– Ничего, подождут, – слышно было мне из-за стойки бара разражённый голос Анны-Мари. – Этот месье не просто мой знакомый, но ещё и известный адвокат. Смотри, пожалуюсь ему и на тебя, так он быстро добьётся для меня ещё одного развода. Когда ещё в нашу забегаловку заходят такие люди?
Бармен не спешил отвечать на этот вопрос, но кинул косой взгляд в мою сторону. Я же излучал показательно доброжелательную улыбку, которая вновь возникла у меня на лице с того момента, когда пышная официантка превратилась в бывшую мимолётную знакомую. Как правило, клиенты пустующих баров если и смотрят в сторону барменов, то лишь чтобы рассмотреть расположенную у них за спиной и занимающую множество полок внушительную коллекцию бутылок, играющих оттенками цветов и сияющих этикетками, будто аккуратно складированные на боевых позициях боеприпасы с бирками отличия: этот снаряд бронебойный, это фугас, а вот этот – осколочный. Но я смотрю ему прямо в глаза. Его боезапас меня не пугает, а продуть ему в мужскую игру «войны взглядов» я не собирался.
Выручил меня звонок мобильного – на дисплее возникло имя «Дамиан» – это родственник моей первой жены, Моник. С бывшими я прощался навсегда. По мне, так любовный фарш обратно не проворачивается. А вот с некоторыми из её родственников, которые разумно держали после нашего развода нейтралитет, я и дальше поддерживал нормальные отношения. Особенно, если чувствовал, что этот нейтралитет не показной, а вполне искренний. Надеюсь, я не настолько тщеславен, чтобы навязывать себя тем, кому неприятен или безразличен.
Дамиан был из числа таких вот бывших родственников. Кстати, он приходился дядей Моник, хотя был младше её на два года. Тяжёлый перехлёст корсиканских генеалогических древ.
– Привет, Дамиан.
– Привет, – его голос сразу же показался мне несколько напряжённым. – Ты где?
Вообще-то это чисто женский вопрос. Как будто от места моего нахождения зависит искренность моих ответов. Да, бывает и такое, если ты пытаешься что-то скрыть от собеседницы. Впрочем, я и в таких случаях не то чтобы обязательно лгал, но сам вопрос уже содержит в себе нотку недоверия. Это бестактно и заранее тебя унижает, и женщина, с которой ты сегодня в отношениях, должна бы это понять. Мужчинам достаточно того, что ты поднял трубку и готов вести беседу на любую тему: обсудить начальство на работе, новую удочку, прошедшую охоту на зайца, только что принятый закон, подписанный президентом. Вопрос о моём местонахождении от любого собеседника-мужчины означает интерес ко мне только как к профессионалу. Я уже большой мальчик и живу достаточно уединённо. Настолько, что если у меня и возникают какие-то проблемы, то я о них не распространяюсь. Тем более не жду, что кто-то предложит свою помощь. Или вдруг станет выяснять, по какой причине меня где-то видели на прошлой неделе в компании с моложавой блондинкой, а уже сегодня – с непозволительно молоденькой брюнеткой. Проводить свободное время я всегда предпочитал в обществе красивой женщины. В этом преимущество моего сегодняшнего положения: можно разменивать женщин как перчатки, но никто не может сказать, что я веду двойную, тройную или какую-то там по счёту жизнь.
– Застрял в парижском баре, в тринадцатом округе. Оставил машину на мойке, решил выпить пока чашечку кофе в заведении через дорогу. Ты что, решил пригласить меня поиграть?
– Это тоже, как только вернешься в Тулон. Не сбивай меня. Ален, тебя хочет видеть один наш общий знакомый. Только не спрашивай – кто. Уточни-ка, где именно твоя автомойка.
– Хорошо, сейчас сориентируюсь, – я был не то чтобы удивлён такой просьбой. Просто мне было интересно, кто это из наших общих знакомых так «шифруется». – Здесь рядом «Монопри». Улица Жанны Д’Арк. С другой стороны улицы – площадь с её же именем. Вот и все ориентиры. Точнее не скажу.
– Через сколько времени твоя машина будет готова?
– Ею уже занимаются, так что через полчаса, думаю, будет как раз.
– Тогда набери меня, когда соберёшься на выход. Спасибо.
