– А медь, выходит, дорогая, – поддержал его главарь в красной футболке. – Знаешь, сколько за кило дают? Триста рэ! Колокол, поди, пару центнеров весит, а? Мы уже и подсчитать успели: это аж шиссят тыщ, а может, и больше! Деньжищи какие! Ты подумай, мы ж с тобой поделимся.
Звонарь молчал, боясь открыть рот, будто разрастающийся внутри огненный клубок гнева мог при этом вырваться наружу и превратить наглецов в кучку пепла. А те, по всей видимости, истолковали его молчание по-своему, решив, что он впечатлен озвученной суммой, и загалдели наперебой с пылом солдат, штурмующих крепость, готовую пасть:
– Серьезно, дядь Юр, деньги-то хорошие!
– Хоть толк какой-то будет!
– Проживем мы без твоего тили-тили-бом!
– Конечно! Кому этот трезвон нужен? Этим сыт не будешь!
И вдруг замолчали, так же внезапно, как и начали. Наверное, по изменившемуся выражению лица Звонаря они догадались, что он не в восторге от их предложения.
Звонарь не стал отвечать им – не смог. Повернулся спиной и двинулся прочь, чувствуя затылком их злобные взгляды. До его слуха донеслись недовольные голоса несостоявшихся дельцов:
– Говорил я тебе, что все это без толку!
– Ладно, глядишь, обмозгует все да сам придет.
– И не мечтай! Ты его рожу-то видел?
– Я слыхал, что «камазы» еще дня два простоят и уедут.
– Потом-то не скоро еще…
Поток нецензурной брани, раздавшийся где-то в конце улицы, перекрыл голоса за спиной. Звонарь вскинул голову и понял, что крик доносится со стороны дома Щукиных. «Что-то никак хозяин сегодня не угомонится», – подумал он, ускорив шаг. Добравшись до места, свернул к калитке – та оказалась не заперта. Во дворе стояли знакомые мужики, которые недавно увели Щукина-старшего от Двузубовой. Похоже, они успели закрыть дебошира в его собственном сарае рядом с домом, судя по гневным крикам, доносившимся оттуда и сотрясавшейся под ударами двери.
– Откройте, мать вашу, сказал! Откройте, гады, а не то хуже будет!
– Надо было ему кляп соорудить! – заявила появившаяся на пороге жена Щукина, но, заметив Звонаря, смутилась и пояснила извиняющимся тоном: – Дети боятся. Вот ведь озверел совсем! Как будто околдовали!
– О, слыхали?! – выкрикнул Щукин из-за двери сарая. – Издевается! Сама колдовка, а овечку из себя строит! Эй, ты, жена! Отпирай, давай! Не бойся, не трону, мараться не хочу! Уйду отсюда к черту! Достали все! Доста-али-и! – Наверное, он бы еще долго пинал дверь, истерил и сыпал угрозами, если бы не прозвучал голос Звонаря, гулкий и мощный, как уханье филина в ночном лесу:
– Куда это ты собрался, сосед?
Ответил Щукин уже совсем другим тоном – хотя и недовольным, но уже без надрыва и визга:
– Куда-куда… За Кудыкину гору!
– А детей твоих кто кормить будет? – строго спросил Звонарь, подходя ближе к сараю, на двери которого еще покачивался после встряски огромный навесной замок.
– Денег заработаю и почтой пришлю, – буркнул дебошир неуверенно.
– Ладно, – согласился Звонарь, и в тот же миг жена Щукина испуганно ахнула и звонко всплеснула руками, испугавшись, что буйный муж вот-вот окажется на свободе, но Звонарь успокаивающе подмигнул ей и продолжил, обращаясь к притихшему за дверью узнику: – Сегодня переночуешь, а завтра пойдешь. Великие перемены надо с восходом начинать, а сегодня уже полдень почти.
– Что, выпустишь, что ли? – искренне удивился Щукин.
– Выпущу. Вот прям с рассветом и выпущу, – ответил Звонарь с явной ехидцей.
– Охренели совсем! – Судя по интонации, сосед все же решил смириться со своей участью. Дверь внезапно сотряслась от удара, лязгнули в петлях дужки подскочившего от встряски замка, а потом за стенами сарая захрустело сено – похоже, глава семейства Щукиных, выместив на двери остатки зла, устроился на сеновале, сообразив, что протесты сейчас не помогут.
Звонарь с облегчением вздохнул и отошел к топтавшимся у крыльца мужикам.
– Спасибо, что помогли. За ночь остынет, думаю. Может, утром еще придете? Вместе отопрем, а то вдруг он снова буянить вздумает.
