– Бросай узел, пацан, – повторял старик. – Бросай, и я не стану скармливать тебе твои же глаза.
Даже охваченный ужасом, Карни чувствовал, что Поуп тоже напуган. Шнур вовсе не был орудием убийства. Каковы бы ни были суть и смысл этого предмета, старик не имел над ним власти. В том-то и заключался ничтожный шанс выжить, который у парня по-прежнему оставался. Пришло время развязать последний узел. Развязать и ответить за последствия. Могут ли они оказаться хуже, чем смерть от рук безумца?
Карни нашел подходящее убежище возле сгоревшего грузовика, сел на корточки и разжал кулак. Даже в темноте чувствовалось, как узел пытается сам себя распутать. Парень помогал ему, как мог.
И снова раздался голос Поупа.
– Не делай этого, пацан, – произнес старик, симулируя человечность. – Я знаю, о чем ты думаешь, но, поверь мне, это обернется твоим концом.
Руки Карни, казалось, отрастили дополнительные большие пальцы, теперь ему не было равных. В его сознании возникла галерея мертвецов: Кэтсо на дороге, Рэд на ковре, Брендан с пробитой головой, выскальзывающий из рук Поупа. Карни отогнал эти образы и постарался собраться с мыслями. Старик прервал свой монолог. Над свалкой разносился лишь далекий гул машин. Он шел из того мира, который Карни боялся больше не увидеть. Он возился с узлом, будто со связкой ключей у запертой двери, перебирая один, другой, третий. И зная, что время дышит в затылок.
– Быстрее, быстрее, – подгонял он себя. Но прежняя ловкость покинула его.
И тут лезвие со свистом рассекло воздух. Поуп отыскал Карни и с ликованием нанес смертельный удар.
Парень перекатился, но нож задел его руку. Рана протянулась от плеча до локтя. Боль заставила поспешить. Второй удар пришелся на кабину грузовика. Вместо крови брызнули искры. Прежде чем Поуп снова на него набросился, Карни ринулся прочь. Из руки толчками лилась кровь. Старик кинулся в погоню, но парень оказался проворнее. Он нырнул за автобус, а когда Поуп, тяжело отдуваясь, помчался следом, спрятался под машиной. Старик пробежал мимо. Карни подавил рвавшиеся наружу рыдания. Рана почти полностью вывела из строя левую руку. Прижав ее к телу, чтобы уменьшить нагрузку на рассеченную мышцу, парень попытался закончить свою схватку с узлом. Вместо второй руки ему приходилось пользоваться зубами. Перед глазами плыли белые пятна, Карни был близок к потере сознания. Он старался глубоко и ровно дышать через нос, пока его пальцы лихорадочно тянули узел. Он уже не видел и не чувствовал шнурка в руке. Карни работал вслепую, как тогда, на дорожке у моста, снова полагаясь на инстинкты. Узел заплясал в губах, стремясь распутаться. Оставались считаные мгновения.
Увлекшись, парень не замечал тянувшуюся к нему руку, пока та не выволокла его из убежища. На него смотрели сияющие глаза Поупа.
– Никаких больше игр.
Старик чуть ослабил хватку и принялся вырывать шнурок из зубов Карни. Тот попытался отодвинуться хотя бы на несколько дюймов, чтобы высвободиться из рук Поупа, но, оцепенев от боли, упал навзничь и, ударившись о землю, закричал.
– Избавимся от твоих глаз, – произнес старик. И лезвие рухнуло вниз.
Однако ослепляющего удара так и не последовало. Из-за спины старика вынырнула израненная фигура и дернула его за полы плаща. Поуп тут же восстановил равновесие и развернулся. Нож дотянулся до его противника, и затуманенным от боли взглядом Карни увидел, как отшатнулось освежеванное чудовище – щека его была рассечена до кости. Поуп устремился за странным созданием, чтобы завершить начатое. Карни же, воспользовавшись передышкой, потянулся к искореженному автомобилю, оперся на него и поднялся. Узел был все еще зажат в его зубах. За спиной чертыхался старик: Карни догадался, что тот оставил затею с убийством и вновь преследует его. Понимая, что гонка проиграна, парень, пошатываясь, вышел из-за машин на открытое пространство. В какой же стороне ворота? Он понятия не имел. Его ноги принадлежали не ему, а какому-то клоуну. Суставы будто сделались резиновыми и ни на что, кроме глупых падений, не годились. Через два шага у него подкосились колени. В лицо ударил запах пропитанной бензином золы.
