо здороваться, отводить взгляды и избегать тесного общения. Последний оплот Любиного благополучия был главный режиссёр Забродский. Но гарантии того, что это так и останется, не было никакой.
Собственно в этом и была причина того, что Пожарская стала прислушиваться к доводам и советам своей тётушки, чего ранее за ней не наблюдалось. Забродский и в самом деле не тянул на покровителя. К тому же противопоставлять себя труппе он вряд ли будет. Атмосфера в театре прямо влияет на качество спектаклей. К тому же, не дай Бог, кто-то из активных партийцев стуканёт в обком. Проблем не оберёшься. Наверное, Маргарита права. Надо переходить на другой уровень. Детство кончилось, суровая правда жизни показывает свои акульи зубы.
Тётя оставила Пожарскую в комнате за размышлениями, а сама ушла собираться на работу. Уже в прихожей, прежде чем уйти, Маргарита подозвала Любу.
– Люба, – сказала она, глядя колючим цепким взглядом прямо в глаза девушке, – сделай паузу. Как в училище учили. Абсолютное безразличие. Отдай им первый ход. А я со стороны посмотрю по чьей голове надо врезать. Мы поборемся. Помнишь, как усатый говорил: «Наше дело правое. Победа будет за нами».
1973 год. 15 августа. 8:05
– Москва. Вторая кабина, – крикнула в окошко девушка-оператор переговорного пункта.
Василий зашёл в кабинку с большой коричневой цифрой два на стекле, снял с аппарата тяжёлую чёрную трубку и прислушался. В трубке кроме шороха и каких-то электрических звуков ничего не было.
– Соединяю. Говорите, – услышал Куприянов казённый голос.
– Алло, алло, – Василий повторил несколько раз, прежде чем услышать ответ.
– Алло, Вася? – наконец прорезался голос Ольги, жены Куприянова. – Вася! Я тебя не слышу.
– Здравствуй, Оленька.
– Здравствуй. Как ты там? Устроился?