За доступ к «приличному» мертвому телу можно ведь просто заплатить, не пачкая рук собиранием окочурившихся бомжей по подвалам или неопознанных «подснежников» по свалкам (так в милиции называют жертв преступлений, обнаруженных весной при таянии снегов). За них если и платят похоронным конторам, то самый минимум. И вот убитые горем родственники вызывают к постели умершего «скорую помощь», которая должна зафиксировать факт смерти, и милицию, дающую направление в морг. Сотрудники этих двух служб и дают «наводку» ритуальным службам. Естественно, не за спасибо. За «теплый» труп участковым милиционерам и санитарам «скорой» платят от 500 до 3000 рублей. А потом, само собой, включают эти расходы в калькуляцию похорон. Расчет верный: люди, которых постигло горе, вряд ли станут торговаться, считать копейки. Им не до этого.
Отсюда и конкуренция: зачем участковому лейтенанту или санитару «скорой» работать на одно-единственное агентство, если можно на два-три? Пусть даже все они окажутся «честными», тот самый участковый может осведомлять одно агентство, санитар – другое, фельдшер – третье, водитель «скорой» – четвертое… Вот и затеваются у дверей квартиры покойного «аукционы» – кто меньше возьмет за проводы в последний путь…
Тогда же Бондарев рассказал Хвостову о беспределе, который творится на кладбищах и с которым безуспешно борется глубокоуважаемый мэр Москвы и его коллеги из других городов. Хвостов тогда только покачал головой – о многом из этого и писали, и говорили, но воз оставался и ныне там.
…Когда до сознания бывшего разведчика Хвостова дошло, на какую работу приглашает его бывший полковник ГРУ Бондарев, он только почесал коротко стриженный затылок.
– Ну, Сергей Леонидович, ты даешь! Я – и кладбища? Окстись, полковник, не тот я человек. В гробовщики не гожусь.
– А я тебя в гробовщики не зову, – отрезал Бондарев. – Порядок с кладбищами наводить надо. Да и не только с кладбищами.
– Допустим, – нахмурился Хвостов. – И как, по-твоему, я этот порядок наводить буду? Насколько я знаю, там господин Купцов, заместитель мэра, командует.
– Правильно знаешь. Но не до конца понимаешь. Можешь считать, что мы тебя к нему «на усиление» отправляем, как раньше говорили. Или по-другому, если тебя больше устраивает, – комиссаром. Да и не командует он там, а только курирует. Командовать будешь ты. Как понял? Прием!
Именно такой фразой Бондарев заканчивал сеансы связи, когда они с Хвостовым служили в «горячих точках» бывшего СССР. Произнеся ее, он дал бывшему подчиненному понять, что пререкания неуместны.
– Когда приступать? – сдержав просившиеся наружу возражения, спросил Матвей Иванович.
– В понедельник, 3 марта, у тебя встреча с мэром. После этого сразу и приступишь. За выходные почитай, что сможешь найти, по истории московских кладбищ, законодательную базу посмотри обязательно. Если у тебя возникнет пара мыслей, как улучшить работу ритуальных служб, будет просто замечательно.
Матвей Хвостов жил один в большой трехкомнатной квартире в районе Можайского шоссе. Сын, удачливый тридцатилетний бизнесмен, купил себе квартиру неподалеку, на Кутузовском проспекте, но виделся с отцом нечасто. Так и получалось, что к себе домой отставной майор приходил только ночевать, целые дни проводя на работе, где он занимался социальными проблемами населения северо-запада Москвы, а выходные – на своей небольшой даче в Подмосковье. Тем не менее квартира содержалась в порядке, за ней присматривала одинокая пожилая женщина, которую Хвостов нанял в самом начале тяжелой болезни жены.
После встречи с бывшим сослуживцем отставной майор вернулся домой и окинул взглядом стеллажи с разнообразным справочным материалом. Папки, справочники и компакт-диски с базами данных накопились за годы работы в ГРУ, а также за те десять лет, когда он после неудавшейся карьеры бизнесмена вновь поступил на госслужбу. Достав нужный компакт со сведениями о кладбищах Москвы, он включил компьютер.