В отчаянии Карни поднес ко рту здоровую руку. Пальцы нащупали петлю, потянули изо всех сил – и каким-то чудом последний узел развязался. Жар обжег губы. Карни выплюнул шнурок, и тот упал на землю. Последняя печать была сломана, из ее сердцевины появился оставшийся пленник. Он лежал в золе, точно болезненный младенец с недоразвитыми конечностями и лысой головой, слишком большой для иссохшего тела. Плоть его была настолько бледной, что почти просвечивала. Он беспомощно замахал руками, тщетно пытаясь выпрямиться, и тут к нему шагнул Поуп, желая перерезать его беззащитное горло. Что бы Карни ни надеялся обнаружить в третьем узле, он точно не рассчитывал увидеть живой скелет. Тот вызывал у него отвращение.
А потом оно заговорило. Голос, исходивший изо рта младенца, оказался неожиданно взрослым.
– Ко мне! – звало существо. – Скорее!
Поуп был уже готов его прикончить, когда воздух наполнился зловонием. Тени изрыгнули покрытую шипами тварь, которая, припав брюхом к земле, подползала к месту схватки. Поуп отпрянул, а рептилия – такая же незавершенная, как ее обезьяноподобный собрат, – приблизилась к странному младенцу. Карни ожидал, что та проглотит последнего, точно закуску, но мертвенно-бледный ребенок приветственно протянул руки, и чудовище из первого узла обвилось вокруг него. В этот момент показалась уродливая морда второй твари. Взвыв от радости, она заключила рептилию и истощенное тельце младенца в объятия, дополнив собой их жуткое семейство.
Однако воссоединение на этом не завершилось. Едва три существа собрались вместе, как их фигуры начали расплетаться на бледные ленты. Распались даже скелеты. Странные волокна начали переплетаться друг с другом, приобретая новые очертания. Они беспорядочно, но неотвратимо связывались в новый узел. Гораздо более сложный, чем все те, что когда-либо попадали в руки Карни. Новая и, возможно, неразрешимая головоломка возникала из кусочков старой, но если те были незавершенными, то эта обещала быть законченной и цельной. И все-таки – чем именно?
Пока клубок из нервов и мышц приобретал свой окончательный вид, Поуп решил воспользоваться моментом. Сияние происходившей метаморфозы высветило его перекошенное лицо. Старик бросился вперед и вонзил нож в самый центр узла, но плохо подгадал атаку. Сияющая лента щупальца отделилась от основной массы и обвилась вокруг его запястья. Плащ вспыхнул, плоть старика загорелась. Он заверещал и выронил оружие. Щупальце отпустило его и снова вплелось в общий узор, оставив старика нянчиться с дымившейся рукой. Тот словно утратил рассудок, голова его жалобно тряслась. На миг Карни встретился с ним взглядом, и в глазах Поупа вновь тускло сверкнуло коварство. Он крепко вцепился в раненую руку парня. Тот закричал, но старик, не обращая на это внимания, потащил своего пленника прочь от почти законченного узла в безопасную путаницу лабиринта.
– Он меня не тронет, – бормотал под нос Поуп, подталкивая Карни, – только не с тобой. Всегда питал слабость к детишкам. Просто заберем бумаги… и уйдем.
Карни едва осознавал, жив он или мертв. Отбиваться от Поупа не осталось сил, поэтому он просто плелся перед стариком, пока они не добрались до места назначения – легковушки, погребенной под грудой ржавого железа. Колес у машины не было. Место водителя занимал проросший сквозь днище куст.
Поуп открыл заднюю дверь, довольно пробормотал что-то себе под нос и забрался внутрь, а Карни привалился к крылу. Забытье дразнило своей близостью, и парень жаждал его. Но у Поупа были другие планы. Достав из-под пассажирского кресла небольшую книжицу, старик прошептал:
– Теперь надо идти. У нас есть дела.
Карни застонал, когда его подтолкнули.
– Закрой рот, – велел Поуп, обхватив его, – у моего брата есть уши.
– Брата? – пробормотал парень, пытаясь осмыслить это признание.
– Зачарованного, – добавил старик, – пока ты все не испортил.
– Чудовища, – пробормотал Карни, и на него хлынула мешанина образов. Рептилия и обезьяна.
– Это человек, – ответил Поуп. – Эволюция – запутанный узел, пацан.
– Человек, – повторил Карни, и едва слово сорвалось с губ, затуманенный болью взгляд выхватил мерцающую фигуру, которая стояла на крыше машины позади мучителя.
Да, это был человек. Влажное от перерождения тело покрывали раны, полученные по наследству от чудовищ, но оно определенно принадлежало человеку. Поуп заметил в глазах Карни узнавание. Старик вцепился в него и уже собирался использовать обмякшее тело вместо щита, когда в дело вмешался его брат. Восстановленный человек нагнулся и схватил Поупа за тощую шею. Тот взвизгнул, вырвался и бросился прочь, а брат с воем погнался за ним. Оба исчезли из поля зрения Карни.
Он различал вдали последние мольбы пойманного бродяги. Затем слова сменились таким криком, какого парень надеялся никогда больше не услышать, – и наступила тишина. Брат старика не вернулся, и за это Карни, при всем своем любопытстве, был ему благодарен.
Когда несколько минут спустя парень собрался с силами, чтобы выбраться со свалки, – у ворот маяком для заблудших снова горел прожектор, – он наткнулся на Поупа, ничком лежавшего на гравии. Даже если бы Карни лучше себя чувствовал, он ни за какие деньги не согласился бы перевернуть покойника. Хватило вида вцепившихся в землю рук и ярких колец кишечника, прежде аккуратно скрученных в животе, а теперь вывалившихся наружу. Рядом лежала книжка, которую Поуп так разыскивал. Превозмогая головокружение, Карни наклонился и поднял ее. Парень чувствовал, что она станет небольшой компенсацией за пережитую ночь. Ближайшее будущее принесет вопросы, на которые он никогда не сможет ответить, и обвинения, от которых ему почти нечем защититься. Но в свете прожектора Карни обнаружил, что испачканные страницы куда ценнее, чем можно было ожидать. Они содержали скопированные аккуратным почерком и снабженные сложными схемами формулы забытой науки: строения узлов для укрепления любви и завоевания положения; петли для разделения и связывания душ, для привлечения богатства, для зачатия, для разрушения мира.
Пролистав книгу, Карни перелез через ворота и выбрался на улицу. В столь поздний час здесь было пустынно. Лишь в жилом комплексе напротив светилось несколько окон – в тех комнатах тоскливо дожидались прихода утра. Парень решил не требовать слишком многого от своих измученных ног, а подождать и поймать машину, которая отвезет его туда, где он сможет рассказать всю историю. У него было чем скоротать время. И хотя тело онемело, а голова кружилась, Карни ощущал в себе такую ясность, какой прежде не бывало. Он подбирался к тайнам на страницах запретной книги Поупа, словно к оазису. Жадно глотал их и с необычайным волнением предвкушал странствие, которое ждало его впереди.
Откровение
(пер. Марии Галиной)
В Амарилло только и было разговоров, что о торнадо: о коровах, автомобилях, а иногда и о целых домах, которые поднимались в воздух и вновь опускались на землю, о поселениях, опустошенных всего за несколько сокрушительных минут. Возможно, именно поэтому Вирджиния сегодня вечером ощущала такую тревогу. Поэтому или из-за усталости, накопившейся за время путешествия по пустынным шоссе, когда единственным пейзажем за окном были расстилавшиеся над ними мертвенные небеса Техаса, когда ничего не ждет тебя в конце пути и надеяться не на что – опять бесконечные гимны и адское пламя. Она сидела на заднем сиденье черного «понтиака», спина у нее болела, и изо всех сил пыталась заснуть. Но овевающий затылок горячий воздух вызывал сны об удушении, так что она оставила свои попытки и удовлетворилась зрелищем пшеничных полей да подсчетом проносящихся мимо элеваторов, ярко-белых на фоне грозовых туч, собирающихся на северо-востоке.
