Когда они подошли к маленькому городку Сен-Мартен-де-Ре, Элла едва удержалась, чтобы не спросить, как долго им еще идти. На пятке у девушки вздулся волдырь, и она уже почти жалела, что не приняла предложение прокатиться на повозке. Наконец никем не направляемый ослик сам свернул в узкий переулок, почти незаметный между двумя белеными домиками.
– А что это за растения? – спросила Элла, указывая на идеально ровные и пышные зеленые ряды по обе стороны переулка.
– Это виноград. Видишь, гроздья только начинают формироваться, – ответил Кристоф.
– Я и не предполагала, что виноград растет так близко к морю.
– Одни из лучших виноградников в мире находятся на побережье. Морской бриз полезен для винограда так же, как и для людей.
Впереди за дюнами, кое-где покрытыми морской травой, снова неожиданно показался океан. Косые солнечные лучи рассыпались алмазами по миллиону крошечных волн, делая свет вокруг более объемным. Справа стоял двухэтажный дом чуть большего размера, чем те, что Элла видела по дороге. Он был ослепительно белый, со ставнями, выкрашенными голубой краской, и створчатыми окнами, стекла которых из-за закатного отблеска казались золотыми.
Кристоф открыл калитку в невысоком заборе, окружавшем цветущий сад, и подвел Анаис к входной двери. Та, как и окна, была распахнута, и морской бриз, легко проникая в дом, приподнимал края тонких муслиновых занавесок.
Юноша вытащил тяжелый чемодан из повозки, бормоча про себя:
– Оставлю его пока здесь, принесу позже, а сейчас займусь Анаис. Ну, старушка, давай-ка распряжем тебя.
Когда он уводил маленькую ослицу на задний двор, в дверях появилась женщина с такими же теплыми глазами и локонами, как у Каролин. Она протянула гостье обе руки.
– Элла, bienvenue![11] Мы так тебе рады! Я узнала бы тебя где угодно, ты – вылитая мать! Пожалуйста, зови меня Марион, безо всяких церемоний. Ты, верно, устала после долгого путешествия? Но наконец ты здесь, и теперь уже не нужно будет ходить дальше пляжа или деревни. Каролин покажет твою комнату, и ты сможешь чуточку освежиться до ужина.
Элла последовала за Каролин по коридору с белеными дубовыми половицами, вытягивая шею, чтобы разглядеть комнаты, мимо которых они шли. Этот дом у моря кардинально отличался от дома родителей Эллы в Морнингсайде, с тяжелыми бархатными портьерами и интерьером красного дерева. Здесь просторные комнаты с оштукатуренными потолками были залиты ярким светом, а мебель, состоящая из простых, несочетающихся деревенских предметов, создавала ощущение элегантной гармонии.
Девушки поднялись по широким ступеням поскрипывающей деревянной лестницы на второй этаж, и Каролин распахнула одну из дверей. Они вошли в комнату с трепещущими муслиновыми занавесками на окнах, и Элле почудилось, что она стоит, слегка покачиваясь, на палубе парусника. Ее уставшее от путешествия тело все еще не привыкло к твердой земле.
На полу лежали выцветшие коврики, добавляя побеленной комнате немного красок. Букет из жимолости и роз на прикроватном столике заполнял пространство сладковатым ароматом. Элла сняла шляпу и с облегчением опустилась на постель, покрытую стеганым одеялом. Потом она сбросила туфли и с наслаждением пошевелила пальцами ног в белых шелковых чулках. Зеркало на туалетном столике у дальней стены отражало проникающие в комнату лучи, и солнечные зайчики плясали на занавесках. Над кованой кроватью висела акварель в изящной позолоченной раме: парусник, скользящий по аквамариновой глади в сторону невысоких дюн.
– Это прекрасно! – прошептала Элла, глядя на работу. – Ты почти чувствуешь ветер, солнечный свет и запах моря.
Каролин кивнула и села рядом с ней:
– Это одна из картин Кристофа. Сочетает в себе две вещи, которые он любит больше всего: живопись и хождение под парусом. И то, и другое получается у него очень хорошо. Только не стоит говорить ему, что ты в курсе, иначе он задерет нос.