Те согласно кивнули и, попрощавшись, вышли из калитки на улицу.
Нина все еще стояла на крыльце, бледная и растрепанная, с виноватым видом.
– Прости моего дурака, – тихо сказала она, опасливо глянув в сторону сарая. – Не пойму, что на него нашло.
– А про березовый прут и заговор – это правда? – спросил Звонарь, понизив голос так, чтобы Щукин-старший не услышал вопроса.
– Так ведь… – Женщина хотела что-то сказать в свое оправдание, но запнулась и молча кивнула.
– Зря ты, Нина. Не надо было. Не знаешь разве – если нечистая сила что и дает, так только беду и горе?
– Почему же сразу «нечистая сила»? В заговоре ничего о ней не сказано.
– Кого обмануть-то хочешь? – Звонарь усмехнулся, и соседка съежилась под его укоризненным взглядом, но потом упрямо возразила:
– Когда дети голодают, кого угодно о помощи попросишь.
– Так уж и голодают! Все ведь живы-здоровы. А вот колдовством своим ты болезнь на них навлечь можешь. Заговоры эти бабыдусины – не к добру! Всем это говорил, и тебе тоже.
– А я не верю в то, что она ведьма! – шепотом, но с вызовом ответила Нина, отступая к двери. – Мало ли что в селе болтают! Болтают, болтают, а все равно к ней за помощью идут! Она всем помогает, никому зла не делает!
– Я тебе, Нина, так скажу: не ведьмы в бедах виноваты, а люди, которые к ним с просьбами обращаются. Кланяются силе темной, не замечая, как тьма окружает их со всех сторон. Когда опомнятся, глядь – а отступать уж некуда. Кругом топь.
Звонарю показалось, что в глазах Нины мелькнуло понимание, она вдруг перевела взгляд куда-то вдаль, будто хотела увидеть ту самую топь, подобравшуюся к селу, к домам, притаившуюся в зарослях камыша в ожидании неосторожного путника. Но спустя мгновение женщина, будто решив что-то про себя, отрицательно качнула головой и со словами «Не верю!» скрылась за дверью своего дома.
Глава 2. Баржа
Яхта покачивалась на воде, сверкая на солнце белыми глянцевыми боками, над которыми вызывающе рдели паруса. Алые полотнища выгнулись дугой под мощным потоком попутного ветра. Как и положено по классике жанра, Грэй в белоснежной рубахе стоял на носу, обнимая за плечи свою Ассоль, и со стороны казалось, что юноша безмерно счастлив.
На самом деле это была лишь маска, готовая вот-вот слететь, и он ее старательно удерживал с помощью отработанной улыбки, являющейся важной частью имиджа успешного, беззаботного и ни в чем не нуждающегося парня, – таких теперь называли «мажорами». Главное – чтобы Ассоль случайно ничего не заподозрила и не сбежала к более состоятельному покровителю.
Законы в современном мире не давали никакой надежды на искренние романтические отношения: девушки даже не смотрели в сторону парней, не имеющих приличного автомобиля и дебетовой банковской карты, – так он считал. Не все девушки такие, конечно. Но в том-то и дело, что Борису нравились только те, кто знал себе цену. Те, кто принимал дорогие подарки как должное, кто любил ужинать в приличных ресторанах и разъезжать на дорогих авто. Те, кто имел право рассчитывать на все это – девушки с модельной внешностью, притягивающие к себе взгляды. Лучшие. Его Ассоль (а по паспорту – Лера Красавина) была как раз из таких. Сегодня он намеревался растопить ее надменное ледяное сердце романтическим подарком ко дню ее рождения: арендовал яхту с бутафорскими парусами и вырядился Грэем.
Надежды провести день вдвоем не оправдались: Лера захотела пригласить гостей, и поэтому вместо приятной беседы с обожаемой девушкой Борис получил шумную вечеринку. Музыка гремела над рекой, сдобренная тяжелыми басами сабвуферов, не оставляя ни малейшего шанса завести разговор. Девчонки, визжа и размахивая руками, танцевали вокруг мачты, особенно стараясь, оттого что парни снимали их на видео. Хлопки открывающихся бутылок с шампанским каждый раз вызывали бурные аплодисменты, и Борис уже перестал считать выпитые бокалы. Но всеобщее веселье не помогло даже на время избавиться от мыслей о приближающемся крахе. Борису не терпелось достать телефон и заглянуть в торговую программу с графиками акций московской биржи. Прошло не меньше часа с тех пор, как он видел их в последний раз. Страшно подумать, что могло произойти за это время с его счетом: уже несколько дней рынки акций здорово лихорадило.
