Мадина открыла глаза, в голос вернулась серьезность:
– Осторожней.
– Я помню.
Мыльная пена скрывала от глаз то, что ощущали пальцы. Ладонь наполнилась волнистой радостью, отправлявшейся от кожи сразу в мозг, круговые движения кисти прокатывались по живым волнам, пальцы играли с этими волнами, мягко отделяя одну от другой и вновь сминая, перед глазами мелькали безумные картинки возможностей и невозможностей. Для удобства я поставил одну ногу Мадины на бортик ванной. Рукам открылось больше простора. Они использовали это в полную силу. Волны, ямки, складки, лепестки, каньоны, валики – все «мылось» яростно, мощно и – я про это не забывал – бережно. Ураган проходил по верхам, сметая горы и не заглядывая в пропасти.
Мадину затрясло, тело выгнулось, по нему прокатилась серия конвульсий.
А я? Как же я?!
Мое терпение кончилось, ключ прижался к дверям, за которыми прятали наслаждение: «Сим-сим, откройся!»
Мадина отпрянула:
– Подожди. Быстро – плохо. Не хочу торопиться.
– А я хочу.
Скрыть достигшее вершины желание было физически невозможно.
– Уже придумал, куда спрятать труп? – Мадина не оттолкнула меня, даже не подняла рук, чтобы остановить или защититься. Защита воспринялась бы игрой. Женщина – добыча, мужчина – охотник. Сочтя сопротивление за женскую уловку, я продолжал бы «мужскую линию» в борьбе с кокетством по правилу: «Выслушай женщину, сделай наоборот, и она получит, что хотела».
Мадина не зря выбрала в напарники меня. Мозги включились, я отлепился и замер по стойке «смирно». Инстинкт заставлял продолжить «общение» с позиции силы, все к этому располагало. Если девушка приходит к одинокому парню и делает то, что творила Мадина, она должна быть готова ко всему, даже к худшему, которое половина дуэта считает лучшим.
Сердце колотилось о грудную клетку, как пойманный тигр о решетку, успокоиться было трудно. Но я – это я, а не кто-то другой, для кого запретный плод – словно тряпка для быка. Поддаться инстинкту – все испортить. Я заткнул инстинкту рот обещанием будущих удовольствий и потребовал не мешать получать небывалые нынешние. Тестостерон тестостероном, но адреналин – тоже сила.
– Правильно, – выдохнула Мадина. – Если бы ты не сдержался, после этого оставить меня в живых – иметь дело с Гаруном. Поверь, лучше иметь дело со мной, чем с ним, а я все еще хочу иметь с тобой дело, и главное здесь – «дело», а не «иметь».
Неприятная ситуация, однако. Слово было за мной
Я разрядил обстановку предложением:
– Хочешь кофе? Натуральный.
– Прямо сюда?
Мадина хлопнула ресницами совсем как Машка, когда от недоумения у нее на миг отнимался язык. Всего на миг. Этого хватало, чтобы взять ситуацию в свои руки.
– «Вам кофе в постель? – Нет, в чашку». – Я выдавил улыбку. – Конечно, сюда.
– Хочу. – Мадина с нарастающим восхищением кивнула.
Мне удалось ее удивить.
Я обтерся полотенцем и, как есть, не одеваясь, босиком прошлепал на кухню.
Всегда, даже сегодня утром, я стеснялся своего грузноватого неспортивного тела. Сейчас – нет. С Мадиной я ощущал себя просто и естественно, я был собой и устраивал ее таким, какой есть. Прелесть этого ощущения не передать словами.
У нас все знали, что у Игоря на верхней полочке шкафчика имелась особая коробочка. Без каких-либо угрызений совести я достал оттуда турку и пакет молотого кофе. Позже извинюсь и восстановлю запас – Игорь держал его на экстренный случай, и за год, в течение которого коробка лежала на полке, содержимое не понадобилась ни разу. А у меня случай именно экстренный, ко мне девушка пришла, в нашей квартире это приравнивалось к форс-мажору.
Мадина не выдержала одиночества. Как и я, она лишь слегка обтерлась, чтобы не капало, и красивым шагом от бедра продефилировала ко мне на кухню.
– Составлю тебе компанию.
– Если ждешь возражений, их не будет.
– Ответ правильный.
