Фронтовая любовь - Константинов Андрей Дмитриевич 6 стр.


Покончив с лайвом[13], Митя вернулся в лавку и уселся на пол рядом с дрожащей всем телом Элеонорой. Все то время, пока он снимал, она смотрела на него, как на сумасшедшего.

– Ничего, ничего… Всё нормально будет. Давай-ка…

– Что?

– Давай-ка сматывать отсюда. Надо назад, к мечети попробовать… Это не так далеко, добежим… В мечети они стрелять не будут. Это – большой грех. Немыслимо осквернить одно из самых священных мест в Дамаске!

Взгляд Мити упал на туфли Элеоноры. А те были всяко не для экстремального бега: слишком уж открытые, да еще и на высоких и тонких каблуках.

– У тебя какой размер?

– Что?

– Обувь, говорю, какой размер?

– 38-й, а зачем?..

– Снимай туфли! Живо!

– Зачем?

– Затем, дура! Подрочить в них хочу! – рявкнул Митя. – У парня нашего ботинки не больше сорокового, тебе подойдёт.

С этими словами он взялся расшнуровывать и стаскивать высокие десантные ботинки с убитого лейтенанта. И когда до Элеоноры наконец дошло, она истерично затрясла головой:

– Нет, я с мёртвого не надену! Нет!

– Эля, не тупи! Жить хочешь?! Я спрашиваю – жить хочешь?! – Та в ответ часто-часто закивала. – Ну так давай… Ты на своих каблуках далеко не убежишь. И босой нельзя, порежешься, здесь всё в стекле битом… Давай брюки подверни и надевай.

Швырнув Элеоноре ботинки, Митя отстегнул с пояса мертвого лейтенанта кобуру с пистолетом, забрал автомат и нашарил на теле запасной магазин к нему. Тот оказался не в штатном армейском подсумке, а в красивом, расшитом бисером замшевом чехле.

– Пижоны! Спасибо хоть рожки не на тридцать, а на сорок пять. Пулемётные. Это у них шик такой.

– А? Что?

– Это я так, о своём, о девичьем. Шнуруйся живее, а я быстренько в ряды метнусь. У второго парня патронами подразживусь.

Но едва Митя высунул голову из лавки, стало понятно, что добежать до первого убитого лейтенанта не суждено. Медленно спускаясь по торговой улочке в их сторону, двигались боевики, проверяя лавки, одну за другой.

– Всё. Приплыли.

– Что?

– Ничего, ничего. Всё нормально будет!

Спрятав камеру под одним из прилавков, Митя нацепил на ремень запасной рожок, защелкнул кобуру с пистолетом и, обозначив стволом автомата направление в глубь лавки, произнес тихо, но очень спокойно и четко:

– Эля, всё будет в порядке. Сейчас мы с тобой уйдем на другой ряд. Потом – еще на другой и побежим к мечети. Не паникуй, держись рядом и как можно быстрее… Всё. Пошли.

Они быстро прошли сквозь лавку к черному ходу. А вот здесь дверь имелась. Благо – оказалась заперта не на замок, а на простую щеколду. Митя осторожно приоткрыл ее и…

И осторожность оказалась совсем не лишней: на параллельном ряду, метрах в десяти от них, обнаружился боевик с автоматом. Похоже, это был головной дозор ранее замеченного Митей отряда.

– Чёрт!

– Там – ОНИ?! Они нас убьют, да?

– Один всего… Пока… Дай секунду…

Я потом много раз вспоминал это мгновение. Никакого плана я не продумывал, просто времени не было думать. Всё как-то само получилось, там ведь счёт даже не на минуты шёл…

Приняв решение, Митя вынул из кобуры пистолет и, передернув затвор, протянул его Элеоноре.

– Времени у нас нет, так что врубайся сразу. Сейчас я вальну этого урода. Мы перебегаем на следующий ряд, в лавку, что напротив. Ты – точно так же проходишь через нее, выскакиваешь и бежишь, стараясь держаться ближе к стенам. Если вдруг что – стреляй не задумываясь, патрон в стволе. Главное – добеги до мечети! В ее внутреннем дворе – твое спасение.

– А ты?

– А я немного подержу их. Тогда у тебя будет шанс. Вместе не успеть: побежим вдвоём – они нас снимут, а просто спрятаться – тот же расклад.

– Нет! Я без тебя…

В голосе Элеоноры снова послышались истерические нотки, и Митя понял, что она вот-вот сломается.

– Эля!!! Всё, давай без пионерства! У тебя двое детей!

– А у тебя…

– Вот за моей и присмотришь, ежели чего… Всё. Делаем! Иначе сейчас те подойдут. И запомни – беги изо всех сил! У тебя будет минута, максимум – полторы. По выстрелу – бежим.

После этих слов Митя чуть приоткрыл дверь, аккуратно прицелился и дал короткую очередь. Боевик из дозора рухнул с простреленной головой как подкошенный.

– Давай пошла!..

Эта торговая улочка оказалась заметно шире по той причине, что здесь, между рядами стационарных лавок, располагались временные лотки для уличной торговли. Перебежав ее, Митя и Элеонора заскочили в лавку тканей, которая также оказалась брошенной хозяевами.

– Давай! Снова черным ходом! Не тормози!!

Образцов подтолкнул Элеонору в спину, и та, сдерживая рыдания, скрылась в глубине лавки. Оставшись один, он, баррикадируя вход, подтащил туда несколько прилавков, а сверху набросал с десяток рулонов разноцветных тканей, соорудив таким образом нечто вроде укрепточки с невысоким бруствером. Не ахти какая оборонительная позиция, но – все же лучше, чем совсем ничего.

– Так, бляха-муха… – зашептал Митя, укладываясь. – Ну давайте, суки!

Расклад – хуже не придумаешь. По опыту я знал, что обычного, на тридцать патронов рожка, при средней плотности боя хватит секунд на 25. А учитывая, что парнишка-лейтенант успел немного повоевать, хорошо, если там сейчас оставалась хотя бы половина патронов. Правда, имелся еще запасной, «манерный», рожок на сорок пять. Но что с того? Даже и с ним много не навоюешь. Это все досужие разговоры, что стрелять нужно одиночными, тщательно выцеливая. Для любителей компьютерных игр, возможно, такой совет и подойдет, но в реальной ситуации нервы, как говорится, не железные. Жить захочешь, сам не заметишь, как начнешь судорожно на пусковой крючок давить. Щелк, другой, третий и – все. Ку-ку, Гриня!

Но и прорываться с таким боезапасом нереально – вдвоем всяко медленнее получится. Да и не задержишь никого на ходу, боевики тебя запросто, особо не напрягаясь, с расстояния 60–70 метров положат. Вот потому-то я и взялся подарить Элеоноре примерно минуту. За которую, если повезет, в принципе довольно далеко убежать можно. Что же касается перспектив собственных…

Чего греха таить – я тогда действительно решил, что всё, что отпели курские соловушки. Даже молиться начал…

Суки появились пару минут спустя.

Похоже, не сразу сообразили, что случилось с их дозорным. И Мите очень хотелось верить, что эти драгоценные секунды добавили Элеоноре лишнюю фору. Сердце его лихорадочно отстукивало мгновения, а те все тянулись, тянулись, и в конце концов он потерял им счет.

Боевики шли осторожно, медленно.

В какой-то момент командир показал рукой двум подчинённым, чтобы те переместились через лавки на другой ряд. Но именно этого Митя допустить никак не мог. И – не допустил: двумя очередями положил обоих. Оставшиеся боевики, уходя с линии огня, отшатнулись в лавки, что напротив, и в следующую секунду на его позицию обрушился шквал огня. По счастью, пули пока лишь крошили дерево, пластик и рулоны тканей.

– Господи, иже еси на небеси… Да светится имя твоё… Да придет царствие твое…

Автоматическая стрельба неожиданно прекратилась. Выждав немного, Митя чуть приподнял голову и очень вовремя разглядел выскочившего на улицу боевика с гранатометом. Все правильно, из лавки стрелять он не мог, иначе реактивная струя там понаделала бы дел! Минимум контузила бы его же товарищей. Успев среагировать, Митя дал длинную очередь последними в рожке патронами. Он не увидел – попал или нет? – тем не менее выпущенная граната ушла много выше и левее.

Судорожными движениями Митя перезарядил автомат, даже не сняв со второго рожка «манерный» замшевый чехол. Передёрнув затвор, он отер рукавом вспотевший лоб и глубоко вздохнул:

– Ну вот и всё… Господи… Царствие твое…

И тут за его спиной вдруг послышались шум, крики. А затем, перекрывая их, раздался звенящий, пронзительный голос Элеоноры:

– Митя, это я! Это мы! Не стреляй! Я наших встретила, Митя!!

И действительно – сзади, с черного хода, в лавку хлынули сирийские военнослужащие во главе с тем самым «гостиничным» майором. Перепрыгивая через Митину баррикаду, «гвардейцы Асада» лавиной хлынули в торговые ряды, открыв такой огонь на подавление, что боевики почти перестали огрызаться в ответ.

– Ты живой?! Ты цел?! Боже мой… Господи…

Вбежавшая в лавку последней Элеонора бросилась к Мите, уставилась на него, как будто видела в первый раз, а затем уткнулась головой ему в грудь и заплакала. А он, тяжело дыша, стоял словно бы в оцепенении, будучи слишком переполнен адреналином, чтобы осознать, поверить в свое счастливое спасение…

* * *

Сирийские силы безопасности провели зачистку рынка профессионально и быстро. Не прошло и получаса, как стрельба повсеместно прекратилась, и настала пора заняться мертвецами. В частности, двумя молоденькими лейтенантами из группы сопровождения русских журналистов. В тот момент, когда Митя и Элеонора возвратились в лавку сладостей и пряностей, люди майора уже успели придать телам погибших офицеров подобающие позы (глаза закрыты, руки и обращенные в сторону Мекки ноги выпрямлены) и накрыли мертвые лица платками.

Митя достал из-под прилавка оставленную здесь камеру. Попытался ее осмотреть, но пахнущие порохом руки все еще продолжали трястись мелкой дрожью. Чтобы успокоиться, он достал сигарету, закурил и принялся жадно вдыхать дым.

Внезапно на плече майора подало голос переговорное устройство: офицер выслушал сообщение, нахмурился, подозвал Митю и негромко заговорил с ним. Сидящая на полу, привалившись к стене, Элеонора, продолжая судорожно стискивать в руках свои туфли, тревожно уставилась на этих двоих.

– Что?! Что он сказал?

Митя ответил не сразу. Сперва сглотнул подступивший к горлу ком, и лишь потом выдавил хрипло:

– Я так понял… Вроде где-то рядом американку убили… Журналистку…

– Дэнс?!!

* * *

При римлянах эта улица называлась виа Ректа, то есть Прямая улица. Ее современное имя – Мидхат Паша. Протянувшаяся с востока на запад в Старом городе Дамаска, она существует здесь еще с античных времен – согласно преданиям, по ней хаживал сам апостол Павел. По мере продвижения в восточную (христианскую) часть города Мидхат Паша становится все более цивилизованной, запруженной всевозможными бутиками, ресторанами и кафешками, стилизованными под густую экзотику. И вот как раз возле входа в одну из таких местных кофеен, скорчившись в позе зародыша, лежал в пыли и в крови американский оператор-стажер Боб Ли и дико выл по-звериному.

В паре метров от парня валялось изломанное женское тело в брючном костюме некогда бледно-голубого цвета. Тело было без головы. Длинная палка, с насаженной на нее отрезанной головой, стояла здесь же, прислоненная к стеклу окна-витрины. Глаза у головы были широко распахнуты. Словно бы от удивления…

После первого шока, когда происходящее лишь частично осознаётся как реальность, Элеонора решительно отобрала у Мити микрофон, зажмурившись, сделала несколько шагом к витрине, развернулась и… Неожиданно внятно и чётко скомандовала:

– РАБОТАЕМ, МИТЯ!

Тот страшный стендап у мёртвой головы Пруденс мгновенно попал в Интернет, хотя лично мы ничего не выкладывали. И – стал культовым, как ни страшно это звучит. Время сейчас такое. Картинка – самое главное. А тут… Голова американской телезвезды и русская телезвезда в белом шикарном окровавленном костюме и в десантных ботинках. В общем, Элеонора в одночасье превратилась чуть ли не в Че Гевару. Её показывали все каналы мира…

Глава шестая

– …Вот на хрена их туда понесло?! – риторически вопросил Медвежонок. Спросил лишь затем, чтобы нарушить затянувшееся после очередного стаканчика араки тягостное молчание. – Экзотику восточного общепита, при желании, можно было красиво, а главное – спокойно подснять даже в здешнем ресторане. Картинка вышла бы – ничуть не хуже!

– Хакавати.

– Чего?

– Хакавати. Так арабы называют своих сказителей, – хмуро пояснил Митя. – Колоритные такие мужички. Опять же – уходящая натура. Пруденс знала, что в Дамаске осталась всего парочка мест, где их можно увидеть и услышать вживую.

– Вот и послушала. В натуре…

Вечером этого бесконечного дня они снова обосновались в гостиничном баре Salasabil. Пили араку. Не закусывая. Много и часто. Да только не в коня корм, не забирало.

– Землякам и коллегам – мое почтение!

Митя и Паша синхронно обернулись. И синхронно же уткнулись в корреспондента Первого канала Антона Верницкого.

– Здорова, Антон. Накатишь?

– Нет, спасибо, парни. В другой раз.

– Ему выпивать с конкурентами инструкциями Константина Львовича запрещено, – на рефлексе откомментировался Медвежонок.

Получилось предсказуемо, а потому не смешно.

– Митя, друг, выручай! До зарезу потребен с тобой синхрончик[14] минуты на полторы, не больше. Эксклюзива не прошу – чисто эмоцию.

– Что там было, как ты спасся, каждый лез и приставал, – процитировал Высоцкого Медвежонок. – Меньше чем за двести баксов не соглашайся! И это еще по-божески. Со скидкой главному пропагандистскому каналу.

– Паша!

– Чего?

– Подкассетник захлопни, вот чего! Дай с человеком поговорить.

– Без проблем. Говори.

– Антох, вот честное слово, при всем уважении, но я сегодня – пас. И – сил нет, и сам уже никакой. На одной только кочерге и держусь.

– Может, тогда завтра? С утреца?

– Ладно. Перед завтраком поднимитесь ко мне. Номер 376. Я постараюсь к тому времени что-то такое придумать-исторгнуть.

– Отлично. Спасибо, Митя.

– Пока не за что. А может, все-таки опрокинешь?

– Нет, извини. Через час материал в Москву пересылать, а у нас еще конь не валялся… Кстати, вы уже видели съемку, выложенную на «Аль-Джазире»?

– Нет. А что там?

– Гляньте. Там такое… Короче, полный пиздец!

С этими словами Верницкий удалился.

– Медведяра! Глянь, чего там он проанонсировал? А то я телефон специально в номере оставил. Достали все!

Медвежонок подхватил со стойки свой смартфон, равнодушно произвел ряд манипуляций большим пальцем, и вдруг, резко изменившись в лице, севшим голосом просипел:

– Вот чёрт…

– Чего там?

– Тут такая хрень… Бля… Сволочи!

– Да что там?!

– Тут, Митя… Короче, тут… – Медвежонок нервно сглотнул. – Понятно, почему они Боба Ли оставили в живых. На, смотри сам… Полчаса назад в Интернет выложили…

Казалось бы, в этой жизни меня уже почти невозможно было чем-либо удивить или напугать. Но после просмотра лишь несколько секунд любительской съёмки боевиков в груди у меня все буквально закаменело от ужаса: на картинке вооруженные до зубов бородачи заставляют Боба Ли отрезать голову еще живой Пруденс, а потом принуждают его же плясать с мертвой головой возле трупа, подбадривая парня дикими выкриками, выстрелами и хлопаньем в ладоши…

– Твою ж мать… Нелюди! Они же нелюди! Стая упыриная! Выключи!!!

Подрагивающей рукой Митя налил себе полный стакан, махом, как воду, выпил и посмотрел на часы:

– А Элеонора что-то… Если она успела это посмотреть, как бы её повторно не накрыло.

– Может, сходишь за ней?

– Да, пожалуй.

Митя слез с табурета, двинул было к выходу, как вдруг обнаружил в зале Сухова, в одиночестве сидящего за чашечкой кофе. В том, что они с Медвежонком его заход проморгали, не было ничего удивительного – они сидели спинами к двери. Но вот Коля со своего места не срисовать их не мог. Из чего следовало, что игнор был сознательным. Вызванным: либо деликатностью, либо…

– Только прежде сигаретку раскурю. С одним товарищем, – озвучил Митя и направился к столикам.

Взаимное приветствие старых приятелей на сей раз оказалось на порядок суше, чем два дня назад, в Шереметьево. И вообще – Сухов выглядел очень усталым и непривычно раздраженным.

Назад Дальше