– А ты кто таков, чтобы орать на уважаемого человека, доктора и мастера своего дела? – металлическим голосом, еле сдерживая ледяную ярость, первым делом спросил артанский князь.
Обернувшись на этот голос, генерал Стессель осекся на полуслове, как завороженный уставившись на пришельца из ниоткуда. А посмотреть было на что. Едва заметные в полутьме, за спиной князя обрисовывались чуть заметные светящиеся архангельские крылья, а над головой зависло легкое свечение нимба. Стессель, по натуре подкаблучник, бывает смел и решителен только с лицами подчиненными, не смеющими дать отпор, а оказавшись перед людьми сильными, превосходящими его должностью, званием и знатностью, он теряется, не имея сил высказать ни слова. До тех пор, пока наместник Алексеев обитал в Порт-Артуре, Стесселя не было ни видно, ни слышно, а как только тот уехал с началом осады, самодурство коменданта Квантунского укрепленного района развернулось во всю ширь.
– Боевые генералы и господа офицеры – вроде Кондратенко, Ирмана и Надеина – воюют и думают о победе! – продолжил свою полную ярости речь князь Серегин, – Доктора и медицинские администраторы – вроде господ фон Гюббенета, Бунге и Балашова – думают о том, чтобы спасти как можно больше человеческих жизней и о возвращении в строй раненых солдат. А о чем думаете вы, господин Стессель? О том, чтобы от одних подчиненных присвоить себе полномочия, которые дадут вам возможность чувствовать себя главным петухом в этом курятнике, а от других – заслуги, позволяющие ни за что получать ордена и продвижение по службе? В то время как одни генералы лично водят подчиненные им войска в штыковые атаки, а также под огнем врага обходят батареи, вы, Анатоль кляузничаете, склочничаете и пытаетесь воспользоваться двоевластием, балансируя между Военным Ведомством и штабом Наместника на Дальнем Востоке!
– Но, позвольте, господин Серегин! – в отчаянии вскричал Стессель, и осекся, услышав в ответ грозное монаршие: «Не позволяю!».
– После войны, несомненно, начнется следствие о том, кто и как себя вел во время осады, – веско сказал артанский князь. – Отзывы от вашей деятельности будут преотвратные – откуда же взяться другим… И даже, более того, некоторые будут топить вас нарочно, лишь бы скрыть истинных виновников чуть было не разразившейся катастрофы. И военно-полевой суд не сможет вынести иного решения, кроме смертной казни за измену Отечеству и Государю. Вы что предпочитаете – залп в грудь от расстрельного взвода, или хорошо намыленную петлю на шею?
– Я дворянин и офицер! – попытался было взбрыкнуть Стессель; при этом было видно, как в глазах его мечется страх, – а таких не вешают…
– Вешают, и еще как! – отрицательно покачал головой Артанский князь, – были уже прецеденты. Сначала гражданская казнь: лишение титулов, званий, наград и прав состояния и только потом – обыкновенная виселица.
– Ну что же делать, ведь я же не предатель, я не хотел, не знал и не предвидел?! – в отчаянии возопил Стессель, мигом осипнув от нарисованной перспективы, более чем вероятной.
Немного подумав, Артанский князь сказал:
– Если вы прямо здесь и сейчас напишите бумагу, в которой укажете, что по состоянию здоровья снимаете с себя полномочия коменданта Квантунского укрепрайона и временно возлагаете их на генерала Конратенко, то я обязуюсь при личной встрече замолвить за вас слово перед вашим государем-императором Николаем Александровичем. Гром Победы заглушит все ваши прегрешения. Максимум наказания, на который вы можете рассчитывать в таком варианте по итогам войны – это отставка с пенсией, но без мундира, ибо ничего почетного в вашей службе не было. Договорились?
В ответ Стессель, не говоря ни слова, сев с другой стороны стола, попросил у меня перо и бумагу и написал тот документ, который просил Артанский князь. Дата и подпись. Отныне главным генералом в Порт-Артуре стал генерал Кондратенко.
