Когда он съел третий, Даша сказала:
– Видишь, легче стало. А ты волновался. И даже думал, что я могу устроить тебе скандал на почве этой ужасной новости. Ведь думал, признайся?
– Думал, – вздохнул он. – В конце концов, должно же у тебя когда-нибудь кончиться терпение?
– Что-что? – изумилась она.
– Женское терпение, – пояснил он. – С такой профессией, как у меня, оно должно когда-нибудь закончиться.
– А что такого особенного в твоей профессии?
– Как это? – он почувствовал, как самолюбие кольнула лёгкая обида. – Я вообще-то космонавт. И мне предстоит опаснейший полёт. Таких никто ещё не совершал.
– Мужчины, если они, конечно, нормальные мужчины, постоянно совершают то, что до них никто не совершал. Магеллан, Амундсен, Чкалов, Гагарин, Нил Армстронг. Те, кто остановили немцев под Москвой и в Сталинграде. Врачи, учёные, пожарные, спасатели… Да мало ли! Космонавты тоже, разумеется. Но как ты думаешь, что труднее – ждать мужа из долгого и опасного космического полёта или с войны? Миллионы русских женщин ждали, а я чем лучше? Тоже жду. Каждый раз волнуюсь, переживаю и даже плачу иногда. Но – жду. Это входит в мои обязанности жены. Жены космонавта, твоей жены. Вот уж не думала, что такие элементарные вещи я должна объяснять. И кому! Ивану Алёхину, легенде русской космонавтики, Герою России! – она едва заметно покачала головой. – Ты фильмов, что ли, голливудских насмотрелся? Так вроде вместе смотрим, репертуар мне известен. Или… – Дарья внимательно посмотрела на мужа. Иван встретил её взгляд и отвёл глаза.
– Ясно, – сказала она. – Волнуешься. И даже где-то боишься. Ничего, это бывает. Даже с самыми лучшими из мужчин. Погоди-ка.
Она поднялась, достала из холодильника початую месяц назад бутылку водки, банку с солёными огурцами и поставила всё это на стол. Затем на столе появились две стопки и новые, покрытые золотистой корочкой, источающие изумительный аромат, беляши со сковородки.
– Наливай, – сказала Даша, выкладывая на тарелку огурцы.
– Уверена? – Иван с сомнением глядел на запотевшую бутылку.
– Уверена. Чисто в терапевтических целях. Тебе ведь на службу уже не надо сегодня?
– Не надо. Если срочно не вызовут, конечно.
– А и вызовут, так что?
– Ты права, – сказал он. – Имею право.
Решительно взял бутылку и разлил водку по стопкам. Случаи, когда Дарья сама предлагала ему выпить, можно было пересчитать за все годы их совместной жизни по пальцам. Да он и сам был к выпивке равнодушен, хотя хорошую душевную компанию поддержать при случае мог. Собственно, ни советские, ни российские космонавты никогда не были трезвенниками. Как, впрочем, и советские, а затем российские военные лётчики. Кто он такой, чтобы нарушать традицию?
– За тебя, – сказал он и поднял стопку.
– Нет, – покачала головой жена. – Сначала за тебя, Ваня. Ты у меня самый лучший и справишься с любой задачей, я верю. Давай за это.
Они чокнулись, выпили. Закусили огурчиками и беляшами. Иван почувствовал, как ледяная водка, словно огонёк по бикфордову шнуру, пробежала по жилам, мягко взорвалась в мозгу.
Стало хорошо и легко. Чего он вдруг замандражировал, идиот? Родина не ставит невыполнимых задач. Трудные – да. Но все они выполнимы. При должной подготовке экипажа, правильной и чёткой организации, надёжной технике и соответствующих личных качествах командира. В технике он уверен. Да, МПК «Россия» – экспериментальная машина, прототип. Но он знает, на что этот прототип способен. Что Юпитер, он до Сатурна долетит и вернётся в случае нужды! А может быть, и дальше. Опасно? Да, опасно. Но когда было по-другому? Права Даша, умничка его любимая, мгновенно раскусила его состояние и провела короткую и эффективную психотерапию. Как же я её всё-таки люблю…
Иван разлил по второй:
– А вот теперь за тебя, родная, – сказал прочувственно. – Спасибо тебе, без тебя я – никто и ничто. Ни черта бы у меня без тебя не вышло, точно тебе говорю. Поэтому… В общем, люблю тебя и буду любить всю жизнь. Так и знай.