…Раньше на Руси кладбища никогда не были местом, где люди наживаются за счет горя других. Случись так, что в народе узнали бы, что некто отвечающий за похороны обсчитал, обманул родственников покойного, с таким поступили бы так, что он сам предпочел бы побыстрее занять место на кладбище. Конечно, богатые и знатные могли претендовать на лучшие места, в центре, ближе к храму, да и гранитная, а то и мраморная плита служила напоминанием о том, что имярек жил на этой земле и отошел к Господу. Даже бедноте не приходилось запрягать лошаденку, чтобы навестить прах усопших. Места хватало для всех.
Но времена изменились. И если в XVIII веке, когда Москва перешагнула Земляной вал, а население ее достигло двухсот тысяч человек, в столице образовалось более трехсот кладбищ, то теперь в десятимиллионном мегаполисе осталось всего шестьдесят четыре некрополя. Конечно, никто из новопреставленных рабов Божьих без погребения не остается, но кто из родственников хочет в поминальные дни ехать за тридевять земель? Да и престиж дело не последнее.
…После принятия христианства на Руси усопших старались по возможности хоронить ближе к Богу – возле приходских церквей и монастырей.
Древнейшие московские захоронения находятся на Соборной площади Кремля и в Свято-Даниловом монастыре XIII века. В Москве обычай хоронить в городских церквях и возле них сохранялся до второй половины XVII века, но в 1657 году при Алексее Михайловиче после эпидемии чумы появилось «Уложение о градском строительстве», которым строжайше запрещалось совершать захоронения на территории Кремля. Тогда же были выделены участки земли для обустройства городских кладбищ, первым из которых было Лазаревское (в районе нынешней Марьиной рощи).
В 1723 году Петр Великий издал указ о запрете захоронений в пределах города для всех, кроме «знатных персон». В связи с вновь захлестнувшей Москву эпидемией чумы императрица Екатерина II издала указ, по которому возбранялось хоронить умерших от чумы в черте города и повелевалось отвести для них особые кладбища за городом и построить на оных на первый случай небольшие деревянные церкви. Границу Москвы определили по Камер-Коллежскому валу, за чертой которого и были обустроены двадцать новых кладбищ. В годы правления Екатерины сложилось российское законодательство о погребении, и положения его были закреплены во «Врачебном уставе», согласно которому кладбища должны были устраиваться: в городах – на расстоянии не менее 100 саженей (то есть 213 метров) от последнего жилья, в деревнях – на расстоянии не менее полуверсты – 250 саженей. Для новых погостов выбирались красивые места, преимущественно на холмах и с песчаным грунтом. Так возникли многие старые московские кладбища: Миусское, Преображенское, Семеновское, Дорогомиловское, Рогожское и Ваганьковское.
В конце XIX – начале XX века с ростом населения Москвы и расширением жилой застройки увеличилось и число городских кладбищ. Многие из них, бывшие за городом, теперь оказались в его черте. Одни из них закрывались для захоронений, другие переносились на новые места. Несколько старых московских кладбищ – Донское, Новодевичье, Ваганьковское – превратились в своеобразные исторические памятники – некрополи. Эти места хранили не только память об упокоившихся здесь людях, но и произведения выдающихся скульпторов, архитекторов и художников – авторов надгробий известных и знатных людей.
Хвостов перелистал несколько страниц, отыскивая данные о самых известных кладбищах Москвы – Новодевичьем и Ваганьковском.
К концу XIX века население Москвы так выросло, что на старых кладбищах перестало хватать места. В 1896 году игуменья Антония направила в Синодальное управление прошение об освящении земли для погребений за пределами Новодевичьего монастыря. В 1898 году земля была освящена, и начались работы по созданию и благоустройству нового кладбища площадью почти в три гектара, которое согласно проекту инженера-строителя Шестакова и архитектора Машкова устроили за южной стеной монастыря.