На переднем сиденье автомобиля Эрл вел машину, напевая себе под нос. Рядом с ней Джон – всего лишь в двух футах, но недостижимый для ее притязаний – читал Послания святого Павла и бормотал отдельные прочитанные слова и фразы. Когда они проезжали через Пантекс-вилледж (они тут собирают боеголовки – загадочно сказал Эрл и больше ничего не пояснил), начался дождь. Он хлынул внезапно, когда уже темнело, и добавил тьмы, торопливо погрузив шоссе Амарилло-Пампа в мокрую ночь.
Вирджиния подняла стекло – дождь, каким бы освежающим ни был, быстро промочил ее скромное голубое платье – единственное, в котором Джон позволял ей появляться на собраниях. Теперь за окном ничего нельзя было увидеть. Она сидела, и тревога росла в ней с каждой милей их приближения к Пампе, прислушивалась к водяным струям, бьющим в крышу автомобиля, и к своему мужу, который бормотал у нее под боком:
«Посему сказано: встань, спящий, и воскресни из мертвых и осветит тебя Христос.
Итак, смотрите, поступайте осторожно, не как неразумные, но как мудрые.
Дорожа временем, потому что дни лукавы».
Он сидел, как всегда, очень прямо, держа все ту же потрепанную Библию в мягком переплете, которая столько лет лежала, раскрытая, у него на коленях. Наверняка он знал те главы, которые читал, наизусть: он возвращался к ним довольно часто и в голосе его звучала такая странная смесь уверенности и удивления, что казалось, это слова не апостола Павла, а его собственные, только что произнесенные впервые. Эти страстность и напор сделают со временем Джона Гаера величайшим проповедником Америки, в этом у Вирджинии сомнений не было. На протяжении всех этих изнурительных, лихорадочных недель турне по трем штатам ее муж демонстрировал исключительные уверенность и зрелость разума. Его проповеди не имели ничего общего с нынешней модернизированной манерой – они были все той же старомодной смесью проклятий и обещаний спасения, которую он практиковал всегда, но теперь Джон получил полную власть над своим даром. В каждом городе, и в Оклахоме, и в Нью-Мексико, а теперь и в Техасе, сотни и тысячи людей жаждали услышать и вновь вернуться в Царствие Божие. В Пампе, до которой оставалось тридцать пять миль, они уже, должно быть, собираются, невзирая на дождь, чтобы иметь возможность как можно ближе поглядеть на нового проповедника. Они приведут с собой детей, принесут свои сбережения и жажду получить прощение.
Но прощение будет завтра. Сначала они должны добраться до Пампы, а дождь шел все сильнее. Эрл, как только начался ливень, прекратил свое пение и сконцентрировал все внимание на расстилающейся перед ним дороге. Иногда он тяжело вздыхал и потягивался на сиденье. Вирджиния пыталась не вмешиваться в то, как он ведет машину, но, когда хлынул этот потоп, беспокойство вконец овладело ею. Она наклонилась вперед на заднем сиденье и начала таращиться сквозь ветровое стекло, наблюдая за машинами, едущими в противоположном направлении. Аварии в таких ситуациях происходили достаточно часто: плохая погода, усталый водитель, жаждущий оказаться в двадцати милях от того места, где находился на самом деле. Джон почувствовал ее беспокойство.
– Господь нас не оставит, – сказал он, не отрывая взгляда от убористых страниц, хотя теперь было слишком темно, чтобы читать.
– Это тяжелая ночь, Джон, – сказала она. – Может, нам и не пытаться сегодня доехать до Пампы? Эрл, должно быть, устал.
– Я в порядке, – вставил Эрл. – Это не очень далеко.
– Ты устал, – повторила Вирджиния. – Мы все устали.
– Ну, я думаю, мы можем найти какой-нибудь мотель, – предложил Гаер. – А ты как думаешь, Эрл?
Эрл пожал своими массивными плечами.
– Как скажешь, босс, – ответил он невыразительно.
Гаер повернулся к жене и мягко похлопал ее по тыльной стороне руки.
– Мы найдем мотель, – сказал он. – Эрл может позвонить оттуда в Пампу и сказать им, что мы будем там утром. Как тебе это?
Она улыбнулась ему, но он на нее не смотрел.
– Следующий пункт по шоссе – «Белый Олень», – сказал Вирджинии Эрл. – Может, у них есть мотель.