Девушки захихикали, заслышав громкий топот по лестнице. Кристоф широко распахнул дверь, с грохотом волоча за собой чемодан.
– Что не говорить и кому? – усмехнулся он. Затем, не дожидаясь ответа, плюхнулся на кровать рядом с сестрой и, изображая страдание, произнес:
– Фу-х, мы с Анаис испытываем громадное облегчение от того, что не увидим этого громоподобного монстра в течение нескольких недель!
– Элла тут восхищалась твоей картиной с изображением «Бижу»[12], – мотнула головой Каролин в сторону акварели.
– Завтра мы отвезем тебя на эту яхту, – расплылся в улыбке Кристоф. – Она прекрасна!
Элла была поражена открытостью и эмоциональностью его лица: темные глаза только что смеялись, а уже через секунду становились задумчивыми. Как будто шквал, проносящийся над морем, заслонял солнце облаками, но тут же и развеивал их. Следуя примеру родителей, она привыкла скрывать чувства, даже когда находилась в уединении у себя дома. Двойняшки, напротив, ничего не скрывали, и Элла почувствовала, что скованность постепенно отпускает ее. Девушке захотелось попробовать быть более эмоциональной, чем это дозволялось в ее спокойном и, как она теперь догадывалась, скучном эдинбургском детстве. Казалось, эти новые ощущения распирают Элле грудь. Ее охватило внезапное желание поскорее расстегнуть узкий жакет, чтобы дать волю тому, что происходило сейчас у нее внутри.
В комнату проник восхитительный запах чего-то аппетитного.
– Allons[13], Кристоф! Мы должны ненадолго оставить Эллу, чтобы она могла отдохнуть и распаковать вещи до ужина. Нет никакой необходимости переодеваться, если не хочется. Мы останемся так, как сейчас. Я именно это имела в виду, когда говорила, что здесь все очень расслаблены. Если захочешь освежиться, ванная комната – соседняя дверь справа, напротив лестницы. Спускайся, как будешь готова. Мы будем на кухне или на террасе: когда зайдешь на кухню, увидишь дверь.
Поспешно повесив одежду в шкаф, стоявший в углу спальни, и аккуратно сложив белье в чудный комод кремового цвета, украшенный гирляндами розовых роз, Элла отправилась на поиски ванной комнаты.
Она расчесывала свои растрепанные ветром волосы до тех пор, пока не увидела в запотевшем зеркале, висевшем над раковиной, что ее серьезное лицо обрамлено аккуратными прядями. Широкие поля шляпы, очевидно, не стали препятствием для солнца и ветра, придавшим ее щекам слабый золотистый оттенок. Она с ужасом обнаружила целых пять веснушек, разбросанных по переносице. Девушка в зеркале нахмурилась, но Элла покачала головой и твердо объявила своему отражению:
– Теперь нет никакого смысла беспокоиться о веснушках. Здесь на острове мы très décontractés[14], и ваш accent Français[15] уже гораздо лучше, mademoiselle[16] Леннокс.
Она вымыла руки душистым кремовым мылом и вытерла их белоснежным льняным полотенцем. Затем повесила нарядный жакет в шкаф и, накинув на плечи легкий хлопчатобумажный кардиган на случай, если вечерний воздух окажется прохладным, поспешила через кухню на террасу.
Позади дома был разбит большой сад, окруженный высоким беленым забором. Аромат жимолости, охапка которой, видимо, и стояла в вазе в ее спальне, смешивался с ароматом жасмина, обрамляющего кованую решетку беседки. Вдалеке под деревьями Анаис с удовольствием щипала травку. Марион, Каролин и Кристоф сидели за большим деревянным столом, покрытым белой скатертью. На столе стояли приборы с ручками из слоновой кости, в центре – ярко расписанный глиняный кувшин с пышным букетом темных роз, бутылка красного вина и хрустальный графин с водой. В тихом вечернем воздухе было слышно, как колокол церкви Святой Марии пробил восемь.
