Я так и лежал лицом в низ, боясь потерять перламутровые глаза из памяти, пока мать не позвала обедать.
– Иду. – Я поднялся и пошел на кухню.
– На тебе лица нет, Витюша. – Маман заботливо и жалеючи посмотрела на меня.
– Я знаю. И аппетита нет.
– Поешь, аппетит приходит во время еды. С чесночком, как ты любишь. – Мама придвинула мне тарелку с остро пахнущим харчо.
– Ладно, поем. Пахнет вкусно. – Я начал механически хлебать. – Мам, я в тренажерке с людьми познакомился, работу предложили на неделю вахтой. Говорят, хорошо платят.
– Вахтой? А чего делать-то? – Удивилась она.
– Помощником бурильщика. – Соврал я.
– А ты умеешь-то хоть что-нибудь?
– Сказали, научат, а потом еще и поспособствуют, если покажу себя, поступлению в профильный вуз.
– Да. – Мать присела рядом. – А что, мне нравится. У них вон, у всех зарплаты нормальные, все на иномарках и при квартирах. Я была бы рада, если бы у тебя получилось. А мне что, надо тебе вещей приготовить на неделю?
– Ничего не надо, сказали, спецодежду дадут. – Меня несло.
Я так не врал матери никогда, и мне было стыдно.
– И что, Витюш, тебя это выбило из колеи? Почему сразу не сказал?
– Не знаю. Привык я с тобой жить. Менять уже ничего не хочется.
– Дурачок. – Мать потрепала меня за волосы. – Всю жизнь за мамкой не проживешь. Я рада.
– Правда? – Я посмотрел на нее, как в последний раз, на всякий случай.
Кажется, мои «смородинки» выразили всю полноту чувств. Мать сорвалась с места и прижала меня к себе.
– Какой ты… взрослый. – Всхлипнула она. – Я тобой так горжусь.
У меня тоже выступили слезы. Я представил, как мать останется одна по моей глупой прихоти и стало ее так жалко, что впору обещать не ехать ни на какую вахту.
– Разбогатеешь, глядишь, какая и посмотрит на тебя. – Сквозь слезы произнесла маман.
Эта реплика снова вернула мне хладнокровие и чистоту сознания, убедив в том, что перемены нужны. Когда я снова посмотрел на мать, мои глаза были сухими и полными решимости.
– Ну, да, только на это надеяться и осталось.
– Витюш, ты что, обиделся? Я же трезво на вещи смотрю. Ну, не повезло нам, не красавец ты, значит надо привлекать вторую половинку иначе. Сколько стариков безобразных женятся на молодухах, а всё деньги. Это ты с первого взгляда не красавец, а поживет с тобой кто и будет иначе на тебя смотреть. Я вот, не вижу ничего такого в тебе.
– Ладно, мам. Пусть будет, как будет.
– Молодец, Витька, молодец. Настоящий мужик.
– Пойду, погамаю до вечера. Если надо, что сделать по дому, стучи в тыкву, а то я в наушниках.
– Да ничего сегодня не надо. Я уже убралась, обед сварила. Пойду к Варваре схожу, поболтаю.
– Угу.
Я закрыл за собой дверь спальни, сел за стол и включил компьютер. Мысли, конечно, были совсем не об играх. Когда перед тобой открывается бездна неизвестности, манящая обещаниями, невольно мелкие житейские радости отодвинутся на второй план. Весь мир с ног на голову. Вроде бы ты знаешь про космос, планеты, системы, галактики и прочее, а тут, бац, и тебе рассказывают, что все это бесконечно малая часть настоящего мира. Который не такой уж и физический, а многогранный и человеческое воображение работает в нем, как устройство перехода, не требуя мегаватт мощности.
И, конечно же, думал о своей судьбе. Решение я уже принял и не хотел истязать себя сомнениями, поэтому старался думать только о том, что предстоит пережить, и каким образом я изменюсь. Какая-то фантастическая трансформация внешности или же операция, которая произойдет без последствий, благодаря искуплению каких-то там прошлых грехов. Мне, в принципе, было без разницы. Матери своей я бы сказал, что соврал про вахту и был на пластической операции. С паспортом было бы сложнее. Остальное меня не волновало. Уехал бы в другой город, и никто не удивлялся моим преображениям.