Тем временем Артанский князь посмотрел на меня и сказал:
– Виктор Борисович, напишите, пожалуйста, врачебное заключение о том, что вы осмотрели генерала Стесселя и нашли у него крайнее истощение нервной системы, повышенную нервозность и бессонницу, вызванные переутомлением за время осады…
Я не отказался и написал требуемую бумагу, после чего Артанский князь вытолкал совершенно упавшего духом, бледного и трясущегося Стесселя через дыру в Тридесятое царство, распорядившись, чтобы того поместили в какую-то там «Башню Власти». Я было поинтересовался, с чего это ему такая честь – и услышал в ответ, что не все так просто. Все кто жил в этой башне до Стесселя, были вынуждены круто изменить свою жизнь, так что это не награда, а средство исправления его натуры (если там есть что исправлять).
05 декабря (22 ноября) 1904 год Р.Х., день первый, 19:35. Порт-Артур, казармы пятого восточно-сибирского полка.
Первопризывная амазонка Аелла.
Обожаемый командир Серегин говорит, что мы, амазонки – дикие штучки, в седле рожденные, с конца копья вскормленные. Все это так… но если говорить о тех, кто, подобно мне, пошел путешествовать с Серегиным по верхним мирам, есть и еще кое-что. Там, у нас на Родине, с хорошими мужчинами не особо хорошо. Там мужская половина человечества состоит либо из патологических мамсиков, либо из тупого скотоподобного быдла, считающего своим идеалом громилу Ареса. Поэтому мы все платонически влюблены в нашего обожаемого командира, который кажется нам средоточием всех мыслимых и немыслимых мужских достоинств. Поэтому, уходя из родного мира, мы расторгли нашу связь с Кибелой и уверовали в Небесного Отца, которому служит Серегин. Он – идеальный военный вождь, подчиняющийся только высшим силам и более никому. Помимо всего прочего, он наш мужской идеал, и именно с ним, как с эталоном, мы сверяем потенциальных кандидатов в отцы своим дочерям. Если бы наш обожаемый командир только захотел, то стал бы самым многодетным отцом в верхних мирах; но у него принципы и делит постель он только со своей женой, а посему нам остается лишь со стороны любоваться на эту идиллию.
Но когда к нашей компании в несколько приемов присоединились большие группы выходцев из верхних миров, у многих из нас глаза стали просто разбегаться. Пусть богоравных героев среди них было маловато и большинство тамошних мужчин были просто «нормальными», но и это было уже большим прогрессом по сравнению с тем, что мы знали дома. Некоторые из нас (наверное, от шока) буквально сошли с ума и завели себе так называемые «постоянные отношения». Этому поветрию оказалась подвержена даже закоренелая девственница и мужефобка Артемида. Но она не просто хранит верность одному и тому же партнеру – она собирается за этого богоравного героя замуж! Такое у них на Олимпе не впервые, но в первый раз супруг вечно юной богини происходит из верхних миров. А это совсем другое дело… Прочих богоравных героев тоже быстро расхватали, и осталась я ни с чем, потому что соглашаться на «нормального» я не готова. Это – товар для наших остроухих подруг, которые не так притязательны как амазонки и млеют от малейших проявлений мужской ласки.
Так вот… Оказавшись там, куда меня привел Серегин, я чуть было не сошла с ума от безумного счастья. «Мамсиков» и «скотов» в этом собрании не наблюдалось вовсе; «нормальных», впрочем, тоже почти не итмелось. Около трети всех собравшихся составляли богоравные герои – те, что обычно погибают молодыми; остальные были просто героями, как правило, доживающими до седых волос. Стратег, которого мне поручили охранять, оказался просто героем, к тому же уже достаточно преклонных лет. Знаменитый больше глубоким умом и рассудительностью, чем отчаянными подвигами, он не вполне подходил мне в личном плане, но я хорошо поняла его важность для моего обожаемого командира. А вот чуть поодаль от него стояла группа молодых мужчин в черных одеждах. Я слышала, как и их ушах свистел штормовой ветер, ощущала бьющие прямо в лица соленые брызги, видела, как под ударами их оружия в дыме и пламени погибали враги… И это было хорошо. Любой из этих людей в черном был достоин подарить мне дочь. Правда, этот выбор я не собиралась делать прямо сейчас. Дело превыше всего, да и обожаемый командир слегка напугал предполагаемых ухажёров, – впрочем, сейчас не помешает немного добавить и от себя. И только тот, кто прорвется через напущенный мною испуг, удостоится чести участвовать в следующем круге отбора, который случится когда-нибудь потом.