Мадина плюхнулась на табурет и положила ногу на ногу. Ее взгляд пробежался по кухне – аскетично-спартанской, заваленно-грязной, типично холостяцкой (в нашем случае – шестижды). Одну стену подпирали древний холодильник и колченогий стол с тремя табуретами, по другую кучковались плита, мойка и неряшливые шкафчики, стальную раковину заполняла немытая посуда. Угол заполняли пакеты с мусором, выносимые обитателем квартиры с самыми нежными запаховыми рецепторами. Обычно им оказывался Филька, но случались и варианты. Филька мог заупрямиться и ради принципов терпеть откровенную вонь, в которой ни поешь, ни даже воды не попьешь. Мусор выносил тот, кого запах достал окончательно, либо, если народу в квартире на тот момент находилось много, бросали жребий. Сейчас мешков было всего четыре, органических отходов внутри, видимо, не было, отчего в проветренной с утра кухне можно было находиться без проблем для здоровья.
Я налил в турку воды и поставил на плиту. Мадина следила за моими действиями. Я следил за ней. На приготовлении кофе это не сказывалось. Кофе – не главное, убежит так убежит, сделаю еще. Хорошо быть непрофессионалом и готовить для непрофессионала, не давит груз ответственности. На обнаженную женскую натуру смотреть приятнее, чем на поднимавшуюся пену. Наша кухня и женская грудь во всей красе – сочетание аховое, до сегодняшнего дня непредставимое. Теперь понимаю любителей лофта. Игра на контрастах бодрит и возбуждает.
Иногда меня отвлекала входная дверь, каждый шорох и лишний звук напрягали.
– Почему бы не вставить ключ в замок, чтобы снаружи не открыли? – не выдержала Мадина.
Ее это тоже нервировало.
– У нас так не принято, – объяснил я. – Нельзя запираться, если не предупредил всех заранее.
– И часто вы, гм, всех предупреждаете?
– Только не говори никому, а то засмеют: не было ни разу.
– Не скажу, а то обязательно засмеют.
Пена вылилась на огонь, я резко сдвинул турку на соседнюю конфорку. Внутри оставалось половина напитка. На одну чашку хватит.
– С сахаром? – спросил я, выбрав в мойке чашку почище, отмыв ее и перелив туда ароматную жижу.
Мадина поднялась.
– На брудершафт? – Она шагнула ко мне.
– Кофе получилось мало, на одну чашку, только тебе. Разлить на две?
– Не надо. Не суетись, все хорошо. Все просто отлично.
Мадина приблизилась вплотную. Ее грудь встретилась с моим животом. Касание обожгло и воспламенило во всех переносных смыслах, а в отношении нервов и инстинктов – буквально. Чашка в моей руке дрогнула, мы едва не остались без кофе.
В комнате мой телефон булькнул пришедшим сообщением. Мадина оглянулась на звук.
– Посмотрю позже, – сказал я, глядя на нее сверху, с высоты своего роста.
Мягкие груди растеклись по животу, словно хотели взять в плен. Собственно, и взяли.
Только бы не пролить кофе. Если план Мадины – воспользоваться тем, что у меня руки заняты, то она прогадала, занята лишь одна рука. Второй я обнял ее и привлек к себе, чтобы точки соприкосновения переросли в сплошную поверхность.
Мадина отстранилась и кивнула на телефон:
– А если что-то важное?
– Все важное в моей жизни либо уже произошло, либо как раз собирается произойти. Никакое сообщение на это не повлияет.
От кого бы сообщение ни пришло – все равно, поскольку оно не от Хади.
Но кто-то оказался очень настойчив. Телефон затрезвонил вызовом, установленный рингтон сказал, что номер мне неизвестен. Наверняка, очередной спам: бесплатная проверка пластиковых окон с последующим разведением на деньги, кредиты на лучших условиях, приглашения в открытые в моем регионе клиники и автосервисы… Или сотовый оператор опять предложит экономичный индивидуальный тариф, при котором я стану платить больше, чем раньше. Плевать на всех. Мне ничего не нужно.
Мадина направила мою руку с чашкой к своему рту, для чего ей пришлось прогнуться назад – отойти не давала моя вторая рука. После быстрого глотка чашка оказалась у моих губ. Я пригубил, отхлебнув совсем чуть-чуть.
