Я подбежал к нему, хотя при иных обстоятельствах заставил бы себя долго упрашивать.
Из ящика достали инструмент для вскрытия дверей, прожекторные стойки, фонари, латаные-перелатаные провода, металлоискатель и особую гордость отца – большую микросотовую батарею, способную, по его уверению, обеспечить электричеством все дома во Владимире.
Я не сильно понимал, как она может это делать, да и папа тоже, хоть он и пытался сказать что-то умное, произнося мудреные слова типа «электродвижущая сила», «электрон – позитронный вакуум», «возбуждение энергии покоя».
Зато он может часами объяснять, как работали генераторы ГЭС и ТЭЦ, как были устроены паровые и водяные турбины, как энергия движения при пересечении силовых линий магнитного поля превращалась в электричество.
Силантьев, тот самый, что бил Репкина у спецхранилища, рисуясь, обратился к папе:
– Сергеич, тут?
– Да-да, пожалуйста, – ответил тот.
Здоровенный как лось дружинник с оттягом ударил по насквозь ржавому замку, да так, что не только сбил его вместе с клямками, но и по инерции пробил огромную дыру в двери, фактически сломав ее нижнюю часть.
– Глянь, – спросил он, – нормально?
– Сейчас посмотрим, – ответил отец, пытаясь распахнуть широкую, обитую ржавым железом дверь.
– Погодь, – сказал разводящий, отодвигая его.
Дружинник просунул руку в пролом и дернул так, что вырвал дверь с петлями.
– Вот как это у нас делается, – он выглядел очень довольным.
«Сила есть – ума не надо», – пронеслось у меня в голове.
Солдаты с оружием наперевес забежали внутрь, словно там мог быть противник. Через некоторое время оттуда донесся крик:
– Порядок! Заходи!
Пространство склада было заполнено пропыленными, серыми коробками. Были там железные ящики-сейфы с оплавленными прорезами на дверцах и просто развалившаяся старая мебель. У противоположной стены виднелись ступеньки в подвал.
Дружинники установили прожектора, которые залили помещение мертвенным, резким, бьющим по глазам светом. Но подвал все равно утопал в кромешной тьме. Стало только видно, что проход перегорожен толстой, хорошо сохранившейся решеткой.
Взрослые засуетились, сверяясь с планом помещений и готовя приспособления для вскрытия замка. Отец закричал на Силантьева, чтобы тот оставил в покое кувалду и действовал фомкой и ломом, предварительно полив водой место манипуляций.
Папа опасался, что в замкнутом пространстве мог находиться газ, который взорвется от малейшей искры.
Пользуясь тем, что на меня никто не обращает внимания, я отошел в сторонку, заинтересовавшись странным мешком в углу. Нога зацепила что-то в пыли. Я нагнулся и подобрал прямоугольную коробочку, на которой было написано: «Спички». Коробок был почти полный.
Я сунул его в карман, решив испытать на досуге старинное средство добывания огня, о котором так много слышал от отца и читал в книгах.
И тут я получше рассмотрел то, что пряталось в полумраке у стены. То, что я принял за мешок, было когда-то человеком, одетым в тулуп и валенки. За века тело высохло, кожа истончилась до толщины бумаги, потрескалась, обнажая засыпанные пылью кости. Пустые глазницы мертвеца вопрошающе-гневно взглянули на меня, словно негодуя из-за нарушения его покоя.
Труп был, конечно, неживым, словно никогда и не жившим, но при этом он имел отвратительное, тошнотворное сходство с человеком. В его высохших глазах, засыпанных пылью, стояло тоскливое злобное ожидание, а видимые сквозь растрескавшуюся кожу зубы, казалось, таили насмешку и угрозу.
– Ну, здравствуй, – произнес мертвец. – Долго же я ждал смены.
– А что, боец, уже дембелей-сержантов на пост ставят? – поинтересовался я, сплюнув сквозь зубы.
На мне почему-то была надета парадка, обшитая немыслимыми шевронами и аксельбантами. На погонах красовались блатные железные лычки и буквы «СА». На груди россыпью горели разнокалиберные значки: «гвардия», «ГТО», «1-й разряд» и тому подобное.