Официальное открытие нового некрополя на Новодевичьем состоялось в 1904 году. Захоронения по православному обряду продолжались здесь до 1918 года. С 1919 года территория стала подведомственна Хамовническому райсовету и получила официальное название «Новодевичье кладбище». В 1927 году по решению ВЦИК Новодевичье кладбище было «выделено для захоронения лиц с общественным положением» – так гласил директивный документ. С тех пор право покоиться на этом элитарном кладбище стало в советском обществе серьезной привилегией и одной из высших почестей. В 20-х годах прошлого века здесь были похоронены многие представители «коммунистической» элиты – Чичерин, Подвойский, брат Ленина Дмитрий Ульянов. В 30-е годы, в период уничтожения монастырских некрополей Москвы, из Симонова, Данилова и других монастырей были перенесены останки и памятники ряда выдающихся деятелей науки и культуры. Так, в 1931 году после закрытия Свято-Данилова монастыря и организации в нем приемника-распределителя НКВД на Новодевичье кладбище был перенесен прах Гоголя. Первоначально на его могиле стоял крест, лежали камень и массивная плита.
В 1949 году территория Новодевичьего некрополя была расширена на юг, и образовалось так называемое «новое кладбище», на котором располагался колумбарий, то есть место захоронения урн с прахом кремированных покойников.
В конце 1970-х годов с юго-западной стороны кладбища появился участок новейшей территории. В 2004 году общая площадь некрополя увеличилась до семи с половиной гектаров; ныне здесь похоронено более 26 тысяч покойников.
Новодевичий некрополь на протяжении всей истории складывался как своеобразный музей под открытым небом. Надгробия, выполненные скульпторами Андреевым, Вучетичем, Кербелем, Коненковым, Неизвестным, Мухиной, Цигалем, Шадром, давно и по праву признаны классикой советской мемориальной скульптуры.
Хвостов усмехнулся, вспомнив рассказ бывшего фарцовщика, который в свое время вместе с другими представителями этой «благородной» профессии обосновался около Новодевичьего кладбища.
Ныне мало кто помнит, что были такие люди, которые в семидесятых-восьмидесятых годах прошлого века снабжали население СССР модными джинсами, жевательной резинкой и дисками «Битлов», выменянных у заезжих иностранцев на советские дензнаки, а то и на русские иконы. Приятель Хвостова по имени Володя, в то время студент-первокурсник филфака пединститута, умнейший парень и большой любитель Чехова, был одним из самых удачливых среди них – он умудрился за несколько лет ни разу не попасться ментам, которые бдительно следили за тем, чтобы советский человек был одет не в «Леви Страусс», а исключительно в штаны производства фабрики «Красная мотня», а челюсти напрягал только при пережевывании пирожков с капустой, а не буржуазного «орбита без сахара». Но, как говорится, все когда-то бывает впервые. И это «впервые» у Володи напрямую было связано с одним из знаменитейших покойников Новодевичьего кладбища.
Ситуация была стандартной. Володя убегал от мента, затаившегося между могилами. Мент отследил, как «советско-подданный» выторговывал у некого лысого иностранца блок жевательной резинки, и решил пресечь оное деяние в корне. Но если в предыдущие разы Володе удавалось оторваться от погони и смешаться с многочисленными посетителями Новодевичьего, то в этот раз Фортуна оказалась не на его стороне. Беглец обо что-то споткнулся, красиво пролетел по инерции метра два и приземлился у чьей-то могилы. Очумело помотав головой, Володя заметил наконец, где он совершил отнюдь не мягкую посадку.
– Ну, спасибо вам, Антон Павлович, – в сердцах сказал Володя, поднятый за воротник с могилы Чехова и доставленный в опорный пункт милиции…
…На Ваганьково Хвостов бывал раз в год на могиле деда, умершего вскоре после войны. Тогда кладбище еще не славилось как место захоронения выдающихся деятелей культуры России…
Возникшее в конце XVIII века кладбище, расположенное к западу от Пресненской заставы в Новых Ваганьках, стало одним из выдающихся памятников истории и культуры. Официальным годом его основания считается 1771-й, хотя из исторических источников известно о плитах более ранних захоронений, найденных на этом месте.