Конечно, он сам был виноват. Сам загнал себя в ловушку. Поддался охватившему азарту, размечтался, как сопливый мальчишка! Думал, по-быстрому сорвет куш, а получилось наоборот: его счет скукожился чуть не вдвое, и сложившаяся на рынке ситуация грозила в скором времени оставить от него пустое место. Превратить в ноль. Ноль – это конец, из него ничего нельзя вырастить. Пока же на счете оставались какие-то деньги, оставалась и надежда, но стремительно таяла вместе с ними.
На самом деле шансы на успех были немалые. Когда Борис открывал короткую позицию в акциях «Норильского Никеля», котировки на этот металл уже с неделю катились под откос, и график акций должен был неизбежно показать схожую динамику. Вначале так и было: счет Бориса плавно подрастал. Потом падение акций остановилось и, к его удивлению, вовсе сменилось ростом. Чем сильнее дорожали акции, тем меньше денег оставалось на его счету, но Борис поначалу даже не волновался: никель продолжал дешеветь, а значит, переворачиваться из «шорта» в «лонг» не имело никакого смысла. Однако акции металлургического комбината дорожали все быстрее, будто дешевеющий металл не имел к ним никакого отношения! Каждый раз, заглядывая в график, устремленный почти вертикально вверх, Борис надеялся, что видит дурной сон, который скоро закончится. Но кошмар продолжался. И только когда ужас перерос в панику, выяснилось, где крылся главный просчет: оказалось, что индекс акций «Норильского Никеля» складывался не только из цен на никель, но еще на медь и палладий, а эти металлы в последние недели сильно подорожали. Рост палладия достиг более ста процентов! И почему Борису раньше не пришло в голову почерпнуть информацию об эмитенте? Это было его первой непростительной ошибкой. Теперь выходило, что акции вряд ли упадут в ближайшее время, а значит, понесенные убытки уже не возместить. Но и закрыть позицию рука не поднималась: ведь известно, что после сильного роста должен быть откат, график должен немного отступить от своего пика. Борис решил, что как только это произойдет, он сразу закроет свой убыточный «шорт». Ждал, надеясь вернуть хоть немного потерянных денег. Но отката не было. Мало того, график цен продолжал неумолимо ползти вверх, ну, а счет таял дальше.
Все было бы не так плохо, если бы деньги на счету принадлежали Борису – тогда бы обнуление его счету не грозило. Но он, уверенный в том, что правильно угадал тенденцию, взял самое большое «плечо», какое только допускалось брокерской компанией: хотел побольше заработать. То есть, грубо говоря, влез в долг. Это было второй непростительной ошибкой.
А третья заключалась в том, что Борис не послушал совета, который дал ему сотрудник брокерской компании перед открытием счета: «Прежде поторгуйте пару месяцев на демо-версии, не заключайте сразу реальных сделок. Это поможет вам разобраться в особенностях торговли. И с короткими позициями не спешите».
Как же было не спешить, когда Борис видел обрушение цен на никель? Не мог же он упустить прибыль, зная, что и акции тоже скоро упадут! Ну и какой смысл было совершать сделку на игрушечные деньги? Ведь тогда и прибыль была бы игрушечной, а ему позарез хотелось получить настоящую! Чтобы выкупить взятый в кредит новенький внедорожник, на котором он уже успел пару раз прокатиться с Лерой по ночным улицам. Что ж, счастье было так близко!
На правом берегу за набережной высилась каменная громада центра города, слева близко к воде подступили ивовые кущи, оставив желающим позагорать лишь узкую полоску песчаного пляжа. Люди таращились на яхту, разглядывали танцующих девушек: не каждый день увидишь такое зрелище. Борис замечал, что большинство взглядов надолго останавливалось на Лере, и ей это определенно нравилось. Она всегда стремилась привлечь к себе внимание и получала наслаждение, купаясь в нем. Не смотреть на нее было невозможно: взгляды устремлялись к броской красавице, да так и застревали беспомощно, как мухи в паутине. И захочешь вырваться, но не тут-то было! Красота ее была такой же липкой.
Щебет прекрасной Ассоль не достигал сознания Бориса, но он делал вид, что слушает, рассеянно кивая и усилием воли сохраняя улыбку на плотно сжатых губах. Наверное, она заметила его отстраненность, потому что вдруг закричала в самое ухо:
– Салют! Смотри, салют! – И, взяв его за подбородок длинными холодными пальцами, потянула, поворачивая влево.