Он чокнулся с женой и залпом проглотил содержимое стопки, чтобы убрать неожиданно подступивший к горлу спазм.
– Михаил Яковлевич, ты, наверное шутишь, да? – с надеждой спросил Пётр Игнатьевич Ригерт, начальник Центра подготовки космонавтов им. Гагарина. – Ну, признайся? Я пойму, и мы даже вместе посмеёмся. Обещаю.
Неделя выдалась у Петра Игнатьевича та ещё. Пожалуй, он с полным основанием мог сказать, что в жизни на его долю не выпадало нервотрёпки столь высокого качества, как за последние семь дней. Пять рабочих и выходные. Которые остались выходными только в календаре.
Сказать, что в эти дни Пётр Игнатьевич крутился, словно белка в колесе, – это всего лишь употребить истёртый донельзя штамп и не добиться нужного эффекта. Куда там белке. Та, по крайней мере, может остановить свой бег в любой момент и отправиться грызть любимые орешки. Белка, ха! Гладиатор на залитой кровью арене древнеримского цирка – вот правильное сравнение. Один против нескольких противников.
Вот он приседает, пропуская над собой смертельное жало копья, и в следующую секунду высоко подпрыгивает, дабы избежать коварной подсечки меча-гладиуса. Тут же парирует щитом удар боевого трезубца и делает быстрый шаг назад и вбок, избегая сети ретиария. И снова прыжок, уклон, парирование. Ноги дрожат от напряжения и усталости. Едкий пот заливает глаза, левая рука – сплошная боль, и кажется, что сил поднять тяжёлый щит, чтобы закрыться от очередного удара, не осталось. Но он поднимает. И снова крутится на раскалённом песке в борьбе за жизнь и свободу.
Да, самое главное. У этого гладиатора нет оружия и ответить противнику ударом на удар он не может. Таковы правила игры. Он должен продержаться определённое время. Когда время выйдет, бой закончится. Или его победой, – значит, жизнью. Или его смертью – значит, поражением.
– Петя, скажи, я когда-нибудь подобными вещами шутил?
Генеральный конструктор МПК «Россия» Михаил Яковлевич Колосов сидел в кабинете Петра Игнатьевича в свободной позе человека, который может себе многое позволить, забросив ногу за ногу, и смотрел на хозяина кабинета спокойным взором.
– Помилуй, Михаил Яковлевич, какая ещё полька? Экипаж – семь человек. Из них – трое наших, двое американцев, один немец и одна китаянка. Всё! Тебе рассказать, кто мне звонил, утрясая этот национальный состав, или сам догадаешься?
– Она не просто какая-то полька. Она – та, кто поймал сигнал с Каллисто. Агнесса Калиновская. Радиофизик и астроном высочайшего класса. Инженер-радиотехник, причём специализирующийся именно в космической радиотехнике. Русский и английский в совершенстве. Чуть хуже французский и латынь, но тоже вполне на уровне. Отменное здоровье. Плюс десятое место по высшему пилотажу на Чемпионате Европы две тысячи тридцатого года. Чего тебе ещё надо?
– Мне? Мне – ничего. Я, что ли, виноват, что некий Колосов Михаил Яковлевич спроектировал и построил корабль, экипаж которого не может быть больше семи человек?
– Это полная ерунда! – рявкнул Михаил Яковлевич. – Петя, ну как тебе не стыдно? – добавил он мягче. – Ты не хуже меня знаешь, что «Россия» рассчитана на девятерых. Если чуть потесниться – десятерых. Просто наши великие психологи посчитали, что семь – оптимальное число. Хочешь знать, что я думаю по этому поводу? Суеверие чистой воды. На уровне черного кота через дорогу и троекратного плевка через левое плечо. Смешно, честное слово.
– Ага, смешно. Тебе сказать, в какую сумму обходится отправить одного человека в систему Юпитера или сам догадаешься? Я уже молчу о том, что она не прошла даже стандартной двухгодичной подготовки в отряде.
– Это не проблема. Уверен, она справится в ускоренном режиме. А не справится, ты её отчислишь, и все дела. Что касается суммы, то и тут я не вижу ни малейших препятствий. Поляки будут счастливы оплатить подготовку и полёт соотечественницы. Из последних штанов выпрыгнут. А то я их не знаю с их гонором и понтами. Такие же, как мы, если не хуже. К тому же, – он доверительно понизил голос, – ты сильно недооцениваешь эффект интриги.