Сама местность Новые Ваганьки доподлинно известна лишь со второй половины XVIII века. По поводу происхождения ее названия есть несколько толкований: от слова «ваганиться», что по словарю Даля в вологодском наречии значило «забавлять, играть, шутить, баловаться»; от слова «вага» (весы) или от «ваганного» налога, взимавшегося за взвешивание товаров; от слова «ваганы» – так называли псарей, живших на Государевом Псаревом дворе. Исторически достоверно, что с 1446 г. возле Кремля в районе Пашкова дома находилось поселение ваганов – Старое Ваганьково (сохранившееся в названии современного Староваганьковского переулка), которое в XVII веке было переведено в район пресненских Трех гор, на отдаленную окраину города, и получило название Новое Ваганьково. По местности стало называться и кладбище – Ваганьково.
Первыми на Ваганьковском кладбище были захоронены тысячи безымянных москвичей, умерших от чумы в 1771 году. На протяжении последующих полутора веков на Ваганькове находили последний приют люди небогатые – крестьянского и мещанского сословий, мелкие чиновники, отставные военные и подобранные на улицах обитатели московских трущоб. Только в XIX веке здесь появились могилы людей, оставивших след в отечественной истории. В 1824 году на месте старой церкви был возведен храм Воскресения Словущего с северным приделом во имя Иоанна Милостивого, а в память о старой одноименной церкви сооружена ротонда. Немного позже вблизи нового храма появились могилы декабристов А. Ф. Фролова и П. С. Бобрищева-Пушкина, чуть дальше – могилы друзей А. С. Пушкина графа Ф. П. Толстого и композитора А. Н. Верстовского. Для перечисления же современных корифеев культуры и науки, нашедших здесь последний приют, не хватило бы огромного тома. Достаточно сказать, что только к могиле Владимира Высоцкого ежегодно совершают паломничество десятки тысяч людей.
«А ведь директора кладбища, который разрешил похоронить здесь Владимира Семеновича, тогда сняли…» – подумал Хвостов, вспоминая, как двадцать восемь лет назад еще молодым курсантом военного училища пришел поклониться могиле Барда и назавтра выслушал выговор от замполита – Высоцкий считался не тем певцом, которого полагалось слушать будущим офицерам Советской армии, тем более разведчикам.
Просмотрев данные еще по десятку кладбищ, Хвостов зевнул и, выключив компьютер, отправился спать.
…В понедельник, когда Бондарев в сопровождении Хвостова появился в кабинете мэра столицы, тот был явно не в духе. Пробормотав: «Присаживайтесь», он с минуту молча перебирал на столе какие-то бумаги и только потом поднял глаза на спокойно сидевших за приставным столиком чиновников.
– Мы, насколько я помню, с вами встречались, Матвей Иванович, – сказал он. – Поэтому давайте обойдемся без представлений. На какой участок работы мы хотим вас поставить, вы знаете. Но вряд ли знаете, какой на этом участке бардак. Хотя, видимо, наслышаны, пресса об этом все уши прожужжала.
– Наслышан, – подтвердил Хвостов.
– Вы знаете, сколько в Москве кладбищ?
– Более шестидесяти.
– Шестьдесят четыре, – уточнил мэр. – А сколько вокруг них народу кормится? Впрочем, вопрос риторический. Любителей сделать бизнес на костях у нас хватает. Причем в полном смысле слова. Вот только что из МИДа звонили. Приехал некий Джонсон из Канады, хотел могилу бабки найти, – мэр заглянул в блокнот. – Ивановой Татьяны Семеновны. Она у него на Кунцевском кладбище похоронена. И что вы думаете? На ее месте могила какого-то Джанкоева… Кто, спрашивается, давал разрешение на захоронение? Никто не давал. Вот вам, уважаемый Матвей Иванович, и придется разбираться во всем этом… Непосредственным начальником вашим будет Купцов Руслан Альфонсович, мой заместитель. Постарайтесь найти с ним общий язык, – мэр многозначительно посмотрел на Хвостова, и тому показалось, что он имел в виду совершенно противоположное.