– Да, – тихо отвечает она, на что парень победно заулыбался.
– Ты хочешь остаться с ним наедине? – снова спрашиваю я.
Она отрицательно качает головой, посматривая на него. Она боится.
– Домой проводить?
– Слышь, ты, парень, ты чего тут беседу устроил, проводить, не проводить. Она останется здесь, со мной.
– Сомневаюсь, – спокойно отвечаю я.
– Витка, ты откуда его знаешь? – он сильнее сжимает её руку, а затем отпускает, словно она его обожгла. – Или ты из-за него меня отшила?
Парень решительно идёт на меня, я так понимаю, биться со мной за право обладания этой девчонкой. Мне-то она не нужна, но и оставить я её не
могу. Чёрт, последний раз дрался в студенческие годы, но тогда я был щедро вознаграждён за победу: в ту ночь я лишил Маринку девственности, хотя до этого она семь месяцев меня мариновала. Удар в челюсть возвращает меня в реальность, вот всегда одни неприятности от Маринки, даже от воспоминаний. Отвлёкся – получил. Вита, замерев на месте, широко открытыми глазами смотрела на нас. Ударить в грязь лицом перед девушкой не могу, не привык к такому. Больше удары я не пропускал, недаром я занимался боксом, даже мастера спорта получил. Несколько минут, и соперник лежит на земле, выхаркивая кровь на асфальт, покрытый снегом. Прохожу мимо него, беру Виту под локоть и веду в подъезд. Она дрожащими руками едва попадает магнитным ключом в замок, мы входим. Провожаю до двери и, не говоря ни слова, собираюсь уйти, но девушка задерживает меня за руку.
– Давай губу твою обработаем, кровь идёт, – дрожащим и виноватым голосом шепчет она.
– Оля спит? – вспоминаю, что свет в спальне Ольги ещё горит.
– Не знаю.
– Не пойду. Не хочу её пугать.
– Тогда останься в подъезде, я вынесу перекись сюда.
– Хорошо, – соглашаюсь лишь для того, чтобы успокоить девушку. Пусть обработает рану и с чувством исполненного долга ляжет спать.
Облокачиваюсь спиной о стену, жду Виталину. Прикасаюсь к челюсти, болит, на пальцах остаётся кровь. Вита осторожно открывает дверь и проскальзывает в подъезд. На ней надет махровый халат до пят, из карманов которого торчат флакончик перекиси водорода и ватные диски, а ещё влажные салфетки. Её до сих пор не отпустило, пальцы ещё дрожат. Она с трудом достаёт влажную салфетку и подходит ко мне, чтобы стереть кровь с лица.
– Может, я сам? – шепчу я.
– Я не взяла с собой зеркала, – отвечает она и приступает.
– Кто была эта девушка?
– Моя одногруппница, привезла лекции, которые я пропустила. Завтра зачёт.
– Почему ночью?
Вита бросает на меня недовольный взгляд, но всё же отвечает:
– Она работает в ночном клубе официанткой, после смены заехала.
Девушка не выглядела как официантка. Чтобы носить такую шубу, надо лет двести с подносом бегать между столиками. Не верю. Кем у неё подруга работает и так понятно, вопрос лишь в том, знает ли об этом Вита? Такие подруги ей ни к чему.
– Что за парень?
– А я обязана отвечать? – снова ощетинилась она.
– Нет, не обязана, – то, что я вступился за неё, не делает нас автоматически друзьями.
– А ты что здесь делал? – ожидаемый вопрос. Ответ на него нужно придумать мгновенно.
– Перчатку потерял, когда машину делал.
– Нашёл? – с любопытством и откровенным недоверием она сверлит меня своим взглядом.
– Не-а. Темно. Завтра посмотри, вдруг найдёшь.
– Хорошо. Маме передать?
– Можешь и маме.
– Молчи, опять кровь пошла, – она пальцем стёрла струйку крови. И от соприкосновения кожи к коже у меня перехватило дыхание.
Странные ощущения. Ещё несколько часов назад она была холодная и колкая, как ёжик. И мне хотелось убежать от неё как можно дальше. Сейчас же её словно подменили, мне комфортно рядом с ней. Передо мной нежная и трепетная девушка, которая аккуратно, стараясь не причинить боли, поливает перекисью мою рану и при этом дует на неё. Её губы так близко к моим, что я чувствую аромат её арбузной жвачки. В подъезде полумрак, вдалеке светит единственная лампочка.