Я на мгновение задержал на них взгляд, пытаясь найти единственную сто#ящую вещь, которую привез из южной страны, но не нашел среди «металлолома» скромной пятиконечной звезды ордена. Но удивляться было некогда, мертвец продолжил разговор:
– Что тут эти слепошарые делают? – спросил он, извлекая из пыли карабин. – Щас пальну, мигом караул прибежит.
В его словах была явная убежденность в своих силах.
– Хрен этих поймешь, – ответил я. – Все лазят, все им надо покой тревожить. А что ж тебя за все время ни разу не сменили?
– Некому было, сержант. Ребята дембельнулись, заходили, с собой звали. А куда я денусь, тут в подвале оружие и патроны. Что пропадет – под трибунал пойду.
– И много? – поинтересовался я.
– На целый батальон! – ответил часовой. И тут же подозрительно спросил: – А ты с какой целью интересуешься? И чего на тебе такая форма странная?
– Ты это, не волнуйся, нормальная, советского образца. Лет за двадцать до тебя такие «шкуры» носили, – сказал я. – Столько веков прошло, что никакой разницы. Пока ты тут один сидел, и комбат дембельнулся, и начальник академии. Никто уже за эти автоматы с тебя не спросит… Вообще весь город кончился, – устало добавил я. – Да и мир тоже, судя по всему.
– А что же эти ханурики тут делают? – удивился солдат.
– Какие?
– Не знаешь? Они говорят, что снаружи все по-старому. Жизнь идет, машины ездят и солнце светит, – удовлетворенно сказал караульный. – Я сейчас стрельну, прибегут, прямо через стену пройдут. Слепошарым плохо придется, помаются немного – и каюк.
– Я по городу километров тридцать прошел. Машины ржавые в землю вросли, люди валяются кой-где высохшие, мертвые, прямо на улицах, солнце не светит, дымка кругом плотная, ядовитая. Да и как же ты стрельнешь? – спросил я. – Карабин весь грязью зарос и заржавел. Да и сам ты, мягко говоря, не слишком хорошо выглядишь.
Постовой с ужасом посмотрел на свое оружие, потом на руки и, наконец, провел ими по лицу. У меня в голове взорвался неслышный крик до смерти перепуганного ребенка.
Резкий запах нашатыря ударил мне в нос. Я инстинктивно отодвинул руку со склянкой.
– Выпей, Данилушка, – попросил отец, протягивая мне флягу с водой.
Я стал через силу заталкивать в себя воду. Зубы отбивали дробь по металлическому горлышку. Папа снова натянул мне на лицо респиратор.
Меня вывели на свежий воздух и усадили в телегу, отдав на попечение дяде Федору. Отец попросил посидеть и снова убежал в подвал. Там наконец перепилили решетку.
Из дверей вышел постовой. Он преобразился. На нем отделанная по лучшим образцам «выпускной» солдатской моды начесанная шинель с аксельбантами. Я с удивлением отметил, что парень совсем не такое страшилище.
– Я думал, что ты дембель, – с удивлением сказал он.
– Был…
– Ну, дай огонька, что ли, парень.
– На, – сказал я, доставая коробок и зажигая спичку.
– Что это ты делаешь? – поинтересовался возница. – Ты паря, осторожнее с огнем, в сено попадет, – пиши пропало. Маруська испугается, понесет, телега сгорит, сами покалечимся…
– Я аккуратненько… Не видишь, человеку закурить даю?
– Кому энто? – с подозрением поинтересовался мужик.
– Да так, дембелю одному, – ответил я, задувая спичку.
– Ты, паря, часом, не тронулся? – спросил дядя Федор. – Тута легше легкого.
– Сам ты тронулся, – всем видом показывая, что не намерен продолжать дискуссию, ответил я, укладываясь на дно телеги.
Солдат присел рядом.
– Как оно там? – спросил он, поднимая руку кверху.
– Узнаешь, – ответил я. – У каждого там по-своему.
– А куда меня?
– В смысле?
– Вниз или вверх?
– То, что ты, как дурак, седьмой век склад караулишь, это как для тебя? Плюс или минус?
– Так ведь оружие, патроны… – начал оправдываться мой собеседник. – И никто сменить не шел…
– А что ж сейчас пост бросил? – с некоторой ехидцей поинтересовался я.
– Пришла смена, – ответил солдат. – Деревня! Где право, где лево, не знает толком, да ладно… Сменил ведь.
