– Сон, – повторил Михаил и не смог скрыть улыбки.
– Зря смеетесь, молодой человек, – мигом отреагировала Джейн, – меня многие знают как предсказательницу! Не счесть людей, которым я помогла. Я вижу вещие сны! Приходит ко мне человек, сообщает о своей проблеме. Вечером я засыпаю и вижу, как ему помочь. Ясно. Четко. Никогда не ошибаюсь. Я вещая сновидица. В ночь перед тем днем, когда я на экране увидела Сереженьку, мне приснилось, будто я сижу дома, и входит сын. Он взрослый, бросается ко мне: «Мама, я тебя нашел». – Джейн обвела нас торжествующим взглядом. – Мне стало понятно: Сереженька жив, завтра я непременно его увижу! – Гостья зевнула. – Устала я что-то. Прямо с ног валюсь.
– Устраивайтесь на диване, – радушно предложил Энтин, – на стуле неудобно.
Кабанова пересела на диван, потом легла и… захрапела.
– Интересная история, – вздохнул Костин, – не знаю, как насчет вещих снов, но рулады она выводит музыкальные.
– Похоже, дама и впрямь ничего не ела, – заметил Энтин, – а сейчас угостилась, и ее сморило. Надо деликатно разбудить Джейн.
Глава третья
Когда Кабанова ушла, унося с собой пакет с бутербродами и печеньем, Володя скомандовал:
– Николаша!
Гениальное дитя компьютерных технологий уронило на клавиатуру очки, взяло со стола другие, водрузило на нос и возмутилось:
– Кто лапал очки? Все стекла жирные, ни фигашечки не видно.
– Николенька, – ласково произнес Энтин, – ангел наш, ты взял не те окуляры. Твои висят у тебя на шее на очень прочной цепочке.
– Да уж, – ухмыльнулся Миша, – на такую только Полкана сажать.
– Зато она не порвется, – сказал Константин Львович, – для Николеньки надежность превыше гламура.
– На цепочке? – изумился Махонин и стал ощупывать на груди свой видавший виды свитер, – у меня ее вообще-то не было.
– Я купил, мой ангел, специально для спасения твоих вторых глаз, – объяснил Энтин, – и повесил на твою гордую выю. А ты и не заметил.
Николаша встряхнулся, перестал себя охлопывать и воскликнул:
– Константин Львович, я этого от вас не ожидал. Ну, честное слово. Ну ладно, Миша, ну ладно, Лампа или Костин, они что угодно скажут и не поперхнутся. Но вы! Профессор! Умный. Столько всего знаете, просто компьютер. И такое!
– Спасибо, дружок, за весьма лестное для меня сравнение с твоим любимым ноутбуком, но что тебя возмутило до глубины души? – спросил психолог.
– Выя, – прошептал парень, – не думал, что вы можете при всех нецензурно ругаться.
– Выя – это шея, недоросль, – пояснил Михаил.
– Совершенно верно, – обрадовался профессор. – Николенька, странно, что вы сие слово не знаете. Оно использовалось всеми писателями восемнадцатого века, уж не говорю о тех, кто жил ранее. У Державина есть прекрасная ода…
– Константин Львович, не распинайтесь, – ухмыльнулся Вуколов, – Николаша компьютерный гений, а в остальном обычный идиот.
Костин постучал карандашом по столу.
– Николай, нацепи очки, которые висят у тебя на груди, и докладывай, что успел нарыть, пока мы вели беседу.
– Евгения Ивановна Кабанова, – зачастил Махонин, отличающийся редкой незлобивостью – он совершенно не собирался отвечать по достоинству Вуколову, который обозвал его идиотом.
– Имела сына Сергея, которого признали умершим, – продолжал Николаша. – Работала заведующей сберкассой в городке Новопрудинск. Проживала в селе Горяево, улица Красноармейская, дом один, частное владение. Потом перешла в коммерческий банк, где стала начальником отдела выдачи кредитов. На этой должности прослужила много лет. Сейчас является внештатным финансовым консультантом все того же банка. Не замужем и никогда туда не ходила.
– Эй-эй, ты нам про кого рассказываешь? – спросил Миша.
Николай изумился.
– Про Джейн. А про кого надо?
– Уж точно не про какую-то Евгению Кабанову, – возмутился Вуколов.
Махонин засунул ладонь в волосы и поставил их дыбом.
– Мишаня! Джейн – это кличка, наверное, ее так называют друзья. Или она сама себе красивое имечко придумала. По документам наша клиентка – Евгения Ивановна Кабанова.
Вуколов решил стоять на своем.
– Она нам паспорт не показывала. Как ты узнал ее имя-отчество? На лбу у нее увидел?
Николай показал пальцем на ноутбук.
– Он фотографирует посетителя, снимок загружается в программу, та выдает всю инфу, которая есть на этого человека. Проще только банан съесть.
– Знаю, что ты редко ошибаешься, – вступила я в беседу, – но внешний вид Кабановой просто кричит о нищете, и ела она как изголодавшаяся дворняга. А ты говоришь: заведующая сберкассой, начальник отдела в банке, финансовый консультант… Человек на таких должностях и при коммунистах, и при капиталистах получает приличную зарплату.
Энтин сказал:
– Полагаю, что она и сейчас неплохо зарабатывает. Николаша, сообщи нам подробности о доме, в котором нынче проживает уважаемая Евгения Ивановна.
– Местожительство Кабанова никогда не меняла, – заговорил Махонин. – Участок в семьдесят соток принадлежал ее отцу, местному председателю сельсовета. Надел граничит с опушкой леса, мимо никто не ездит и не ходит. Папаша при жизни построил деревянный коттедж, маленький, площадь – сто пятьдесят квадратов.
– Для советских времен это огромное жилье, – протянул Энтин.
– В две тысячи первом Джейн построила каменный особняк, пятьсот квадратов, – продолжал Николаша, – теперь на участке два дома. Старый переоформлен как хозпостройка. Еще у Джейн четыре квартиры в Москве. Одна на Старом Арбате, пятикомнатная, куплена семнадцать лет назад. И три в Куркине, приобретены в том году, когда район только начинал строиться. Поэтому апартаменты куплены по низкой цене, которую предложили на стадии нулевого цикла. Или она сама такая умная, правильно деньги вложила, или ей кто-то подсказал. Сейчас все квартиры сдаются, а Евгения честно платит налоги.
– Господи, – изумился Костин, – зачем тетка прикидывается нищей? Жалуется, что не доживает до пенсии, голодает?..
– Она и правда существует на пенсию, – остановил Володю Энтин.
– Константин Львович, вы что, не поняли? – изумился Миша. – У бабы денег куры не клюют.
– Мишенька, это называется синдром Гарпагона, – объяснил Энтин, – болезнь получила название по имени героя пьесы Мольера «Скупой». Гарпагон – персонаж, олицетворяющий патологическую скупость, его имя стало нарицательным. Главное в жизни Джейн – накопительство. Деньги она копит. Живет на пенсию. У каждого человека есть запас любви, размер его разный. У одного, как у матери Терезы, его хватает на весь мир, у другого только на что-то одно. Евгения обожает деньги. Лампа вздрогнула, когда я специально резко и прямо спросил: «Останки нашли?» Любая женщина, которая любит свое дитя, а матери не перестают любить даже умерших, от столь неделикатного вопроса заплакала бы, потому что я напомнил ей о самом ужасном событии в ее жизни – пропаже ребенка. Как это ни странно, но матери лучше знать, что сын мертв, она его похоронила, знает, где могила, куда можно прийти посадить цветы, поплакать. А у Джейн самая тяжелая ситуация: неизвестность. Она ничего не знает о судьбе Сережи. И какова была ее реакция?
– Спокойный ответ: «нет», – пробормотала я, – похоже, ей это все равно.
– Именно так, – согласился Энтин, – вспомним скупой рассказ госпожи Кабановой об исчезновении сына. Не пришел домой? Завтра появится. Отнесла заявление в милицию, а там ничего не сделали. Ну, значит, так. Лично я о своем коте больше беспокоюсь.
– И с какой целью эта жадина-говядина пришла к нам? – недоумевал Михаил.
– Чтобы мы доказали, что Сергей Николаевич Решеткин ее любимый Сереженька, – ответил психолог. – Полагаю, что вышеупомянутый мужчина богат. Поэтому в сердце Джейн расцвела любовь к деньгам сына.
– Решеткин, – начал Николай, – тридцать пять лет. Совладелец частной клиники и фитнес-клуба. По образованию врач. Работает в своей же больнице. До списка в журнале Форбс пока не дорос, но уже стоит в прихожей. Не женат, детей нет. О личной жизни ничего не известно. Не любитель тусовок. Ведет правильный образ жизни, активно занимается спортом: теннис, горные лыжи, сноуборд, плавание. Прописан в квартире своих родителей в центре Москвы. Отец – Николай Викторович Решеткин, врач, доктор наук, академик, светило по линии неврологии. Несмотря на солидный возраст, активно работает, руководит своим медцентром, в совладельцах бизнеса у него сын Сергей. Мать – Алевтина Семеновна Решеткина, бывшая балерина. Не звезда, но вполне успешная, когда-то танцевала в Большом театре, ей доверяли сольные партии второго плана. Ушла на пенсию в положенном для танцовщиц возрасте, открыла балетную школу, до сих пор ею руководит, там же и преподает.
– Ну и с какого боку Сергей сын Джейн? – хмыкнул Михаил. – У тети мозг давно поплыл от жадности. А сейчас он еще и вытек.
– Кабанова объяснила: «Узнала сына по отсутствию мизинца», – заметила я. – Думаю, нам надо поговорить с Сергеем Решеткиным.
Глава четвертая
Подойдя к своему подъезду, я увидела на доске объявлений лист бумаги с текстом: «Милостивые господа и государыни. «Институт хороших манер юных княгинь» объявляет набор учениц, девочек семи-девяти лет, для обучения всему, что должна знать истинная маленькая княгинюшка. Как правильно вести себя за столом, разговаривать со взрослыми, красиво ходить, танцевать, петь, хорошо учиться в гимназии, шить, готовить – всему этому девочки научатся у нас. Внимание. Принимаем только лиц женского пола. Наш адрес…»
Я прочитала объявление, увидела, что сие учебное заведение находится в минуте ходьбы от нашего дома, и предложила Кисе:
– Давай зайдем, посмотрим, вдруг там интересно.
– Ладно, – без особого энтузиазма согласилась малышка.
– Потом куплю тебе мороженое, – пообещала я.
Киса мигом повеселела.
– Супер! Только в «Доггине-Боббине», а не в супермаркете.
Идти в торговый центр мне не хотелось. Да, он расположен недалеко, но надо воспользоваться подземным переходом, чтобы перейти улицу…
– «Доггин-Боббин», – запела Киса и побежала вперед.
– Подожди меня! – крикнула я.
– Догоняй! – завопила Кисуля, в ту же секунду поскользнулась и шлепнулась в грязь.
– Ну вот, теперь останешься без пломбира, – вздохнула я, – пошли домой.
– Почему? – удивилась Киса, вставая.
– Ты вся перепачкалась, – пояснила я, – в таком виде неприлично куда-либо идти.
– Почему? – повторила малышка.
– Грязные колготки, юбка, – перечислила я.
– И что? – заморгала Кисуля.
– Мы хотели посмотреть, что такое институт хороших манер, – напомнила я.
– Так пошли, – скомандовала Киса.
– Но юбка, – повторила я, – она испачкана. Впрочем, остальные вещи тоже.
– И чего? – удивилась девочка. – Я-то в одежде внутри чистая. Глазами о дорогу не стукнулась, все хорошо вижу. И почему в испачканных колготках нельзя зайти в этот институт? Там вообще кто нужен? Девочка или ее чулки?
Я вздохнула. Кисуля вытащила из кармана упаковку бумажных платков и начала растирать ими грязные пятна по своей одежде.
– Смотри, вот и нет ничего. Между прочим, с детьми нельзя так жестоко поступать. Сначала ты пообещала мне мороженое из «Догги», а теперь передумала.
Киса начала шмыгать носом, по ее щекам поползли слезы.
– Ладно, ладно, – сдалась я, – пошли.
Малышка вытерла мордочку рукавом куртки.
– Киса! – возмутилась я. – Разве ты не слышала про носовой платок?
– Я истратила их все, пока юбку чистила, – горестно сказала девочка, – дай свои.
Я порылась в недрах сумки, ничего похожего на бумажные салфетки не нашла и пробормотала:
– Э… э… ну…
– У тебя их нет, – запрыгала Киса и понеслась вперед, распевая: – Догги, Догги, малиновый Поги, сливовый Рогги, вишневый Тоги!
– На такое количество пломбира даже не рассчитывай, – на всякий случай предупредила я.
– Вот наверняка твоя мама давала тебе без разговоров целый мороженый торт! – крикнула Киса.
Я рассмеялась.
– Ох, нет. До семи лет мне вручали творожный сырок в глазури, втыкали в него палочку и говорили: «Это эскимо».
Малышка остановилась.
– И ты верила?
Я кивнула.
– Да, потому что везде ходила с мамой, а она ухитрялась очень быстро пробегать мимо будок с мороженым. Но когда я пошла в школу, то, конечно, узнала правду. Мне стали покупать сливочное с вафлями. Мамуля снимала вафли, давала их мне, отрезала кусок пломбира, укладывала его в кастрюльку и ставила на плиту. Когда белая масса таяла, я получала ее вместе с чайной ложкой.
Киса вытаращила глаза.
– Теплой?
Я кивнула.
– Главное в этом десерте – холод, – тоном гурмана заявила девочка.
– У моей мамы было другое мнение на сей счет, – сказала я.
Киса бросилась мне на шею.
– Лампуша! Какое у тебя ужасное детство! Мне так тебя жалко! Хочешь, когда придем в «Догги», я отдам тебе всю свою порцию?
Я прижала к себе малышку.
– Спасибо, солнышко. В кафе мороженого хватит на всех. Ты ошибаешься, у меня были самые лучшие папа и мама. Мы пришли, нажимай на звонок.
Дверь нам отворил швейцар, самый настоящий, таких я видела только на иллюстрациях в книгах и в кино: человек средних лет в красном длинном пальто с золотыми пуговицами и в странной шляпе.
– Добрый день, – прогудел он густым басом, – по какому поводу вы пришли в институт хороших манер?
– Увидели объявление, – закричала Киса, – захотели посмотреть!
– Разрешите вашу одежду, – улыбнулся страж дверей, – вам налево в актовый зал, экзамен там.
– Экзамен? – хором спросили мы.
– Конечно, – ответил швейцар, – абы кого княгиня Буравенская не возьмет, только лучших из лучших, самых достойных, умных, воспитанных…
– Зачем им в институт хороших манер? – справедливо удивилась Киса. – Они и так уже все знают. Лампа, меня сюда не возьмут, пошли домой.
И тут перед нами словно из-под земли выросла женщина.
– Добрый день, рады вас видеть. Хотите стать нашими ученицами? Маму не возьмем, она взрослая, а девочку с радостью.
– Мы не готовились к экзамену, – призналась я.
– Вы о чем? – спросила дама.
– Нам сказали, что надо идти в актовый зал, там какие-то экзамены, – ответила я.
– Кто поведал вам сию информацию? – изумилась собеседница.
Киса показала пальцем на швейцара.
– Он!
– Поскольку здесь нет никого, кто мог бы нас познакомить, – запела соловьем дама, – я сама представлюсь. Княгиня Агнесса Ильинична Буравенская, основательница института.
– Евлампия Романова, – представилась в свою очередь я.
– Киса, – пропищала малышка.
– Романова, – повторила Буравенская, – царская фамилия.
– Моя семья никак не связана с домом Романовых, – возразила я, – скорей всего, кто-то из предков был у них в крепостных. Крестьян часто записывали по фамилии барина.
– Покажите кисть вашей руки, – попросила Буравенская.
Я удивилась, но выполнила ее просьбу.
– Сейчас можно купить любой титул, – усмехнулась Агнесса Ильинична, – если щедро заплатите, получите родословную от Рюриковичей. Но происхождение выдают руки. Широкая ладонь, толстые пальцы, короткие ногти некрасивой формы, – все это свидетельство того, что предки на протяжении столетий занимались грубой физической работой. А я вижу узкую кисть, «музыкальные» пальчики, длинные ногти овальной формы, тонкую кожу, под которой просвечивают вены. Нет, дорогая, ваши деды играли в шахматы, стреляли дичь, читали книги, а бабушки вышивали, вязали для своего удовольствия, играли на клавесине.
– Я окончила консерваторию по классу арфы, – зачем-то разоткровенничалась я, – мама была певицей.
– Замечательно, – восхитилась княгиня, – руки всегда говорят правду. Оставьте девочку на пробное занятие, возвращайтесь за ней через три часа. Никаких экзаменов у нас нет. Василий Петрович перепутал. Пусть малышка осмотрится, поймет, нравится ей у нас или нет.
– Три часа, – повторила я, – мы хотели после института поесть мороженого.
– «Догги» открыт круглосуточно, – подпрыгнула Кисуля, – я останусь. Из простого человеческого любопытства!
– Вот и хорошо, – одобрила Буравенская.
У меня зазвонил телефон.
– Извините, надо ответить, – сказала я и отошла за гардероб. – Да, Вова, что случилось?
– Сергей Николаевич Решеткин был усыновлен, – ответил Костин, – такие сведения закрыты, но для Николаши преград нет.
– Сейчас приеду, – пообещала я.
Глава пятая
На следующий день рано утром, когда Киса завтракала перед уходом в школу, я тоже села за стол, стукнула по яйцу ложкой и начала очищать скорлупу.