Салют, как же Борис мог забыть об этом! Ведь сам заказал его, назначив время и выбрав место, мимо которого яхта будет проплывать в этот час. С песчаной прибрежной полосы в воздух взлетали разноцветные звезды, взрываясь в вышине и рассыпаясь каскадом искр на фоне потемневшего вечернего неба. Надо же, Борису казалось, что прошло гораздо меньше времени! Лера вывернулась из его рук и помчалась к левому борту, где собралась вся компания. Девчонки визжали и хлопали в ладоши, парни выражали восторг пронзительным свистом. Оставшись один, Борис поспешно выхватил из кармана смартфон, привычным движением пальцев оживил его и уставился на экран. Сердце рухнуло при виде цифр, обозначающих размер его счета. Слишком, слишком мало! Еще немного в таком же темпе – час-другой – и счет обнулится. Холодный пот выступил по всему телу, и Борис тотчас замерз под порывами влажного речного ветра. Смотреть на цифры больше не имело смысла. Борис убрал телефон в карман и посмотрел вверх. Салюта он не видел. Перед его глазами стояла картина выстреливающих в небо зеленых свечей растущего графика акций «Норильского Никеля».
Из ступора Бориса вывел резкий окрик. Друг детства Сашка Разгуляев едва не сбил его с ног мощным тычком в плечо:
– Ну и рожа у тебя! Будто ядерный взрыв увидел, а не салют! Чего такой невеселый? Мало выпил, наверное? Держи! За именинницу!
В руках у Бориса оказался прохладный бокал.
– За именинницу! – нарочито восторженно повторил Борис, возвращая на место сбежавшую улыбку, и залпом проглотил пузырящуюся жидкость. Внезапно его охватило желание излить душу – такое сильное, что молчать не было никакой возможности. Если б Сашка отошел, то Борис, возможно, сумел бы удержать язык за зубами. Но тот как назло облапил его одной рукой, расхохотался, когда их резко понесло в сторону, как перебравших рома матросов, и потребовал, дыша алкогольными парами прямо в лицо:
– Ну-ка выкладывай, че стряслось. С Леркой нелады?
– Нет, она тут ни при чем. Попал я, Саня. Как никогда. Не представляю, как выбираться из этого тухляка.
– Серьезно? Совсем тухляк?
– Тухлее не бывает. – С этими словами Борис выудил телефон и выставил перед глазами друга светящийся экран с информацией о составе своего инвестиционного портфеля. Сашка вгляделся, щурясь, потом присвистнул и удивленно покосился на Бориса.
– Я вижу на твоем счету четыре ляма… По-твоему, это трагедия, что ли? Ты когда успел так разбогатеть? Ни фига себе у тебя тухляк! Мне б такой! Не поделишься, откуда бабосы, а?
– Да погоди, ты не туда посмотрел! – Борис снова поднес телефон к лицу Сашки, едва не ткнув ему в нос. – Четыре ляма – это входящие активы. А текущие? Смотри внимательно. И еще графа «Прибыль/убыток». Видишь, сколько в минусе?
– Э-э-эх… – протянул тот, вникнув в подробности. – Ниче ты даешь! Круто слился. От четырех лямов осталось меньше пятиста тысяч. Это как так тебя угораздило?
– Сам не знаю.
– А нафига полез туда?! Не мог другое применение деньгам найти, что ли?
Кто-то налетел на Бориса со спины. Он обернулся. Не знакомая ему девушка, нависавшая над его плечом с любопытным видом, отшатнулась назад, мгновенно принимая безразличное выражение.
– Отойдем. – Борис взял друга за локоть и потянул в сторону, подальше от разгулявшихся гостей, опасаясь, что их разговор могут подслушать и передать Лере. Нельзя, чтобы она узнала. По крайней мере, не сегодня, не сейчас. Нужно было вначале пережить потерю денег, прежде чем он сможет собраться с духом и объявить ей о своем банкротстве. После чего Лера, конечно, сразу его бросит.
Яхта была небольшой, и найти укромный уголок оказалось нереальной задачей. Они просто встали ко всем спиной, прислонившись к борту, там, где движухи было меньше всего. Вода казалась черным зеркалом, отражая луну и россыпь звезд, противоположный берег тонул во тьме. Шум торжества остался позади и должен был заглушить разговор. Проверив еще раз свой куцый счет и убедившись, что на сегодня торги закончились, а значит, казнь откладывалась на завтра, Борис прерывисто вздохнул и продолжил свою исповедь: