– Если это так, то данная теория рано или поздно подтвердится появлением людей с аналогичной ему мутацией.
– А если нет?
– Тогда К-17-34-05 будет единственным из ныне живущих людей, кто доживёт до гибели Солнца. В этом случае у Доминика просто не останется возможности выжить – умирающая звезда сожжёт его тело вместе со всей планетой, уничтожив тем самым его фермент теломеразы вместе с клетками как факт.
– Значит, вы работаете над тем, чтобы составить ему компанию? – попыталась пошутить журналистка, но Аврора даже не улыбнулась.
– Я бы не хотела жить вечно, – призналась она, – хотя мой партнёр Роман иного мнения. Я же считаю, что это слишком тяжёлая ноша. Лично мне больше хотелось бы узнать причину необъяснимой активации теломеразы и то, что нужно сделать, чтобы этот фермент не активировал деление старых клеток, уже накопивших генетические ошибки, что приводит к раку. И, если это представится возможным, попытаться синтезировать сыворотку, которая продлит жизнь клеток умирающего больного. Я не ставлю перед собой задачу жить вечно. Моя задача – сама жизнь.
– Это связано с болезнью вашей дочери?
Вопрос даже для самой Кристины прозвучал бестактно, и она устыдилась.
– И с этим тоже, – Аврора с трудом сдержала порыв плеснуть журналистке кофе в лицо. – У Джойс синдром раннего разрушения клеток, который в народе обычно зовут синдромом Ходячего Мертвеца. Для него характерно достаточно прогрессивное отмирание живой ткани после полового созревания, обусловленное мутацией всё того же гена HL1S, из-за чего приходится прибегать к замене её органов на искусственно выращенные из биосовместимых материалов. Случай один на миллиард.
– Наверное, это очень сложно для матери…
– Мы делаем всё возможное, чтобы справиться и с этой проблемой.
– Вы синтезируете сыворотку против синдрома Ходячего Мертвеца в чашке Петри?
– Мы с профессором Сели Аяр работаем над созданием многих лекарств, но этот синдром находится в списке тех заболеваний, лекарство от которых пока не найдено. Поэтому, помимо прочего, мы работаем над биосовместимыми материалами и препаратами, которые уменьшат риск отторжения пересаженных тканей у таких больных.
– И с какими же заболеваниями борется «Мэссив Генетик»?
– Синяя чума прошла мимо вас?
При словах «Синяя чума» журналистка почувствовала, как по её спине скользнул противный холодок. В её голове ещё были свежи воспоминания о горящих дымоходах крематориев на Острове Скорби, которые работали круглые сутки, когда город накрыла эпидемия. Её взгляд обратился к окну. На горизонте, далеко-далеко, виднелась Стена.
– Н-нет, конечно.
– Тогда мне странно слышать этот вопрос.
– Простите, просто он был в списке. Я… Я понимаю, вы тогда проделали огромную работу. – Девушка замялась, подбирая слова. – Скажите, а действительно нужно целых сто лет?
– Наши исследования дали только приблизительную цифру. Но сами подумайте, если во время эпидемии всё население города подверглось заражению, разве может быть иначе? Вы сдавали кровь на выявление вируса в пассивной форме?
– Да, – кивнула Кристина.
– И какой был результат?
– Положительный.
– Как и у всех, кто подвергся поголовной проверке в Гёльдерлине. Да, вам повезло не оказаться в числе тех восемнадцати тысяч погибших, но вы стали носителем, чей иммунитет справился с вирусом и поместил его в карантин. Да, вирус не передастся по наследству вашим детям, и, более того, они родятся уже с врождённой невосприимчивостью к нему, но в вашей крови он всё равно останется, и все те, кто вступит с вами в контакт со стороны, например, во время поездки в Богров или Новый Негерд, могут заразиться, что приведёт к новой эпидемии. Поэтому генерал Адлер и принял решение окружить город Стеной сроком на век. Жизнь человека коротка, и этого времени вполне хватит, чтобы умер последний носитель вируса. Да, это жёсткая мера, но у него не было выбора.
Девушка тяжело вздохнула. Ей очень хотелось верить, что Аврора поведает ей по секрету, что Стену снесут гораздо быстрее. Она снова полезла в заметки.