– Какой ещё интриги? – буркнул Ригерт.
– Современная наука, включая любое мало-мальски важное исследование – это шоу, – пояснил Колосов. – А в любом шоу должна быть интрига. Иначе смотреть не будут. Зритель до последнего не должен знать, сколько именно человек полетит на Каллисто. Семь? Восемь? Может быть, даже девять? При этом готовятся все двадцать… Да что я, спроси у пиар-службы «Роскосмоса», они тебе то же самое скажут. Чем волнительней интрига, тем больше денег. Нет интриги – можешь забыть об инвестициях. Хочешь, расскажу, какие я интриги закручивал, когда «Россию» проектировал и строительство пробивал? Шекспир нервно курил в коридоре.
– Шекспир умер, – сказал Петр Игнатьевич. Он уже понимал, что проигрывает этот спор.
– Протестую, – быстро ответил Генеральный конструктор почти цитатой. – Шекспир бессмертен.
– Даже, если я соглашусь, Игорь Максимович будет против, – Ригерт сделал ещё одну попытку.
– Огнев? – небрежно осведомился Колосов. – Я с ним полчаса назад говорил. Он сказал, что идея интересная и, если ты согласишься, то и он палки в колёса вставлять не будет. Даже наоборот – всячески поддержит. «Нам, – сказал, – с поляками давно надо забыть про все прежние обиды. И полет «России» – отличный повод». Хочешь, сам ему позвони.
– Я тебе верю, – вздохнул начальник Центра подготовки космонавтов. – А…
– Министру не звонил, – сказал Колосов. – Нечего его по пустякам беспокоить.
– Ничего себе пустяки! Да если…
– Зато я разговаривал с Гарбич.
– Погоди. Ты имеешь в виду пресс-секретаря… – Ригерт показал глазами вверх. – Самого?
– Именно, – подтвердил Колосов. – С Галиной Викторовной. Мы с ней давно знакомы. Ещё с тех пор, как… Впрочем, неважно. Важно, что я с ней говорил, – Михаил Яковлевич значительно умолк.
– И… что? – предсказуемо не выдержал Ригерт.
– Одобрила. Дала понять, что мысль Огнева о налаживании по-настоящему добрых отношений с Польшей, небезынтересна как с политической так и с экономической и даже национальной точки зрения. И Агнешка Калиновская может сыграть здесь положительную роль.
– То есть, ты получил добро на самом высшем уровне? Надо было с этого и начинать. А то морочишь мне тут голову.
– Ну, про самый высший уровень я тебе ничего не говорил. Гарбич лишь пресс-секретарь Президента. Но мы-то знаем, как и на что она может повлиять.
– Поконкретнее можно?
– Тебе не кажется, что ты стал слишком осторожным? – спросил Колосов. – Нужно уметь рисковать, товарищ Ригерт. Удача не любит тех, у кого поджилки трясутся по любому поводу.
– Ничего, – парировал Ригерт. – Бережёного бог бережёт. Это тебе, Михаил Яковлевич, можно рисковать при твоём таланте и заслугах. А мы люди простые, государевы люди, можно сказать.
– Ну-ну, не прибедняйся. Так вот тебе сведения, как государственному человеку. Гарбич обещала, что поставит Александра Николаевича в известность, если Агнешка удержится в отряде. Пока, она считает, этого делать не стоит.
– И она права. Ладно, – вздохнул Пётр Игнатьевич, – считай, уговорил. Давай сюда свою протеже. Будем знакомиться. Но учти, – он встрепенулся. – Только в отряд! И то, если пройдёт по здоровью и остальным тестам. Дальше – сама.
– По-другому я бы не согласился, – сказал Генеральный конструктор. – Справедливость превыше всего.
Вызов ЦУПа застал Олега Чернея в своей каюте.
Своя каюта! Раньше о подобной роскоши можно было прочесть только на страницах фантастического романа. А теперь – пожалуйста. МПК «Россия» мог себе позволить то, что на прежних кораблях с их ограниченными энерго и прочими ресурсами было просто немыслимо.