Сегодня точно не мой день, я всё пропускаю. Не заметил мгновения, когда Вита наклонилась ко мне и прикоснулась своими губами к моим.
Она меня поцеловала.
Глава 7
Глеб
Девичьи несмелые губы порхают по моим губам, а я стою, как парализованный. На поцелуй не отвечаю. Мягко говоря, неожиданный поворот. Смотрю на прикрытые веки девочки, порхающие реснички и неуверенные касания губ. Придерживая девушку за плечи, медленно отстраняю её от себя. Черт, обидеть не хочется. Но мне этого не нужно. Не моё.
– Вита, это лишнее. Я не рассчитывал на такую благодарность. Перекиси достаточно.
Девушка, смущённо краснея, разворачивается и уходит, тихонько закрывая за собой дверь. А я несколько секунд стою и смотрю на запертую дверь. Херня какая-то. Мне точно это не приснилось? Вроде нет. Прикасаюсь к разбитой губе, больно. Точно, не сплю. Выхожу на улицу: ночь, тишина и пробегающий мимо кот. Бросаю взгляд на место нашей встречи с поклонником Виталины. Капли крови на асфальте замело снегом, будто и не было здесь ничего. Тачка моя так и стоит с открытой нараспашку дверью, даже ключи зажигания в замке. Проверяю, на месте ли документы на машину, кошелёк и ключи от квартиры. Облегчённо вздыхаю. Ничего не пропало. Завожу машину, невольно бросая взгляд на окна спальни Ольги. Свет погашен, спит. А я вот сегодня не усну, даже пытаться не стоит. Кладу голову на руль. Выдыхаю и, подняв голову и выкручивая руль, выезжаю.
Оля и Вита.
Мать и дочь.
Любимая женщина и девушка, которая сама меня поцеловала.
Я такого треша не заказывал.
Это ж какой-то любовный треугольник получается.
Ольга
Я опять сегодня опоздала на работу. Несмело открываю дверь в конференц-зал и проскальзываю в помещение. Виталий Петрович уже вещает сотрудникам о планах на неделю. Света взглядом показывает мне, что она оставила место для меня рядом. И я благодарно киваю в ответ. Присаживаюсь под пристальным и недовольным взглядом начальника. Ну, не любит он, когда мы на летучки опаздываем. Хотя работа у нас такая, не всегда есть возможность вообще присутствовать. Вот Мартынова и Крымова я среди слушателей не наблюдаю, значит, на операции.
– Что-то часто ты опаздывать стала, – шепчет Света. – Любовника завела?
– С ума сошла, – удивлённо смотрю на подругу и обеспокоенно отвечаю. – Вита опять объявила мне холодную войну.
– Что на этот раз?
– Не знаю. Вроде вчера было всё нормально. Вечером разошлись по комнатам, пожелав друг другу спокойной ночи. А утром она, словно тайфун, пролетела мимо меня и ушла, хлопнув дверью. Даже не позавтракала.
– Может, Настя с ней побеседует?
– Я думала об этом. Но боюсь. Вдруг она ещё больше замкнётся.
– А разве может быть хуже?
– Кто знает? Хотя и сейчас невыносимо.
После совещания заведующие отделений уходят на утренний обход пациентов, и я, воспользовавшись моментом, иду в кабинет психотерапевта.
– Насть, есть минутка? – спрашиваю я. – Хотя минутки мне будет маловато.
– Проходи, садись, – улыбается женщина.
– Я хочу поговорить с тобой о личном. Можно?
– Конечно. Не нервничай. Всё, что ты скажешь в этом кабинете, здесь и останется.
– Я об этом даже не переживаю. Просто не знаю, с чего начать.
– Начни с главного. О ком пойдёт речь?
– О Виталине, дочери.
– Хорошо. У неё проблемы с молодым человеком, и ты не знаешь, как подсказать ей тот или иной шаг?
– Я даже не знаю, есть ли у неё этот молодой человек. Мы практически не общаемся.
– Когда это началось?
– Сразу после смерти мужа. Ей было тринадцать, переходный возраст, и ещё такая травма.
– А до этого события какой она была?
– Очень открытая и улыбчивая. Она постоянно хохотала. Была хвостиком у отца, куда он, туда и она. Мы изначально с ней не были достаточно близки. Папа всегда был для неё на первом месте.
– Виталина изменилась сразу, как только узнала о смерти отца? Подумай, это важно. Возможно, её поведению есть другая причина, а ты не видишь, зациклившись на трагедии.
– Замкнулась в себе она сразу, стала тихой и молчаливой. Ушла с головой в учёбу.
– А агрессия по отношению к тебе когда появилась?
– Перед выпускными экзаменами в школе. Где-то через три месяца после похорон. Вита ходила на подготовительные курсы по физике, которые вела её классная руководительница Алёна Николаевна. После одного занятия она вернулась сама не своя, я хорошо это запомнила, потому что до этого в доме было, как в гробу, тихо и спокойно. Мы даже по дому ходили на цыпочках зачем-то и говорили шёпотом. А в тот день она вбежала домой, не закрыла за собой входную дверь, а свою комнату громко захлопнула и впервые закрылась там на замок. На утро она не пошла в школу. Экзамены не сдала.
– Может, между Витой и Алёной Николаевной произошёл конфликт?
– Я не знаю, Насть. Она не делится со мной. Как бы я ни пыталась пойти на диалог, она упорно меня игнорирует. Бывают, конечно, моменты, когда она оттаивает, и мы несколько дней общаемся нормально, но потом опять её переключает. И я не понимаю, что я делаю не так. Я устала оценивать каждое своё действие, обдумывать заранее каждое сказанное ей слово. Я не знаю её, Насть. Я отвратительная мать.
– С оценкой не торопись. Ты хорошая мама. Ты постоянно пытаешься найти точки соприкосновения с дочерью, да, они не все верные, но ты не сдаёшься, ты пытаешься её понять и принять. А это очень важно. Дочь твоя тоже не всегда злится на тебя. Она словно специально держит себя в состоянии отчуждения, но, расслабившись и забывшись об этом, налаживает контакт с тобой. Причин такого поведения множество: обида, разочарование, чувство вины.
– Ну какое у неё может быть чувство вины по отношению ко мне? Она ж тогда была совсем ребёнком.
– Тебе нужно делать всё, чтобы она тебе доверяла. Без доверия она не раскроется перед тобой.
– Понятно, что ничего не понятно. Я ещё больше запуталась.
– Давай начнём с малого. Первые признаки отчуждения появились после совместных занятий с Алёной Николаевной. Так?
– Наверное. Может, она с подругой поссорилась по дороге от репетитора?
– Такой вариант событий тоже возможен, но его мы отработаем позже. Сейчас же попробуй напомнить ей о её классной руководительнице. Скажи, что встретила её случайно на улице. Посмотри на реакцию. Внимательно следи за мимикой, жестами и интонацией. Потом расскажешь всё подробно, и мы обдумаем, как действовать дальше.
– Мне сегодня об этом спросить?
– Необязательно. Желательно в непринужденной и расположенной к беседе обстановке.
– Такие моменты у нас крайне редки, но я постараюсь. Спасибо, что выслушала.
– Молодец, что пришла.
Выйдя из кабинета подруги, я направилась в регистратуру. Нужно заполнить несколько журналов, пока я от начальника не получила.
– Оль, привет, – мужские руки обнимают меня за плечи.
– Привет, Олег. На операции был?
– Да.
– Ты по делу или просто решил пройтись со мной под ручку?
– Выдай Крымову пачку масок. Нечего ему людей пугать своей физиономией.
– А что случилось? – обеспокоенно спрашиваю я.
– А ты его ещё с утра не видела?
– Нет.
– Ну, тогда полюбуйся, – взглядом показывает в сторону ординаторской, и я поворачиваю голову.
Глава 8
Глеб
Выходя из ординаторской, я сталкиваюсь с Олегом и Ольгой. Оля, замерев, смотрит на меня обеспокоенным взглядом. По выражению понимаю, что хочет о многом спросить, но сдерживается, стоя рядом с коллегой.
– Ну что, Крымов, пошли, маски выдам.
– Слушаюсь, Ольга Александровна, – иду следом за ней, держась на несколько шагов позади.
– Идите, идите, – кричит нам вслед Мартынов. – Глеб, через полчаса плановая операция.
– Я помню, – бурчу в ответ.
Радует, что коллеги поддерживают меня в стремлении покорить сердце этой женщины с огненными волосами.