Вдруг всё вокруг подернулось туманом, и появился отец. Он подошел ко мне, протянул руку, чтобы поправить тулупчик, которым я был накрыт. Я вскочил. Отец исчез, будто его и не было.
Дядя Федор все так же сидел, глядя, как суетится народ перед развороченной дверью. Он повернулся ко мне.
– Оклемался, паря?
– Чго было-то? – осторожно поинтересовался я.
– Ты, Данилка, в погребе мертвяка увидел – и завалился. Тебя сюда принесли, уложить хотели – ты говоришь: «Нет, посижу». Потом серник зажег, руку вытянул, смотрел, как горит. Бубнил чего-то, потом улегся. Я тебя тулупчиком накрыл. Помнишь?
– Не-а, – ответил я. – Отец выходил?
– Нет, не до тебя ему. Там, в подземелье, газ, кажись, обморочный какой-то. Как стали робяты падать… Тимка Рябой насмерть задохнулся, пока выволокли. Вишь, до сих пор воздуху туда качают.
Возница кивнул на людей у двери, которые изо всех сил растягивали и сжимали меха, подсоединенные к старинным брезентовым шлангам, уходящим в черноту подвала.
Хотя все увиденное мною в странном полусне-полуяви уже начало стираться из памяти, как забываются обычные сновидения, все внутри меня екнуло от ужаса: реальность сна была правдива, более того, она перекрывалась с обычным миром, где махала хвостом запряженная в телегу лошадь, пахло сыростью, дубленой кожей тулупа, дегтем и сеном.
«Кто я? – металось в голове. – Почему я вижу то, что происходило с другими? Почему я вижу мертвых? Почему я говорю с ними?»
Двор наполнился топотом копыт – это прискакал князь. Иван Васильевич как всегда был во главе своих придворных, советников, амазонок и отборных гвардейцев-телохранителей.
Сразу все забегали, засуетились. Молодой дружинник лихо соскочил с коня и с криком: «Архивариуса к светлейшему князю, спешно!» – нырнул в подвал. Через мгновение оттуда донесся мат и звук зуботычин, щедро раздаваемых князевым посланцем.
Как я понял, ему не сильно хотелось спускаться в подземелье, где уже погиб один человек, где было грязно, жутко, душно. Поэтому он требовал, чтобы мужики срочно привели требуемого господином ученого смерда.
Из двери вышел отец. Он, чтобы «показать товар лицом», захватил зеленую металлическую коробку с патронами и покрытый остатками засохшей смазки автомат.
Раздались восторженные крики, которые вскоре сменились возгласами разочарования.
– Калибр не тот, – загундосили дружинники. – Энти только на переделку в поджиги годятся. Пусть мужики из этих сковородок палят.
Особенно громко разорялся молодой боярин Роман.
– Да ладно вам, – перекрывая гвалт, громыхнул голос его отца, Гаврилы Никитича Дуболомова, княжеского воеводы.
– Ну как же, – возразил ему сын. – Автомат тяжелый, старого образца. Приклад не складной, отдача сильная. Очередью никуда не попадешь. Патроны к нему редко найдешь. И пули не убойные.
– Ты вообще куда-нибудь попадал?! – оборвал его старший Дуболомов. – А все туда же, умник!..
– Да, Андрей Сергеевич, – сказал князь, – немного не то нашел… Для охотников хорошо, чтобы зверя бить, да мужикам в ополчение. Ах, если бы калибр поменьше. Да пули, которые в ногу попадают, а из головы выходят. Ну да ладно, все равно молодец… Много там этого добра?
– Да, господин князь, – ответил несколько приунывший папа. – Роты три-четыре вооружить хватит. И патронов много, сотни тысяч.
– Была у меня одна мысль, недорослей к военному делу приобщить, чтобы добрые воины и командиры ко взрослым годам из них получались, – изрек князь. И продолжил: – Быть посему… Будет корпус кадетский, а эти пукалки им на вооружение пойдут. Молодец, Андрей Сергеевич. Жалую я тебя, – тут князь замялся, шаря глазами по сторонам, – жалую я тебя оружием именным за все твои заслуги.
С этими словами князь взял из рук дружинников злосчастный АКМ и протянул его архивариусу.
– Премного благодарен, – ответил отец, принимая найденный им же автомат.
– То-то, – довольно усмехнулся князь. – Пусть все видят, милость моя велика. Носи свободно, и пусть никто, слышите, никто, – Иван Васильевич обернулся по сторонам, – отнять не смеет.
– Слава, слава великому князю Владимирскому! – как-то кисло крикнули дружинники.
– Грузите всё на подводы, переночуем, и домой, – распорядился князь. – А ты, Андрей Сергеевич, за зиму – как хочешь, но найди, где нормальное оружие спрятано. Как хочешь, хоть в хранилище книжном ройся, хоть так ищи.
– Постараюсь, – ответил отец.
– Не стараться надо, а найти. Понял ли?
– Так точно, найду.
Я не видел папиного лица, но заметил, что плечи его заметно поникли. Князь лихо развернул своего жеребца и унесся в яростном цокоте подков. За ним устремилась его свита.
Мне горько и обидно было видеть, как обращается этот напыщенный и никчемный человек с моим отцом. Я подошел к нему. Отец продолжал держать АКМ на вытянутых руках, словно боясь испачкаться.
Я принял оружие из его рук, и отец почти с благодарностью посмотрел на меня. Как мне показалось, он не умеет с ним обращаться и боится этой стреляющей железки.
– Где я ему найду? – уныло сказал он. – Особенно патроны.
– Да найдем, папа, – приободрил его я. – Их ведь миллионами клепали.
– А что осталось? – уныло произнес отец. – Ничто не вечно. Или совсем не стреляют, или пули падают в двух метрах. Годятся только на переснарядку. Вот он тоже: «Корпус, корпус»… А не спросил, годные ли боеприпасы и стволы.
– Мы проверим, – предложил я. – Дай мне масло, спирт, протирку. А еще плоскогубцы.
Я отковырял крышку патронного цинка, с удовлетворением отметив, что закрыт он был герметично, разорвал пачку, взял патрон и вытащил пулю из дульца гильзы.
Отошел на пару шагов, высыпал, делая дорожку из шелковисто-блестящих, тонких частиц пороха. Поджег. Огонек быстро пробежал по всей ее длине. Поднялся дым, запах которого вызывал в памяти смутные образы.
– Порох нормальный, – сказал я. – А капсюли мы сейчас попробуем.
Посмотрев на отца, повернул гильзу донышком кверху и установил ее в трещине. Достал из кармана гвоздик, приставил к чашечке капсюля и ударил куском кирпича.
Раздался хлопок. Пронзительно заржала и шарахнулась Маруська, а дядя Федор разразился бранью по поводу того, что «пугают лошадь всякие, а потом на ней сто верст ехать, да еще с грузом».
– Что скажешь, эксперт? – поинтересовался папа.
Он уже немного оправился после общения с князем.
– Патроны хорошие, – отвечаю я. – Стрелять будут.
– А автоматы?
– Этот вроде бы не ржавый, – в раздумье произнес я. – Его нужно от старой смазки очистить, тогда видно будет.
– Сможешь?
– Да.
– Где научился? – поинтересовался отец.
– Амазонки показали, – сказал я правдоподобную ложь.
– Ну ладно, занимайся, Данилка. А я пока распоряжусь, чтобы грузили… Федор Иванович, – обратился он к вознице, – возьми у мальчика патроны и смотри, чтобы без меня он оружие не заряжал.
Отец отправился на склад, я показал вслед ему язык. «Нашел ребенка, – пронеслось у меня в голове, – как железку чистить – взрослый, а как патроны дать – так маленький».
Я устроился на телеге и под жадными взглядами мужиков, адресованных бутылке крепчайшего самогона, лежащей рядом со мной, стал отмывать оружие от старой смазки. Тяжелое и непонятное пропало как забытый сон, растворилось в волнующем удовольствии знакомства с потаенными местами настоящего автомата.
До сумерек все было погружено на подводы. Экспедиция выбрала открытое место и встала лагерем. Люди жались как можно ближе друг к другу. Лошадей привязали к телегам и стреножили, напоили и навесили на морды торбы с овсом. По периметру зажгли огни и поставили часовых.
Улов был знатным: автоматы, патроны, запчасти для машин, инструменты и даже несколько новеньких компьютеров. Князь на радостях пожаловал подданным по чарке крепкого первача и снова напоил заряженной водой.
Скоро совсем стемнело. Темень была особой. Казалось, что некая плотная субстанция заполняет пространство, вытесняя воздух.