На всякий случай, я попытался поискать информацию об Эрле в интернете. Конкретно о ней ничего не было. Имя греческое, означает «эфирная», что в ее ситуации понятно. Скорее выдуманное, взятое со смыслом. Мне бы подошло Квазимода, Шрек, Румпельштицхен, а ей… вряд ли в современном мире ее можно было с кем-то сравнить. Может быть какие-нибудь древнегреческие полубогини, или наяды были вровень с ее красотой. Мне снова представились ее глаза, наполненные светящимся бирюзоввым перламутром. Не, она точно не отсюда.
Мне захотелось гордиться собой, из-за того, что на меня пал ее выбор, но критерий его охлаждал мой порыв. Из всех уродов, видимо, я самый уродливый. Самый достойный жалости. Ничего, семь дней каких-то испытаний и все будет иначе. Мне не привыкать. Один круг ада я уже прошел, пережив насмешки. Красивее не стал снаружи, но зато внутри появился стержень и уверенность, что любое испытание можно пережить.
Я вынул из кармана пакетик с камешком и рассмотрел его на свет. Вынул и проверил на зуб. Вдруг мне подсунули наркоту, и вся эта история с Эрлой просто красивая замануха для наивного паренька. Камень на вкус был как и положено камню, безвкусный. Я подумал об Эрле и вдруг ощутил, как стены моей комнаты начали растворяться. Это меня здорово напугало и как будто от испуга все встало на место. Стены вновь обрели материальность. Камень работал.
Я убрал его в карман и впечатленный подтверждением слов незнакомки, сидел еще с полчаса, не двигаясь, борясь с желанием снова испытать камень в деле. Только мысли о матери, которая обнаружит пустую комнату, не дали мне этого сделать. Нельзя было так поступить с ней. Еще неизвестно кому из нас было тяжелее перенести издевки надо мной. Я вышел из спальни. Мать уже вернулась от подруги.
– Мам, хочешь, я схожу в магазин за пирожным?
– Да, поздно уже Витюш сладкое лопать на ночь. – Она что-то вязала сидя перед телевизором, надев на самый кончик носа очки.
– Сегодня можно.
– Как хочешь. – Маман подняла голову на меня и посмотрела с интересом. – Ты сегодня какой-то загадочный. Может, ты мне всё-таки что-то не договариваешь?
– Не, мам, все как всегда.
Я выскочил в подъезд, чтобы она не заметила мое смущение, которое могло еще сильнее убедить ее в своих подозрениях. Вечерело. Из кондитерской доносился бесподобный запах стряпни. Его как будто специально выдували из кухни мощным вентилятором, чтобы любой человек в округе, учуявщий его, терял самообладание и непременно заходил в кондитерскую.
– Мне два тех пирожных, пожалуйста. – Попросил я продавщицу в белом колпаке с вышитым на нем вензелем заведения.
Женщина бросила на меня взгляд, который я привык видеть по многу раз за день. В нем была усмешка, брезгливость и жалость. А мне было уже все равно. Одной ногой я чувствовал себя не здесь, не с этими людьми, оценка которых для меня совсем перестала что-то значить. Я посмотрел на нее не так, как обычно, без всякой тени смущения и немого извинения за то, что я такой, а как на равную или даже ниже себя, потому что не брал на себя ответственность оценивать ее внешность.
Кажется, она прочла в моем взгляде проявившееся безразличие и это ее разозлило. Она небрежно толкнула мне пирожные и назвала сумму. Вот так, тобой интересуются, пока ты вызываешь жалость, как только ты показываешь, что не нуждаешься в ней, сразу начинаешь бесить. Я рассчитался и забрал пирожные.
– Так-то не Ален Делон, а растолстеет, так и вообще страшилой станет. – Услышал я в спину нарочито громкий комментарий.
Поверьте, но впервые я рассмеялся без всякой тени скорби, будто страшный «я» был уже в прошлом.
По дороге до меня хотели докопаться два местных алкоголика, которым я как-то пару раз давал денег. Уверенные, в том, что они держат меня в страхе, с ходу попытались наехать при помощи угроз. Не останавливаясь, я нахамил им и пообещал отмутызгать каждого, но завтра, а пока мне было некогда. Алкаши замерли в растерянности, думая о том, куда катится этот мир.
Мать уже согрела чайник. Мы с ней дружно посидели, вспоминая прошлое. Временами она смотрела на меня, как будто видела впервые, но ничего не спрашивала, хотя я видел, что ей хочется. Разошлись по спальням далеко за полночь. Я уснул не сразу. Предчувствие перемен будоражило, но и сомнениям было место, и жалости к себе и родительнице.