– Господа, – сказала я громким звонким голосом, когда Серегин вышел и взгляды присутствующих обратились в мою сторону, – я и в самом деле амазонка и дочь амазонки Аго, которая родила меня сразу после того как спрыгнула с седла боевого коня. Сидеть в седле и держать в руках детский лук я научилась раньше, чем ходить. Когда мне исполнилось шесть лет, мать отдала меня в гимнасиум и забыла о моем существовании. Там меня научили скакать на спине коня без седла, без промаха метать стрелы из лука, драться на мечах и на кулаках с заведомо сильнейшим противником и танцевать наши дикие амазонские танцы, а память развивали заучиванием наизусть длиннейших гекзаметров Гомера. Единственное, чему не учат юных амазонок в гимнасиуме, так это прилежанию, домоводству, рукоделию и кулинарии. Так что имейте в виду, что мой князь был прав. Ухаживая за амазонкой, вы должны превосходить ее во всем, и все время быть готовыми к отказу. А еще мы чрезвычайно серьезно относимся к порученному делу, и поэтому, пока враг не будет разгромлен, вам не следует подкатывать к любой из нас с предложением познакомиться. Так что всего наилучшего, господа потенциальные ухажёры; ничего личного, только дело.
Когда я закончила говорить, наступила тишина. Местные мужчины обдумывали сказанное и решали, нужен ли им такой «подарок» как я или лучше обойтись местными вариантами попроще. Ну ничего, даже если претендентов не будет, то, когда все кончится, я смогу подобрать себе юношу послаще, уже богоравного героя, но еще совсем неопытного с женщинами, прижать его в темном углу к теплой стенке и показать, как пылко умеют любить амазонки, когда им этого очень хочется.
– Мадмуазель, – наконец подал голос господин Кондратенко, – а вы и в самом деле постоянно находитесь со своим князем в умственной связи?
– Да, – сухо ответила я, – но это совсем не то, что вы думаете. Просто когда я бываю нужна своему Патрону, то непременно оказываюсь от него на расстоянии вытянутой руки, и он говорит мне, что нужно сделать, а когда мне плохо и я нуждаюсь в поддержке, он немедленно узнает о том и приходит мне на помощь. И так не только со мной, но и с любым членом нашего воинского Единства. Когда Серегину во время битвы нужно отдать приказ, то он не посылает гонцов и не машет флажками. И точно так же ему мгновенно становится известно изменение обстановки у любого из его подразделений.
– Так и есть, – поддержал мои слова подполковник Соколов, – Сергей Сергеевич – весьма решительный командир, не знающий сомнений и колебаний, с отменными тактическими талантами и крайне высокая скорость управления войсками дает ему значительные преимущества перед более медленным противником. Обычно он побеждает раньше, чем враг сумеет понять, что вообще происходит…
И в этот момент у меня в голове прозвучал твердый голос обожаемого командира:
– Аелла, срочно сообщи всем присутствующим, что генерал Стессель срочно взял отпуск по состоянию здоровья, назначив вместо себя исполняющим обязанности коменданта Квантунского укрепленного района генерала Кондратенко Романа Исидоровича. А главный врач гарнизона доктор фон Гюббенет выписал господину Стесселю соответствующую справку, на чем эпоху стесселизма в Порт-Артуре можно считать законченной. Пусть Роман Исидорович действует по нашему предварительному плану, потому что за час перед началом наступления я вручу ему означенный документ.
– Итак, господа, – сказала я, – только что мой командир сообщил, что местный главный начальник господин Стессель взял отпуск для поправки здоровья, оставив исполнять свою должность присутствующего здесь генерала Кондратенко. Прошу, как у вас говорится, любить и жаловать. Необходимый документ мой командир доставит сюда за час до начала наступления.