На меня в упор глядели серьезные глаза. Жадные. Откровенные. В них – упоительный смертельный капкан, колдовская песня сирены. Такой взгляд въедается в память и становится мечтой, грезами, желанием, целью. Если глаза глядят так, они скрывают тайны, дышат приключениями. Сладкая мука быть в их власти и повелевать ими, не замечая, как одно перетекает в другое. Раньше я видел такой взгляд только в кино.
Мадина отодвинула руку с чашкой в сторону, мягкие объятия сомкнулись на моей шее, и то, ради чего пьют на брудершафт, произошло.
Прохладные сухие губы Мадины по внутренней кромке превращались в свою противоположность, становились влажным и горячими и высасывали меня, отправляя в путешествие за край желаний. Оказывается, я не умел целоваться. Мадина вела, я подстраивался. Языки встречались и перекрещивались, как при фехтовальной дуэли. Губы липли к губам и кусали их, впитывая вкусную мякоть.
Сознание не уследило за рукой с чашкой, та непроизвольно сместилась, и остатки кофе пролились на пол. Отлетевшие от линолеума мелкие брызги попали на ноги.
– Ой, это из-за меня, прости. – Мадина отшатнулась и мутными, с поволокой, не понимающими, что видят, глазами новорожденного щенка огляделась. – Сейчас уберу. Чем можно вытереть?
Я указал на отопительную батарею, часть чугунных ребер которой накрывала серая тряпка. Погруженная в недавние ощущения, Мадина взяла ее машинально, как запрограммированный на определенное действие робот, и столь же бездумно стала возить тряпкой по полу. Делала она это привычным для себя образом, как привыкла дома – нагнувшись, что при отсутствии одежды било по глазам сильнее лазерной указки. Совершать такое при обнаженном мужчине – однозначно толкать его на неразумные поступки.
Передо мной раскачивалось в такт движениям тряпки выставленное навстречу самое сокровенное. Я сделал шаг вперед, ладони огладили подмигивающие танцующие дюны.
Мадина словно очнулась.
– Я собиралась тебя побрить. – Ее пальцы сомкнулась на выпиравшей у меня части. – Пойдем.
И таким способом – со мной на поводу – восхитительно поигрывая ягодицами Мадина вернула меня в ванную.
– Давно мечтала сделать так однажды. Не возражаешь?
– Поздновато спрашиваешь.
– А вдруг ты не разрешил бы? – Мы перешагнули бортик ванной, Мадина опустилась на колени. – Встань смирно.
Я послушно замер.
На взгляд со стороны происходящее казалось игрой любовников, между которыми было все. Это было не так, оттого будоражило нервы и заставляло пульс скакать бешеным кенгуру. Волоски у меня на ногах периодически вставали дыбом. По телу пробегала дрожь.
Мадина взяла флакон с пеной, и процесс пошел.
Раньше я там не брился. Теперь, с выяснением наслаждения от того, как это тебе делают другие, иногда буду просить повторить процесс. Кого-нибудь. Надеюсь, у меня еще будет, кого попросить.
Мадина почти приникла носом к рабочей поверхности, помазок и бритва в ее руках порхали крыльями мотылька, взмахи были легкими, быстрыми, бережными. Приподнятую драгоценность присвоила и поддерживала на весу ласковая ладонь, пока вторая ладонь пронырливо втирала невесомо-воздушную пену в складки и окучивала основание. Восходящую дорожку волосков накрывали и разглаживали то нежные щеки, не боявшиеся испачкаться, то пальцы, разрисовывая дивными снежными узорами. Лезвие аккуратно и волнующе-трепетно снимало пенный покров со стыдливо краснеющей от повышенного к себе внимания потеюще-голенькой кожи.
Через десять минут мой пах блестел свежей красотой и лоснился, как кот, объевшийся сметаны, натянутыми частями отражая лучи света и привораживая обманчивой новизной. Интимную прическу мне сделали в стиле «полубокс» – с коротким чубчиком. Мне понравилось. Я думал, что бритье будет полным, и результат порадовал. Теперь обрадованный результат глядел на мастерицу – беззащитный, восторженно-удивленный, нос к носу.
Мадина ответно полюбовалась результатом, довольно улыбнулась и чмокнула прекрасно сделанную работу в зеркально-гладкий бочок.
Улики я собрал и спустил в унитаз.
Мадина стояла в ванне с задумчивым видом.
– У меня созрело еще одно желание. Можно?