Будильник прозвенел для меня, как выстрел. Я вскочил. Сердце непривычно громко стучало в висках. Тяжко чувствовать, что момент, до которого еще вчера была целая ночь, наступил. В открытое окно доносились привычные звуки города. На кровати лежал теплый прямоугольник солнечного света. Родная обстановка комнаты, создаваемая мной из года в год по мере взросления, вкупе со всем остальным, умоляла меня остаться.
Нет! Слабостям больше нет места в моей жизни. Уютно быть тем, кем привык, но это путь по наклонной вниз. Пора подойти к зеркалу и честно признаться себе, что такой ты себе не нравишься. Жить в норе из своих ограничений, не видя белый свет, воспринимать только часть его, ту, которая не задевает больное самолюбие. Так больше нельзя. Хватит быть игрушкой в руках судьбы, пора взять на себя ответственность за обстоятельства и не взирая ни на что, парить белым облаком по жизни в свое удовольствие.
Мать зашумела на кухне кофеваркой. Она никогда так рано не вставала. Почувствовала важность момента. Я постарался казаться ей обычным, чтобы не вызвать ненужного беспокойства, но разве скроешь от нее. Она знала меня, как облупленного.
– Волнуешься?
– Вроде, нет.
– Я вижу, что волнуешься. Все будет хорошо, Витюш. Не так просто все поменять в своей жизни, но чтобы результат был, менять все равно надо. Ты же умненький, ты достоин лучшей жизни, чем я могу тебе дать.
Мать говорила все в точку, хотя понятия не имела, как ее напутствие подходит под мою ситуацию. Оно окончательно развеяло мои сомнения и даже подняло настроение. Нервный тремор в конечностях успокоился, и я с повеселевшим видом уселся завтракать. Мы поговорили с матерью о разном. Она подкладывала мне гренки, обжаренные с яйцом, а я ел их, как в первый раз, смакуя привычный вкус.
– За тобой заедут? – Спросила она, когда я тяжело выдохнув, откинулся на спинку стула.
– Сам. – Ответил я на коротком выдохе.
Переел напоследок. Перед тем, как выйти из дома я проверил электронную почту. Как обычно, одни рассылки. Бесцельно пошарил по сайтам. Хотелось еще немного задержаться в привычных вещах. Думаю, вы бы на моем месте поступили бы так же. И вдруг, как молния, меня пронзило предположение, что пока я тяну время, Эрла устанет ждать и наберет других несчастных, которые примут ее предложение.
Я быстро оделся, взял телефон, деньги, сумку с документами, чтобы успокоить бдительность матери. Она стояла рядом и с набирающимися в глаза слезами, следила за мной. Я обулся и поднялся, чтобы поцеловать ее.
– Давай, мам, пока. Через неделю увидимся. – Я чмокнул ее в щеку.
– Ты, Витька, прямо на глазах меняешься. Мужчиной становишься.
– Ну, мужчиной, так мужчиной.
Я открыл дверь. Из подъезда потянуло сквозняком. В комнатах громко хлопнули створки закрывшихся окон.
– Ветер перемен. – Прокомментировал я этот момент. – Я пошел.
– С богом, Витюш. Звони.
– А, да мам, меня предупредили, что вышки в поле, там связи нет.
– Как нет? – Мать испуганно посмотрела на меня. – А как же…
– Ничего, неделю вытерпим.
Я еще раз поцеловал ее в щеку и побежал вниз по ступенькам. Спешил из-за страха не успеть, хотя договоренность с Эрлой была. Мало ли, наберет нужную квоту уродцев и отправится по кругам ада без меня. Мне хотелось верить, что я ее чем-то зацепил, но поставив себя на ее место, понял, что мог зацепить только сочувствием.
Я был уверен, что мать смотрит мне в спину, поэтому сделал вид, что иду в сторону остановки общественного транспорта. Народу с утра уже было много. Люди давились в переполненных автобусах, чтобы успеть на работу. Я сел на лавку внутри остановочной будки. Все потенциальные пассажиры стояли ко мне спиной, в позе высокого старта, повернув головы налево, в ожидании своего автобуса. Я был среди них, но не одним из них.
Вынул из кармана пакетик с камнем. Выложил кристалл на ладонь и представил большие и выразительные глаза Эрлы. Обстановка не сразу дала мне сконцентрироваться на них. А может быть, прошло время, и их образ побледнел. Я не хотел, чтобы он бледнел. Мне нравилось видеть их. Как две путеводные звезды во мраке космоса.
Я добавил к желанию видеть глаза тепло чувств, которые они у меня вызывали и это сработало. Люди и шум с дороги отдалились, стены остановки задрожали, как в утреннем мареве и вдруг все исчезло. Не прошло ровно нисколько времени, а я уже сидел в какой-то каменной беседке, рядом с которой журчал небольшой водопад, впадая в пруд с цветущими кувшинками. У пруда стояла Эрла.
Глава 3. «Жорж»
В городской администрации Транзабара было, как всегда, многолюдно. Новенькие, несмотря на свое разнообразное происхождение, все как один имели одинаковое испуганно-потерянное выражение лица. Как же жестоко было знать, что их ждет катапульта и далее суровый бег от самих себя прежних, к самим себе настоящим, без всякой возможности помочь.
Змея пришлось взять на руки, чтобы крупные люди, произошедшие от разных жвачных млекопитающих, случайно не раздавили его.
– Что-то сегодня особенно многолюдно. – Заметила кошка. – Наверное, Археорису, будет совсем не до нас.
Так звали цаплеобразного чиновника, отвечающего в городе миров за внутреннюю безопасность. Мне он напоминал китайца из-за того, что на нем всегда была надета шапочка с перышком и ярко-зеленый халат с вышивкой, отороченный красной окантовкой. Мудрости в нем и вправду было, как в каком-нибудь Конфуции. Говорил он мало, всегда по делу и слушал очень внимательно. Мне всегда казалось, что мир вокруг себя он видит совсем иначе, чем я. Он будто понимал суть вещей и событий намного глубже. Думаю, потому он и взялся за роль чиновника, чтобы держать нашу разномастную шушеру в подобии порядка.
Археорис, как ни странно, не был занят новенькими и даже обрадовался нашему визиту. Антош здесь бывал чаще нас и потому пернатый чиновник первым поздоровался с ним.
– Всегда рад, когда люди сами приходят ко мне. Хуже, когда их приходится доставлять. Какие идеи привели вас сюда? – Археорис поздоровался с каждым, похлопав дружески белым крылом.
– Ну, идея простая, нам хочется найти для себя занятие, в котором можно было бы с пользой использовать наше умение ходить по мирам. – Просто и понятно объяснил змей причину нашего визита. – Устали мы от безделья, от бесцельного использования нашего умения.
Пернатый раскрыл клюв и издал несколько резких птичьих звуков. Видимо, это был смех.
– Очень рад, что этот момент настал. – Не совсем понятно изъяснился чиновник. То ли ему понравилось, что нам все надоело, то ли он говорил про визит. – До того, как вы нашли дорогу в город миров и перебирали их один за другим, не задумывались ли вы остановиться в своем поиске? – Археорис по очереди заглянул каждому из нас в глаза.
В этот момент, когда его желтые глаза пронзительным взглядом микроскопического зрачка вывернули наизнанку мои мысли, я почувствовал себя лягушкой, на которую прицелилась цапля.
– Признаюсь, моменты слабости были. – Признался я. – У каждого из нас были такие моменты. В особенности, когда мы смогли вернуться домой.
– Очень правильное разграничение по смыслу. – Похвалил меня чиновник.
– Спасибо. – Гордый собой, я выпрямил спину.
– Это был первый серьезный этап превращения нас в настоящих иномирцев. – Змей тоже захотел себе порцию комплиментов.
– Вот именно, в настоящих. Умное замечание. – В кармане чиновника было бесконечное количество комплиментов. – Иномирец, не нашедший путь в Транзабар не считается настоящим, потому что он не познал сути своего умения. Он как воин, которому дали кусок железа, чтобы он выковал себе меч, но тот решил, что ему достаточно махать необработанным куском, чтобы постичь искусство.
– А вы это к чему? – Ляля запуталась в иносказаниях.
– Хороший вопрос, молодец. – Археорис махнул в ее сторону крылом.
Кошка немного смутилась.
– Есть большое количество так называемых иномирцев, которые замерли в определенной стадии, решив, что им этого достаточно. Подавляющее большинство из них безвредно. Снуют между мирами, предаваясь маленьким хулиганским радостям. Но есть, как вы можете догадаться, совсем другие иномирцы, для которых возможность переходить из мира в мир становится способом безнаказанного удовлетворения самых низменных желаний и запросов нездоровой психики. И таких тоже немало. Иномирец без правильной цели быстро превращается в преступника. Получив азы умения, он останавливается в развитии, занимаясь только использованием его в своих гнусных замыслах.