– Лихо! – тут же прокомментировал мои слова подполковник Соколов. – И тут, должен вам заметить, Сергей Сергеевич в своем репертуаре. Обнаружив препятствие исполнению своих планов, он устраняет его со всей возможной решимостью, впрочем, не пересекая при этом определенной черты. Ведь генерала Стесселя, имеющего в будущем репутацию капитулянта и предателя, можно было бы просто умертвить сотней различных, внешне естественных методов, упрятав тело в землю, а дело архив, но вместо того Сергей Сергеевич договаривается с этим человеком на вполне приемлемых для того условиях…
Конец этой речи потонул в восторженном шуме и гаме. Присутствующие бурно радовались тому, что любимый ими генерал стал главным начальником в этой изолированной от основных сил крепости, а я чувствовала, что господина Кондратенко тут любят почти так же сильно, как мы любим нашего обожаемого командира.
И в этот момент всеобщего ликования я увидела, как в раскрывшуюся дверь вошел высокий чернявый человек, одетый в распахнутую на груди шинель пехотного офицера. Сунув правую руку за отворот, он с решительным видом направился в нашу сторону. В моей голове зазвенели колокольчики тревоги. Заклинание Истинного Взгляда, наложенное на мою ауру, помимо прочего, помогало мне сходу определить истинную сущность человека. Приближающийся к нам с генералом тип не являлся никаким офицером, а был просто наемным ассасином-убийцей, и его целью был именно генерал Кондратенко.
Выхватив из плечевых кобур оба своих «федорова» и одновременно делая шаг в сторону, чтобы прикрыть собой генерала, я услышала в голове приказ обожаемого командира: «живьем брать гада!». Эта команда заставила меня потратить лишнее мгновение на изменение точек прицеливания – и поэтому все три выстрела прогремели одновременно. Пуля ассасина угодила мне под левую ключицу, вмяла несокрушимую тританиевую пластину бронежилета и отбросила меня назад, на ничего не ожидающего генерала, который от неожиданности сам суть не свалился с ног. Если бы я не прикрыла его собой, то лежал бы господин Кондратенко сейчас здесь в луже крови с дыркой в сердце…
Отчаянно ругаясь на койне, я восстановила равновесие и, выпрямившись, посмотрела на ассасина. Он лежал навзничь, бревно бревном. Обе моих пули угодили в плечевые суставы, как я и хотела, лишая того возможности вести бой или даже просто бежать, но, несмотря на то, что его ранения были явно не смертельны, лицо этого человека заливала мертвенная бледность, а сам он не подавал признаков жизни. Такое могло быть только в том случае, если тот, кто отправил убийцу на это задание, наложил на него специальное Заклинание Смерти. Но разве такое может быть в этом мире, почти лишенном всяческой магии?
Не убирая пистолеты, я подошла к ассасину поближе и, втянув носом воздух, ощутила слабый, едва заметный запах горького миндаля…
В моей голове прозвучал мрачный голос обожаемого командира: «Скорее всего, твоя пуля повредила стеклянную ампулу с сильнейшим ядом, зашитую в воротник шинели этого человека. Даже ничтожной части ее содержимого, попавшего в кровь, хватит для мгновенного летального исхода. Вот тебе и «Заклинание Смерти». Но ты в этом случае ни в чем не виновата – как говорится, все в руках Божьих. Напротив, моя тебе благодарность и рукопожатие перед строем. Сделано хорошо.»
Восприняв это сообщение, я почувствовала, как душу мою обдало теплом и благодатью: похвала нашего обожаемого командира это немалая награда для его Верной. Но, как оказалось, цепочка событий далеко не закончилась. Не успела я распрямиться и убрать оружие в кобуры, как дверь снова распахнулась – и на пороге появился чернобородый мужчина в шинели голубого цвета, а позади него толпились люди, в которых Истинный Взгляд распознавал стражников самого гнусного толка. Сам тип в голубой шинели тоже трактовался весьма неоднозначно. Это был преданный служака, не умеющий и не желающий отличить добро от зла, и потому с рвением ищейки преследующий любого, на кого ему укажет начальственный перст. Такими людьми легко манипулировать, и потому они бывают даже опаснее самых опасных ассасинов. В руке тип в голубой шинели держал револьвер, похожий на тот, что имелся у покушавшегося, и ствол этого револьвера был направлен в мою сторону.
– А ну брось оружие, негодяй! – обращаясь, скорее всего, ко мне, как можно более грозно произнес этот тип, – ты арестован по подозрению в убийстве.