С некоторых пор среди моих клиентов появились люди с весом, которые предпочитали обсуждать свои проблемы с глазу на глаз, а не в режиме телефонного общения. И такие звонки я получал регулярно. Естественно, речь идёт не о физическом «весе». Так что в половину восьмого часа вечера я сижу в баре и терпеливо гадаю, с кем именно мне предстоит встретиться. А пока наблюдаю за тем, как в пяти метрах от меня беспрестанно ржут две девицы с пивными бокалами.
Помню, как-то давно, Дамиан, с которым мы время от времени с удовольствием играем в нарды, в своё время отговаривал меня от переезда в Париж из Тулона. Да, я предпочёл-таки осесть в городе, с которого началась военная карьера Наполеона Бонапарта.
– Наши города на юге ничем не хуже столицы, Ален, – сказал он мне тогда. – Поверь мне, что сочности и смака жизни и здесь хватает. А наша кухня? А наши женщины? Они здесь колоритней, чем в Париже, да и с меньшими психологическими выкрутасами. И поверь мне, менталитет парижан – это сущее наказание. Люди с юга к нему не привыкнут, а там только и делают, что стебутся над нашим акцентом и нашими привычками. Для парижан всё, что расположено за бульварами, обрамляющими их двадцать округов – это уже другая планета. Нет, хуже – это чёрная дыра. Там водятся лишь инопланетяне вроде нас с тобой, которых они называют в самом лучшем случае провинциалами.
Дамиан к тому моменту три года проработал в парижском филиале одной марсельской компании, так что имел об этом свою особую точку зрения. Его стойкий корсиканский акцент, от которого, в отличие от меня (ну, как мне кажется, во всяком случае моему уху, как и слуху моих знакомых, не слышный), он так и не смог избавиться, и глоттофобию[3] части «рафинированных» парижан из 16-го округа и таких районов как Нёйи, Отей, Пасси я не считаю непреодолимым водоразделом для страны. Это просто как бренд для каждого из нас.
Я же тогда стыдливо бросил взгляд на свои ботинки.
Они были недавно приобретены мной в дорогущем парижском обувном магазине. Неразумный поступок. Сдуру, из-за сиюминутной амбиции. Стоило мне упомянуть, что в моём Тулоне есть обувной магазин с тем же названием и что цены в нём несколько ниже, как продавец принялся пускать шпильки в адрес южан и язвить по поводу их (то есть моего!) тщеславия и хвастливости. Что он просто уверен: только в столице, и то не везде, можно купить высококачественную обувь по весьма недорогой цене, и «неужели месье готов поспорить с ним, специалистом в этом деле»? Мне бы следовало набить ему морду, или, на худой случай, «повздорить со специалистом по пустякам», но вместо этого я указал ему на первую же понравившуюся пару ботинок и попросил принести мне их на примерку.
В итоге через три минуты я с гордым видом вышел из бутика с покупкой, обошедшейся мне в лишние сто евро; в этом я убедился уже в Тулоне. Но с сознанием, что ещё раз убедил продавца в его правоте. Не по поводу качества и цены товара. Всему виной спесь.
Границы между глобальными Западом и Востоком как-то ещё можно очертить на глобусе, а вот между Севером и Югом они проходят внутри многих стран. Причём, вне зависимости от того, где они расположены, в каком из полушарий относительно экватора. Во всем мире северяне и южане иронизируют друг над другом. Александр Дюма-старший мог бы назвать свой известный роман «Южанин д’Артаньян и три северянина-мушкетёра», так как его главный герой-романтик был рождён и воспитан в Гаскони, а проявил всю неподдельную пылкость своего характера в более северных регионах.
– Парижане не могут поставить на один постамент Наполеона и де Голля. И сравнивать их между собой. Да, у них мало общего. Говорят, даже в росте разница была бы сантиметров тридцать – это же хватит для приличной тумбочки? Невысокий – с нашей Корсики, но перебравшийся в Париж и поставивший на колени пол-Европы, второй – типичный парижанин с громадным шнобелем, заставивший не только Францию, но и пол-Европы вновь признать эту страну одной из великих, несмотря на наше быстрое поражение в начале войны, – убеждал меня обладатель приличного паяльника над верхней губой и с ростом, едва выше самого высокорослого пингвина. – «О, север есть север, юг есть юг и с мест они не сойдут!», как говорил наш сказочник Шарль Перро.