До сих пор ее желания мне нравились. Я с удовольствием кивнул:
– Конечно, а я пока подумаю, что пожелать в ответ. «Желание дамы – закон» – хорошее правило, но не единственное.
– Если желание блеснуть мужским превосходством у тебя нестерпимо, можешь меня отшлепать. Убьем трех зайцев. Будет использовано любимое тобой право сильного, ты получишь моральное и физическое удовольствие, я получу интересный опыт.
– Говорят, женщинам это тоже нравится.
– В кино и на видео женщины от шлепков просто в восторге. Осталось понять, почему. Попробуем выяснить.
– Наказание подразумевает проступок, иначе сводится к профанации, и вместо осмысленного действия получится его изображение.
Вспомнилось, как во сне я наказывал Машку. Эмоциям требовался выход, но если бы не жуткая вина, моя рука ни за что не поднялась бы на сестру.
Мадина торжественно объявила:
– Хочу, чтобы ты сейчас же наказал меня за то, что я предложу после! Поверь, повод достаточный.
Она развернулась ко мне тылом и уперлась руками в стенку.
Хотелось ли мне ее отшлепать, вопрос не стоял. Мечталось. Просто чтобы ощутить упругую пышность и отведать очередного запретного плода. Сегодня у меня шведский стол по таким плодам, один плодее другого.
Готовое произойти развлечение, новое для нас обоих, вызвало прилив странного возбуждения. С наказанием Машки, когда я распускал руки во сне, – ничего общего. Там действие было воспитанием, здесь – игрой. Но в мозгу сработал защитный клапан, проскользнула крамольная мысль: а если мне просто нравится бить женщин? Это из ряда «Никогда такого не было, и вот опять».
Хватит гадать. Сейчас узнаем, в чем здесь и какая собака зарыта.
Я ласково приложился пятерней к звонкой мякоти.
– Не так. – Мадина взбрыкнула задом. – Сильнее.
Я повторил с большей силой. Звук вышел четче, даже эхо раздалось.
– Так?
– Наверное. Откуда мне знать?
– Но в первый раз ты сказала, что надо сильнее, значит знала или чувствовала.
– Давай еще раз.
– Как?
– На свое усмотрение.
Мне было приятнее не бить, а гладить и тискать, но если женщина просит…
Со звоном впечатавшаяся ладонь впилась всеми пальцами и жадно помяла добычу.
Мадина медленно выпрямилась.
– Не понимаю. Наверное, это не мое. Никаких эмоций из тех, что показывают в кино и в сети.
– Или я делаю что-то не так.
– Или это ощущения другого уровня, к которым надо подняться по некой лестнице.
– Или опуститься.
Мадина кивнула:
– Или так.
– Еще вариант: это нужно делать совместно с другим действием, более привычным между мужчиной и женщиной.
– У тебя такое было?
– В интимных делах я традиционалист.
– Признаешь только миссионерскую позу?
– Я не экспериментирую там, где экспериментировать не нужно.
– Откуда же знаешь, что не нужно, если не экспериментируешь?
– Хороший вопрос. Обещаю подумать.
Я видел, что неудача расстроила Мадину, вместо феерии вышел нелепый пшик. Мне тоже стало некомфортно. Ожидания, навеянные виденным в сети, не просто не оправдались, они жирно перечеркнулись.
Сейчас хорошо бы сказать что-то ободряющее. Слова, так необходимые незваной гостье, при этом обещающие чудесную жизнь мне самому, полились из меня, словно только того и ждали:
– Ты шла ко мне с желанием испытать и попробовать все, что доступно, чтобы было, что вспомнить и чего стыдиться. Я правильно запомнил?
– У меня столько же прав на свою жизнь, как у моего будущего супруга, и никто не запретит мне тоже иметь приятное прошлое!
– Но ты не хочешь портить отношения с родственниками, а это, фактически, связывает тебя по рукам и ногам и накладывает много ограничений. – Мадина кивнула, и я досказал главное: – Я помогу тебе. Я оправдаю твое доверие. Гарантирую, что удержу себя в руках и не произойдет ничего из того, что ты не захочешь. Твое желание будет законом. Как сказочный джинн из бутылки, я буду вести себя по принципу «Слушаю и повинуюсь».
Мадина приникла ко мне, обняла и прижалась щекой к груди. Я чувствовал, как бьется ее сердце. Она чувствовала меня. Нам стало хорошо и спокойно.
Главное сказано, остались частности.