Отдельные каюты для членов экипажа; самая настоящая кают-компания, где свободно размещалось девять человек и ещё оставалось место; спортзал, медотсек, целых три санузла и столько же душевых! Кроме этого имелись рубка, грузовой отсек, продуктовый склад и марс-палуба – специальное помещение на носу (не на самом носу, конечно, ниже – между ядерным реактором и капельным холодильником излучателем), откуда открывался фантастический вид на окружающее «Россию» космическое пространство. С прагматической точки зрения марс-палуба была абсолютно ненужной. Но Генеральный конструктор «России» Колосов Михаил Яковлевич настоял.
– Поймите, – доказывал он чиновничьей правительственной комиссии, от которой напрямую зависело финансирование. – Кают-компания, спортзал и личные каюты – это прекрасно. Но они – защита. А марс-палуба – слияние.
– Михаил Яковлевич, – вежливо просила комиссия. – Вы не могли бы нормальным языком изъясняться?
– Так я и объясняю, – терпеливо говорил Колосов. – Защита от космоса и слияние с ним. Это психология. В полёте на Марс или даже, чем чёрт не шутит, ещё дальше, космонавт будет времени от времени приходить на эту палубу, садиться в удобное кресло и любоваться звёздами. Как матрос парусного судна любуется океаном с марса на верхушке мачты. Отсюда и название. Но, так как мачт у нас нет и понятия верха и низа весьма условны, добавлено слово «палуба». Марс-палуба. Видите, как она устроена? Практически сплошной обзор. Круговой. Прозрачная стена. Разумеется, непроницаемая для космического излучения и прочность соответствующая – не уступит остальному корпусу.
– Хм, – выражала сомнение комиссия. – А что говорят опытные космонавты по этому поводу?
– Космонавты в восторге, – сухо ответствовал Михаил Яковлевич. – Опытные в особенности. Давно мечтали, говорят, о чём-то подобном.
– Ладно, – вздыхал чиновник и делал пометку. – Марс-палуба… Может, вы сразу уже и небольшой сквер запроектируете? Гулять так гулять.
– Обязательно! – восклицал Колосов. – Только не сквер, рановато пока. Гидропонная оранжерея. Вот здесь, – он показывал на объёмной схеме-чертеже. – Свежие огурчики, помидорчики, укроп-редиска-петрушка. Всего каких-то двенадцать кубических метров, а пользы, как от целого леса. Не передать. Но когда-нибудь будут и скверы и даже целые парки, – добивал он комиссию окончательно. – Это я вам авторитетно обещаю. К звёздам без парков никак добраться не получится.
Комиссия вздыхала, переглядывалась и подписывала все необходимые бумаги.
Олег перечитывал «Трёх мушкетёров». Волнующий момент в конце романа, когда Атос ищет палача на ночных улицах городка Бетюн. Но мы этого не знаем (или умело притворяемся сами перед собой, что не знаем, если книгу уже читали раньше), поэтому действия Атоса и, в особенности, реакция редких прохожих на его вопрос (содержание которого нам также не известно) кажутся страшно загадочными. Невозможно оторваться.
И тут – на тебе, ЦУП на связи! Вне графика, между прочим. Что там случилось, подождать не могли?
Чертыхнувшись про себя, Олег закрыл книгу на закладке (помимо электронной читалки, набитой тысячами текстов, он всегда брал с собой и три-четыре бумажные книги, протаскивая их на борт шаттла всеми правдами и неправдами) и дал добро на связь. Вспыхнул вирт-экран, на нём возникло…
Да ладно, подумал он в первую секунду, не может быть. Президент? Однако приходилось признать, что может. Потому что Президент России улыбнулся знакомой, чуть смущенной улыбкой, и сказал:
– Здравствуйте, Олег Геннадьевич!
Космонавты умеют быстро реагировать и соображать в любых нештатных ситуациях. Поэтому Олег улыбнулся в ответ и сказал со всей возможной искренностью и радушием:
– Здравствуйте, Александр Николаевич! – после чего не удержался и весело добавил. – Вы ли это?
– Сомневаетесь в своей способности отделять реальность от фантомов воображения? – не менее весело осведомился Президент.
– Туше, – сказал Олег. – Извините.
– Не за что. Я вас не слишком отвлекаю, Олег Геннадьевич, есть минутка?
– Можно просто Олег. А то мне неловко, когда глава государства ко мне по имени-отчеству обращается.
– Считаете, не по чину? – без улыбки спросил Президент.
– Считаю – да, – сказал Олег. – Пока.
– Похвальная скромность. Что ж, без отчества так без отчества. У меня к вам небольшой, но очень важный разговор, Олег. Важный и конфиденциальный.