Мне вспомнилась где-то виданная мною гравюра начала XIX века, очевидно изготовленная французским мастером под стиль острых английских анти-наполеоновских карикатур с центральной надписью: «Корсиканское копыто полностью раздавлено». Эта работа просто полна ненавистью к уничижительно изображённому корсиканцу, который очень хотел стать не только императором для всех французов, но и просто французом, но так и не стал им. Ему удалось стать императором для всего мира, но не французом для Франции. Поверженные герои, даже не вполне положительные, быстро становятся мишенью карикатуристов после своего падения. А тот безвестный художник явно был бы принят в «Шарли Эбдо» без каких-либо рекомендаций. Ему достаточно было бы предъявить редакции журнала эту работу.
С литературными познаниями у родственника Моник была точно беда:
– Дамиан, это был британский сказочник Редьярд Киплинг. И речь там шла о западе и востоке.
– Да? Вот весь кайф обломал, а мне так хотелось поумничать! Ну, может быть. Не важно. Но как смачно сказано! Ален, а наш буйабес? Разве его можно сравнить с теми помоями, что там готовят? Уж поверь мне, ничего в этой жизни не меняется столетиями.
Помню, я тогда сказал ему:
– Может быть, я и не перееду в Париж. Я ещё не решил. Но если за год пребывания в Париже я не найду там ни одного заведения с достойным буйабесом и ни одной шикарной тёлки – я тут же вернусь. И потом, ты же знаешь – я просто хочу лишний раз не мельтешить перед глазами Моник. Как она поживает, захаживает к вам?
Нас с Моник свёл случай. Точнее шесть случайных встреч. Ты знакомишься с девушкой в дороге. Из-за непогоды вы проводите вместе целый день (отложенные рейсы, ожидание в аэропорту пересадки, длинный переезд в поезде через половину страны). Потом вы случайно сталкиваетесь в городе, и каждая из таких встреч заканчивается без какого-либо намёка на продолжение. Вы не обмениваетесь номерами телефонов, не назначаете новых встреч. Но шесть раз подряд за два месяца сталкиваетесь вновь и вновь.
Случай как повод для любви или любовной связи. На эту тему можно написать целую диссертацию. Сплошь и рядом он сводил меня с разными женщинами. Из них очень немногих я назвал бы полным совершенством, другие были с некоторыми недочётами, были и те, которые состояли из сплошных изъянов. Моник была в моих глазах единственным совершенством очень долго. «Любовь живёт пятнадцать лет». Так что я не согласен с Марком Марронье[4].
– Хочешь сказать, что тебе всё равно? Не води меня за нос.
– Мне всё равно, но я решил спросить.
– Как всегда. Снаружи спокойная и рассудительная, внутри – растерянная и в бешенстве. Не хочешь ей позвонить?
– О, нет! Все наши сражения уже давно позади, и мосты сожжены. Брошенная корсиканка! Ты же не будешь спорить со мной, что своим уходом я обрёк себя на вечную ненависть с её стороны, так что иного выбора у меня нет. Даже если она когда-то сама окажется в Париже, то там, по крайней мере, больше народу, так что мне проще будет затеряться, чем в Тулоне.
– Ничего умнее придумать не смог, чтобы оправдать свой побег? А то, что ты не будешь видеть своих детей? – спросил у меня отец трёх бегающих вокруг нас маленьких погодок-девчонок.
– Это самый тяжёлый вопрос. Но они уже не младенцы. А я надеюсь прожить какое-то время и ещё совершить кучу ошибок. Может оно будет и к лучшему, если эти ошибки я буду делать не на их глазах.
Думаю, в тот день я почти не врал Дамиену. И нелегко переживал свою оторванность от детей, в которой сам был виноват. Хотя все мы так и жили в одном городе. Я, моя бывшая и двое наших детей. Да и ошибок за это время наделал немало. Мне кажется, что и до сих пор не перестал их совершать; и жил всё это время в своё удовольствие. Я даже домашних животных потому никогда не заводил, что никогда не сидел на одном месте – благо, моя профессия к этому так располагала. Аквариумные рыбки в моём рабочем кабинете не в счёт. Я никак не мог достичь термодинамического равновесия, при котором макроскопические параметры существования моей системы оставались неизменными, флуктуируя относительно равновесного значения. Теперь я и сам сумничал. Как Дамиен тогда. Он хороший парень. Когда не подбухивает. Короче говоря, из меня не вышел хороший отец.
Тем не менее, прошло не так уж и много времени, когда до меня дошёл смысл поучений Дамиена: столица, когда я попадал сюда, чем-то напоминала мне этакие каменные джунгли. А, как известно, только двуногий хищник чувствует себя в своей тарелке в такой среде. Бродячих псов, крыс и тараканов я в расчёт не беру – они и так приспособятся к любым условиям жизни.
Париж полон самой разнообразной и аппетитной дичью, так что возможности для охоты здесь масса. Надо только самому вовремя уворачиваться от крупных хищников, и не забывать время от времени пускать в ход собственные клыки и когти. Только тогда в этих джунглях ты сможешь выжить. И не будешь представлять из себя лёгкую добычу для окружающих. По крайней мере, многие из них забудут о тебе, пока ты явно не захромаешь хотя бы на одну лапу. Джунгли особенно ярко проявляли свои сочные краски и ароматы в столичных кабинетах.
Но со стороны Париж волнителен и прекрасен! Вовсе не обязательно, что именно здесь ты наткнешься на своего хищника – но помнить о такой возможности никогда и никому не мешает. Но это по молодости лет я грезил Парижем, а теперь-то уж нет. Сейчас для меня нет на земле места лучше, чем наше средиземноморье.
Анна-Мари вернулась к моему столику, быстро навела на нём порядок и проворковала с нескрываемым вниманием к моей особе:
– Извини меня, но я так расчувствовалась. И как это я не заметила, когда ты вошёл? Может вместо кофе тебе принести что-нибудь покрепче? Хотя бы пиво? – распустивший паруса фрегат так желал и во мне разбудить ответные чувства. Я-то знаю точно, на что она намекает. Потому что ещё помню, что она проделывала тогда, десять лет назад.
– Нет, спасибо, – изображаю любезную улыбку. – Я сегодня сам себе водитель, и мне ещё долго сидеть за рулём.
Зря я ей улыбнулся. Вместе с новой чашкой кофе я получил от неё и сказанное шёпотом признание:
– Я после наших встреч ещё несколько месяцев просыпалась с мыслью, что ты со мной рядом. Вот прямо сейчас я чувствую такое…
Шаблонность этих реплик меня не смутила. И как ни крути, но всё же она нашла вполне подобающие случаю слова, и, хотя её лексический запас всегда был невелик, но в данный момент это было не так уж и важно: от её нехрупкой фигуры исходил неподдельный жар, что было одинаково и понятно (при таком-то весе), и даже как-то приятно.
Я помнил, что у неё и десять лет назад были странные сексуальные желания. А такие комплексы от изменения весовой категории не меняются. Хотя, когда она пришла ко мне впервые в контору, то изображала поначалу этакую скромницу. А потом я понял, что это не она со мной, а я с ней расплачиваюсь за её безудержные понятия о разнообразии и новизне в сексе.
С тех пор прошло достаточно времени, чтобы я смог уяснить: нас привлекают в женщинах в том числе и их недостатки, однако мы ошибочно считаем, что можем их исправить. Женщины же поначалу делают вид, что ничего в нас исправлять не желают. Что им достаточно того, что с нами будет не скучно и тогда они признают нас годными к употреблению.
Улыбку для Анны-Мари пришлось повторить – не ждать же было на улице, пока мне выведут под уздцы мою вымытую лошадку. За окном было бы совсем темно, если бы не освещение фонарей и витрин. Мне было видно, как ветер тихо раскачивает ветви деревьев, стряхивая с них капли откуда-то взявшегося дождя. Нет уж, я лучше пережду непогоду в компании с чашечкой кофе и разгорячившейся от воспоминаний Анны-Мари. Картинки десятилетней давности в моём мозгу не вызывали у меня мгновенной эрекции. Сейчас меня на самом деле ничего не беспокоило.
А зря.
2
В это же время.