Кристоф, подперев рукой подбородок, что-то рисовал в альбоме, который он спешно захлопнул, увидев Эллу.
– Проходи, – пригласила Марион и указала на стул рядом с собой. – Ну, рассказывай скорей! Как там мама? Я не видела ее много-много лет, с тех пор как примерно в твоем возрасте была в Эдинбурге. Какие же это счастливые воспоминания! Каролин, передай Элле оливки. Может быть, бокал вина? Можно разбавить водой, если ты не привыкла пить его до еды, как это делаем мы.
Темное вино приобрело ярко-рубиновый оттенок, когда мадам Мартэ разбавила его водой из графина и протянула гостье. Элла осторожно потягивала вино, стараясь при этом держаться непринужденно, как будто каждый вечер, ужиная вареной говядиной или бараниной, которые обычно подавались у нее дома в Эдинбурге, она пила Château Talbot[17] – это название было выгравировано на бутылке, стоявшей на столе. Даже разбавленное, вино имело насыщенный вкус и слегка пьянило. Элла почувствовала, как последние следы напряжения и сомнений, порожденных долгим путешествием и ожиданием этого лета, растворяются и исчезают в опускающейся на остров ночи вместе с лучами заходящего солнца.
При свете фонаря, который Марион принесла к столу вместе с блюдом blanquette de veau[18], Элла украдкой взглянула на Кристофа. Тени играли на его лице, и глаза, казалось, светились глубоким внутренним светом, теплым и загадочным. Поймав его взгляд, она ощутила легкий укол в сердце и смутную уверенность, что между ними установилась какая-то связь. Чтобы скрыть смущение, Элла не без удовольствия принялась за еду и очень подробно отвечала на вопросы Каролин о жизни в Шотландии.
Стало прохладно, Элла поежилась и зевнула. Заметив это, Марион сказала с улыбкой:
– Пойдемте-ка спать. Думаю, мы все сегодня устали от волнения, связанного с приездом Эллы. Даже вы притихли, разговорчивые мои. Оставь посуду, Каролин, утром придет Сандрин. Спокойной ночи, мои дорогие. Барометр настроен оптимистично, так что завтра сможете отправиться на «Бижу» в дальнее плавание. Хотите, я приготовлю вам еды в дорогу?
Элла лежала в своей комнате, на гладких хлопковых простынях. В окно, неплотно прикрытое снаружи ставнями, просачивался прохладный ночной воздух, шевеля занавески своим соленым дыханием. Щель в ставнях показала Элле, что взошла луна, засыпавв серебристыми бликами ее комнату. Бескрайний океан там, за окнами, отражал лунный свет, создавая странное зыбкое сияние, больше похожее на загадочный рассвет, а прибой нежно вздыхал и нашептывал волнующие обещания.
«Надо же, здесь совсем не темно», – уже засыпая, подумала Элла, и ее мысли уплыли далеко, на сказочный остров, залитый морем света.
Она проснулась от того, что кто-то, возможно Кристоф, насвистывал «Марсельезу»[19], спускаясь по лестнице, а затем кто-то – Каролин или Марион – шикнул на него.
Яркий солнечный свет настойчиво пробивался сквозь ставни, формируя золотую замену серебристым лунным бликам. Элла спрыгнула с кровати, пробежала по тряпичному ковру, нажала на тяжелую металлическую ручку, удерживавшую ставни, и распахнула окно настежь. Теплый ветерок ласково гладил ее обнаженные руки, теребил тонкую ткань ночной рубашки, а солнце заливало жаром комнату. Элла натянула юбку и блузку и почти сбежала по лестнице вниз.
Французские окна на кухне были открыты, как и прошлой ночью. Полная седовласая женщина в фартуке поверх полосатой юбки из тика вошла с террасы, неся в руках пустой поднос. Ее деревянные башмаки стучали по терракотовой плитке.
– Bonjour, mademoiselle. Enchantée[20], – приветливым тоном произнесла она и официально пожала Элле руку сильной загрубевшей от работы рукой, широко улыбаясь при этом. Каролин, вошедшая следом, представила ее как Сандрин. Женщина тут же захлопотала возле раковины.
– Пойдем, Элла, завтрак на террасе, – сказала Каролин и взяла с кухонного стола пару кувшинов с широким горлышком. Когда они вышли во двор, под тень жасмина, она объявила:
– Voilà![21] Элла и кофе.
– А вот и ты, дорогая! Тебе хорошо спалось?
Марион передала Элле корзинку с хлебом; Каролин тем временем обходила всех, разливая в маленькие чашечки густой, как патока, кофе и добавляя в ароматный напиток горячие сливки. Более привычная к тарелке с овсянкой и чаю в изящных чашках, Элла замялась, не зная, как вести себя дальше. И когда Марион взяла свою чашечку обеими руками и отхлебнула из нее, робко последовала ее примеру. Кофе был восхитительным, бодрящим, как и завтрак на открытом воздухе. Кристоф макал кусочки хлеба в кофе, но Элла последовала примеру Каролин и густо намазала хлеб маслом и вишневым джемом.
– Итак, сегодня мы возьмем тебя с собой на «Бижу», – сказал Кристоф между глотками кофе. – Ты раньше ходила под парусом?
Элла покачала головой, показывая, что никогда.
– Не волнуйся. Она прекрасна, и это легко. Мы тебя научим.
– Но я боюсь, что ты испортишь свою красивую одежду, – ласково улыбнулась Марион. – Каролин, не могла бы ты одолжить Элле что-нибудь из своих вещей? И мы обязательно должны купить тебе пару эспадрилий[22] в эти выходные. Они идеальны для пляжа и яхты.
Час спустя Кристоф, одобрительно поглядывая на Эллу, помогал ей забраться в маленькую гребную шлюпку, которую он крепко удерживал на воде у края неровного откоса. Одна рука девушки была занята только что снятыми сандалиями; протянув другую Кристофу, она смело шагнула на деревянное дно шлюпки, которая должна была доставить их туда, где покачивалась на волнах у своего причала красавица «Бижу».
– В этой одежде ты выглядишь почти как француженка, – сказал он с улыбкой, отпустив ее руку только после того, как она благополучно устроилась на одном из деревянных сидений.
Девушка переоделась в свободную темно-синюю блузку в белую полоску и хлопчатобумажные шорты, которые ей одолжила Каролин, и стянула волосы сзади лентой в цвет блузки.
Элла улыбнулась в ответ. Новый наряд придавал ей ощущение спокойной уверенности. Говорить на другом языке, носить другую одежду, отправляться в неизведанное путешествие – все это усиливало обретенное здесь чувство свободы, свободы быть кем-то совершенно иным, непохожим на Эллу из Эдинбурга.
Кристоф уложил в шлюпку корзину для пикника и вместительную соломенную сумку с кожаной ручкой, полную полотенец и джемперов, затем помог сестре перебраться с берега, вставил весла в уключины, оттолкнулся от берега и направил лодку в сторону причала.
Оказавшись на борту парусника, Элла почувствовала себе неуклюжей и неловкой. Те двое с непринужденной уверенностью занялись подготовкой яхты и пикника в крошечной каюте под палубой. «Бижу» действительно была очень хороша: линии клинкерных бортов, сияющих белой краской, плавны и изящны; палуба из тика, пропитанного эфирными маслами, шелковистая на ощупь.
– Это эксклюзивная яхта, второй такой нет, – сказал Кристоф с некоторой гордостью. – Grand-père[23] построил ее десять лет назад. Maman унаследовала ее вместе с домом, когда он умер. Она приезжает на Ре с младенчества. Именно Grand-père научил нас всех ходить под парусом. Но Papa на самом деле не любит море, а Maman предпочитает проводить время, ухаживая за своим любимым садом, так что теперь за «Бижу» присматриваю я.
Каролин отшвартовала яхту, Кристоф потянул румпель[24], паруса наполнились ветром, и «Бижу», повернувшись носом к открытому морю, медленно поплыла, лавируя меж других яхт, и наконец выбралась на простор. Элла почувствовала, как внезапно поднялся ветер, заставляя трепетать ленту в ее волосах.