Оля идёт впереди меня, покачивая бёдрами, и я с трудом отвожу взгляд от её пятой точки. Она достаёт из кармана белого халата ключи от кабинета, открывает дверь и входит, оставляя дверь открытой для меня. Я захожу, закрывая плотно за собой дверь.
– Что случилось? – спрашивает Оля, стоя ко мне спиной. Ищет в шкафу с медикаментами коробку с масками.
– Подрался, – коротко отвечаю я, подходя ближе.
Встаю позади неё. Ольга нагибается немного, чтобы достать коробку с самой нижней полки. Но, почувствовав меня за спиной, выпрямляется и отходит в сторону. Жаль, очень красиво смотрелась она в этой позе.
– Достань, пожалуйста, – просит она меня, указывая взглядом на полку.
– Какую именно? – спрашиваю, смотря на стоящие на нужной полке коробки.
– С синей полосой.
– Готово, – ставлю коробку на письменный стол.
Оля берёт ножницы и вскрывает её. Достаёт упаковку медицинских масок и протягивает мне.
– Спасибо, – отвечаю я, собираясь уходить.
– Подожди. Я мазь тебе дам, она очень хорошая, через пару дней всё пройдёт.
Оля подходит к другому шкафу и достаёт тюбик с мазью, протягивает его мне.
– Намажешь? – предлагаю я.
– Я? – удивлённо переспрашивает она.
– Ты, – мы смотрим друг другу в глаза. В её взгляде смятение и растерянность, в моём – просьба. Мольба о прикосновении, простом и мимолётном. Но оно мне жизненно необходимо. Хочу почувствовать кожей касание её пальцев к моим губам.
– Ну хорошо, – сдаётся она. – Присядь на стул.
Я сажусь в её рабочее кресло, Оля встаёт передо мной, и я раздвигаю свои ноги шире, чтобы она могла ещё ближе подойти ко мне. И она делает этот шаг. Чёрт, я тащусь от этой близости.
Она открывает тюбик и кладёт крышечку на стол.
А мне хочется положить свои ладони на её талию.
Она выдавливает немного мази на свой пальчик.
Опустить бы руки по её бёдрам вниз.
Она накладывает мазь тонким слоем на рану.
Мечтаю залезть своими шаловливыми ручками под её халат.
Закрывает мазь.
Еще мгновение и я посажу её на этот стол и буду целовать, забыв о ране на губе.
Оля делает шаг назад. Хватаюсь за подол халата, не позволяя отойти дальше. Оля удивлённо смотрит на меня.
– Жжёт. Подуй, – шепчу я.
– Крымов, мазь с охлаждающим эффектом. Жжения быть не должно.
– Ну пожалей меня, Оль, – смотрю на неё жалостливо и умоляюще.
– Глеб, прекращай играться. Отпусти.
– А если не отпущу, – дергаю халат на себя, заставляя Ольгу вернуться ко мне.
– Зачем ты опять начинаешь? Я тебе уже много раз повторяла, что между нами ничего никогда не будет.
– А я тебе много раз говорил, что будет. Я не отстану. Я тебя люблю.
– Не бросайся такими словами.
– Ты ещё скажи, что я слишком молод, чтобы знать, что такое любовь.
– Возможно.
Ну ни хрена себе заявление!!!
– Во сколько лет ты вышла замуж?
– В восемнадцать.
– Твой муж тебя любил?
– Конечно.
– Сколько лет ему было, когда он впервые признался тебе в любви?
– Двадцать.
– Тогда ты сама себе противоречишь. Значит, он в двадцать знал, что такое любовь, а я в свои двадцать пять не знаю. Я молод, а он каким был?
– Он был молод, и я была молода.
– Значит, не во мне дело. Это ты себя считаешь слишком старой для меня. Угадал?
– Я никогда этого от тебя не скрывала. Я старше тебя и априори не подхожу тебе.
– А как же любви все возрасты покорны? Или после тридцати эта функция отключается?
– Глеб, ты мне неинтересен, – говорит она, опуская взгляд в пол.
– Врёшь, Оля, – я встаю со стула. – Это я знаю точно, – беру её за подбородок и заставляю смотреть мне в глаза. – И пока я в этом уверен, в покое я тебя не оставлю.
Больше не хочу слушать её чушь о разнице в возрасте, ухожу, оставляя её наедине с её тараканами, которых мне надо чем-то вытравить.