– Здесь ещё спрашивают про ревинтол.
– Да, мы работаем над его формулой.
– А что это?
– Ревинтол – это множество вариантов сывороток, которые мы создаём на основе крови Доминика под эгидой «Треангула». В идеале она позволит солдатам быстрее возвращаться в строй после полученных ранений. Да, она не обманывает смерть, но помогает организму быстрее восстановиться. Для испытаний ревинтола мы и набираем добровольцев.
– А почему берут не всех? Почему так много отверженных? Разве вам не всё равно, кому делать укол?
– Потому что ещё мой отец выяснил, что ревинтол по-разному действует на людей. Когда он только начал изучать кровь менейра Каана, у первых добровольцев была почти стопроцентная анафилактическая реакция, и лишь у отдельных людей её не наблюдалось. Он изучил их данные и понял, что всё дело было в ДНК.
– Они все дальние родственники?
Аврору позабавила эта наивная догадка.
– Не совсем. Я бы сравнила это с аллергией. У многих есть аллергия на арахис, мёд или клубнику. А у кого-то её нет. Ревинтол – это и есть арахис, мёд или клубника, поэтому мы предпочитаем вводить его только тем, у кого не будет на него нежелательной реакции, и параллельно работаем над тем, чтобы создать универсальную формулу, которая подойдёт любому.
– Солдату «Треангула»?
– Разумеется.
– Жаль, а я уже подумала, что через пару лет смогу найти ревинтол в обычной аптеке между полками с обезболивающими и витаминами.
– Боюсь, это нереально. Во-первых, потому что изучение сыворотки ещё слишком далеко от завершения. А, во-вторых, её создают для солдат и поставки по завершении работы будут осуществляться только в «Треангул»
Кристина невольно вжалась спиной в кресло.
– Как я уже сказала, ньети Нуннен, ревинтол не вылечит рак, но поможет пулевому ранению затянуться за пару часов, что намного важнее солдату, чем секретарю или менеджеру по продажам.
Кристина сразу подумала про травматологические отделения больниц, но промолчала.
– А если человек, которому был введён ревинтол, передумает и захочет покинуть «Мэссив Генетик», что тогда?
– Это исключено. Все добровольцы подписывают договор, по которому они обязаны находиться под постоянным наблюдением врачей или кураторов. Мы всегда озвучиваем это условие, поэтому все наши добровольцы знают, что назад пути нет.
По окончании интервью Кристина пожала руку Авроре, свернула полупрозрачный экран планшета, собрала вещи и вышла за дверь, где её уже ждал огромный охранник, призванный сопроводить журналистку до выхода из Пирамиды, – что тот и сделал, исключив любую возможность прокрасться на задний двор ради пары заветных снимков эвдонского капрала.
Уже выходя за пределы парковки, по направлению к шлагбауму, Кристина остановилась, с печалью оглянувшись на нависающую над её головой стеклянную пирамиду. Ах, если бы только удалось проскользнуть мимо охраны и оказаться на заднем дворе! Она бы быстро узнала эвдонца, они же все на одно лицо, будто их с начала времён выводили как племенных лошадей: высокие, рыжеволосые, голубоглазые, с широкими плечами, крепкие – их видно в толпе, как белых ворон. Всего бы один снимок…
– Чего вздыхаешь? – высунулся из кабины криво припаркованного на бордюре броневика какой-то чернявый мужчина, который до этого ковырялся в бардачке. То ли кантамбриец, то ли цыган, поди разбери этих полукровок.
– Госпожа Сантери запретила мне сделать снимок Доминика Каана, хотя Роман Вольски обещал, – посетовала Кристина.
– Этот наобещает, – почти с насмешкой заметил незнакомец, сунув за ухо незажжённую сигарету. – Так ты, значит, была у Авроры?
– Да.
– И как она тебе?
– Мне она показалась милой, умной, интересной, – соврала Кристина, как если бы хотела оставить о себе хорошее впечатление.
– Аврора Сантери – самая мерзкая гадина, которую я когда-либо видел, – перебил её чернявый и улыбнулся сквозь густую щетину.
– Да? – удивилась журналистка.
– Была бы моя воля, я бы её задушил.
– Вы, должно быть, шутите?
– Нисколько.
– А вы кто? – спросила мужчину ньети Нуннен, рассматривая его узкое, смуглое, покрытое россыпью мелких белых шрамов лицо, будто когда-то его обладатель упал на битое стекло.
– Работаю здесь. А что?
– А вы можете мне помочь? – с надеждой спросила журналистка и сделала неуверенный шаг к сотруднику «Мэссив Генетик». – Вы можете провести меня на задний двор? Мне нужна всего пара снимков…
– Чтобы Аврора меня уволила? Вот уж чего не надо.
– Ну, пожалуйста, – взмолилась девушка, – я могу заплатить.
– Мне и тут неплохо платят. – Мужчина деловито зажёг сигарету и, затянувшись, вынул её изо рта, держа по-кабацки, огоньком в ладонь. – Но могу взять натурой. – Он кивком позвал её к себе в кабину.
Девушка оскорблённо отступила.
Мужчина брызнул смехом.
– Да расслабься ты, – сказал он. – Ничего мне от тебя не надо.
– Тогда, может быть, вы просто покажете мне дорогу без охраны, куда идти, и я сама доберусь? – спросила девушка, ища подвох в смуглом, как у цыган, лице.
– А это с удовольствием, – сказал мужчина и, не утруждая себя сползанием из кабины, ткнул сигаретой в сторону шлагбаума. – Всего наилучшего…
Не успел он договорить, как в стороне моста раздался оглушительный грохот и в воздух поднялся огненный вихрь.
Ударной волной Кристину впечатало в броневик, хрустнули кости, она зажмурилась и закричала, а когда открыла глаза, обнаружила себя на асфальте. Вдалеке гудели автомобильные сирены, доносились вопли. Воздух заволокло дымом, воняло гарью. Незнакомец лежал на ней, закрывая её своим телом.
– Жива? – прокричал он, не обращая внимания на глубокую рану на своей голове.
Кристина молча смотрела, как из его рассечённого лба капает кровь.
– Жива, спрашиваю?
Рядом с её головой лежала какая-то острая железяка. Если бы этот чернявый не закрыл её собой, эта штука сейчас торчала бы из шеи Кристины.
Кристина опустила глаза и увидела на шее мужчины татуировку «К-17-34-05».
Глава 3
Новость о взрыве моста разнеслась по городу со скоростью, с которой когда-то люди узнали об обрушении участка Пояса Отчуждения, когда буквально весь город встал на уши, а «Треангул» поднял среди ночи все взводы, чтобы огородить дыру, пока её заделывали строители.
Прошел только час, а уже по всем каналам обсуждали новый взрыв. Камеры наружного наблюдения показали, что опоры моста между материковой частью города и Рингом были взорваны в момент, когда на нём скопилось самое большое количество машин – в самый час пик. На основании сделанной съёмки специалисты криминального отдела ГБР, Гёльдерлинского Бюро Расследований, пришли к выводу, что опоры никто не обстреливал – они были взорваны зарядами, которые установили заранее, почти у полотна, что всего за несколько секунд превратило в раскуроченные камни больше ста метров моста.
«Тёмный Илай, – в ту же минуту зашептали по углам. – Тёмный Илай снова атакует Пирамиду». Главным доказательством вины безликого террориста послужил якобы найденный среди обломков кирпич с рисунком стрекозы. Во взорванном банке тоже нашли эту метку, и на месте взрыва склада заготовок для карточек прошлой весной – тоже. Впрочем, это не сняло другого вопроса: почему системы слежения за мостом не засняли момент установки бомб? Ответ обнаружился очень скоро – системы какое-то время были отключены, и это привело к мгновенным увольнениям среди военных, которые следили за мостом, и уголовным делам по факту измены.
Газеты пестрели громкими заголовками: «Атака на Ринг», «Стрекозы и кровь», «Десятки убитых». Мозолили глаз злые карикатуры, на которых огромная стрекоза перекусывала мост Ринга, тиражировались фотографии утопленников и раскуроченных автомобилей. Нагнеталась паника. Полиция и врачи, спасавшие раненых, неохотно давали интервью, спасшиеся делились подробностями того, что с ними произошло.
– Сначала была яркая вспышка, потом я услышал громкий взрыв где-то внизу, – говорил один перемазанный в иле рабочий, которого только что вытащили из воды. – Мы заделывали дыру в асфальте, как раз над опорой. В разные стороны полетели камни, а потом был ещё взрыв, и часть моста обвалилась. Мои парни упали, а я зацепился за кусок арматуры и повис над водой. Сверху падали машины, люди кричали, всюду был дым. Потом я упал. Там была машина, внутри девушка. Я к ней, но её ремень безопасности заклинило, я не смог его открыть. Дёргал, пытался порвать. Когда ремень открылся и мы всплыли, она уже не дышала.
Спасатели вытаскивали погибших из воды до самого вечера и отвозили на опознание в ближайшую больницу. Разбитые машины отправляли в ангар. Даже спустя сутки всюду в поисках добычи сновали репортёры, а полицейские гнали их прочь. Один раз дело даже дошло до драки.
Сорок один погибший, пятнадцать находились в тяжёлом состоянии, сто миллионов ущерба – такова была статистика этого взрыва.
Для жертв атаки в Центральном госпитале выделили часть этажа в западном крыле. Совсем недавно там объявили чрезвычайное положение, но теперь всё стихло. С теми, кто мог говорить, в попытках узнать подробности общалась полиция и работники ГБР, коридоры морга полнились скорбящими родственниками, палаты выживших – рыдающими семьями. Кроме одной.
Вместо отцов, матерей, сестёр, братьев и детей, отчаянно молившихся о родных, её наполняли врачи, которые под строгим надзором окруживших палату военных делали свою работу.
На койке в окружении капельниц и аппаратов, отслеживающих сбивчивый ритм поверхностного дыхания и почти неуловимое сердцебиение, лежала одна из жертв. Едва вернувшись из небытия, она пыталась отбиться от рук докторов, и им пришлось привязать её к койке, чтобы вколоть успокоительное.
Она не понимала ни то, где она находится, ни что происходит, но улавливала в окружающем её сумбуре голосов тревогу.
– Позвоните им! Быстро!
– Где номер?
– В регистратуре. Ну же, звоните!
Её накрыла темнота. Холодная и липкая, наполняющая её тело, каждый сосуд, каждую вену, будто свинцом.
– …Она выживет, и вы примете для этого все меры, – будто издалека донёсся до её сознания мужской голос.
Холодная сухая рука гладила её по голове.
Выжившая с трудом подняла веки, но ничего не увидела, кроме размытого тёмного пятна на фоне серого потолка. Пахло сигаретами и гелем для бритья. Грубый резкий голос погрозил кому-то невидимому:
– …Под вашу личную ответственность.
В районе запястья огнём горела точка, будто через неё в вену вливали кипяток. Девушка застонала и шевельнулась на койке.
– Это чудо! Это просто чудо! – восклицал перевозбуждённый молодой интерн, который впервые в жизни увидел действие ревинтола.
– Мы с ними связались, – тихо произнёс более спокойный врач с глубокими морщинами на лбу. – Госпоже Сантери сообщили, что образец «Ундина» использован.
Пострадавшая попыталась что-то сказать, но из её рта донеслось только сдавленное сипение.
– Нет-нет, – врач остановил её попытку заговорить. Подоспевшая медсестра сделала ещё один укол. – У вас во рту находится трубка. – И положил ей на плечо жилистую холодную руку. – Вы не можете сейчас говорить. Вам нужно отдохнуть.
Тяжёлые веки слиплись, и она провалилась в сон, не наполненный никакими образами, кроме белого шума, напоминающего шум реки под дождём.
Она очнулась резко, как от толчка. Трубок у лица уже не было, но из её руки всё ещё торчала иголка, через которую в вену поступала какая-то прозрачная жидкость из капельницы.
Тело болело так, будто были переломаны все кости.
Айла огляделась. В палате никого не было, но сквозь окно в коридор она заметила дежурившего у её двери военного. Он деловито читал свежую хронику и бросал безразличные взгляды на любого, кто смел пройти мимо охраняемой им вотчины.