Васильки – довольно крупный поселок. С почтой, аптекой, магазинами. В дачный сезон здесь дополнительно открывается с десяток ларьков, киосков и прочих торговых точек, а также пивбар, которому в этой истории принадлежит далеко не последняя роль. Поселок вытянут с севера на юг этаким полумесяцем, охватывающим озеро с восточного берега.
Само озеро и вправду имеет форму большого, почти правильного овала. Его чаша лежит в низинке, образованной склонами пологих, поросших соснами холмов и песчаных дюн. Песок здесь особенный – чистейший, рассыпчатый, почти белый, сверкающий на солнце, будто мириады крошечных жемчужин. На пляже в погожий день яблоку негде упасть.
Зато противоположный берег – западный – почти не тронут цивилизацией. Буквально к воде подступает густой буреломный лес. Говорили, что берег там топкий, болотистый, и что в прибрежных камышовых зарослях водится самая опасная в наших краях разновидность гадюки. Впрочем, нельзя исключить, что эти слухи намеренно распускали местные жители, дабы отвадить от урожайного леса заезжих грибников и сборщиков ягод.
Как бы там ни было, в последние годы Васильки определенно вошли в моду. Многие участки скупили здесь состоятельные горожане, возведя особняки в два и даже в три этажа с вычурными балконами, параболическими антеннами и высоченными заборами. В то же время сохранилось немало деревянных домиков с мансардами и верандами в стиле “дядя Ваня”. Вот один из таких домиков – старый, но отнюдь не ветхий, двухэтажный – и купил Ухватов, причем совсем недавно, в позапрошлом году. То есть здесь, в Васильках, Ухватов был практически новоселом. На тот момент, разумеется. Прошу запомнить это обстоятельство…
Его участок располагался в центральной, наиболее благоустроенной части поселка, в пяти минутах ходьбы от озера, образуя один из углов довольно бойкого перекрестка. Примыкающие соседние участки были застроены новыми кирпичными особняками с кирпичными же высокими заборами и раздвижными металлическими воротами. Видимо, с целью доказать, что и он не лыком шит, Ухватов обнес свои владения – еще в первый год – новым, поистине царским забором с фигурной решеткой на каменных столбах. Кроме забора, Ухватов поставил кирпичный гараж и бревенчатую баньку, после чего пыл новосела в нем несколько улегся. А может, просто не было денег на постройку дома.
Попутно подчеркну, что дом стоял в глубине участка, половину которого занимали ухоженные грядки. Имелся также небольшой сад, малинник, кусты смородины и крыжовника. Вдоль дальнего забора выстроились в ряд несколько сарайчиков, оставшихся, очевидно, от старого хозяина, а напротив веранды поднялась летняя кухня.
Хотя перекресток перед ухватовской дачей, как я уже отмечал, был бойким местом, всё же в качестве наблюдательного пункта, он, конечно, не годился. А я вдруг понял, что должен знать все-все о порядках в доме. Мне требовалась некая скрытная дозорная точка, откуда я мог бы вести свою слежку в любой час дня и ночи, не вызывая ничьих подозрений.
Какие проблемы? Пространственное воображение у меня развито неплохо. Изучив окрестности, я без труда вычислил несколько дач, вполне отвечающих моим намерениям. Хозяйка одной из них, одинокая болезненная старушка, сдала мне на весь сезон отдельную комнатку в мансарде, которую правильнее было бы назвать голубятней. Но это было именно то, что я искал.
Отмечу мимоходом, что в ту пору я зарабатывал вполне сносно, потребности же имел самые скромные. Поэтому я мог позволить себе некоторые расходы, требующиеся для продолжения этого благого дела.
Дача, где я обосновался, находилась через два переулка от ухватовской и на первый взгляд никак не подходила для моей цели, тем более что помимо садовых деревьев по всему поселку поднимались высоченные тополя, липы, сосны и ели. Но расчет мой был точен. Из окна моей комнатушки через просветы в разлапистых ветвях просматривалась значительная часть ухватовского двора, в том числе ворота, крыльцо и балкончик над ним. Конечно, расстояние было великовато. Но я и не собирался напрягать зрение. По объявлению в газете я купил у одного отставного шкипера трофейный морской бинокль, и когда посмотрел на ухватовскии дом через мощную оптику, то испытал эффект личного присутствия.
Чтобы ненароком не выдать себя блеском линз, я приспособил двойные тюлевые занавески, после чего самозабвенно отдался процессу наблюдения, порой не отлучаясь из своей комнатушки сутками, забывая про сон и пищу, благо никто мне не мешал: хозяйка физически не могла подняться по шаткой лесенке наверх, а другие жильцы проводили дни напролет на озере – лето в тот год выдалось необычайно жарким.
Занявшись регулярной слежкой, я еще не имел никакого определенного замысла. Одно только я знал твердо: высшая справедливость должна восторжествовать!
Довольно быстро удалось выяснить, что постоянных жильцов на интересующей меня даче всего четверо.
Самого Ухватова я покуда не буду касаться, об этом негодяе мне еще придется немало говорить отдельно. Начну с Анны.
Это была миловидная, еще молодая женщина – стройная, светловолосая, голубоглазая, с легкой поступью и мягкими манерами. При другом муже она, в ее возрасте, расцвела бы как яркий цветок, стала бы счастливой хозяйкой дружного дома, блистала бы в кругу друзей и знакомых. Но этот подлец просто изводил ее. Психика этой утонченной, неспособной на резкий отпор женщины находилась в течение длительного времени под прессом беспардонного хамства. Когда-то, я уже говорил, она подписала в силу ряда причин невыгодный для себя брачный контракт. Тогда это казалось пустой формальностью. Тем более что поначалу Ухватов весьма искусно изображал из себя джентльмена, рыцаря. Этот тип даже настоял, чтобы жена не работала. Этакий широкий жест с его стороны. И вот все это аукнулось. Сделавшись домохозяйкой, Анна утратила профессиональную квалификацию, растеряла прежние связи и, наконец, всецело подчинилась воле своего мужа-самодура. Чем он и воспользовался со временем. Охладев к жене, этот негодяй повел дело к разводу, задумав, однако, выставить Анну, это небесное создание, в роли неверной супруги. Каков мерзавец!
Анне же, с ее слабой волей и трепетной душой, просто некуда было уходить, не на кого было опереться в огромном равнодушном городе, и оставалось только ждать, что все как-то образуется само собой.
Она курила почти беспрерывно и пригоршнями глотала таблетки. Словно пытаясь забыться, с головой ушла в домашнее хозяйство, вникая в каждую мелочь по кухне, саду, огороду… Она практически не позволяла себе никаких развлечений. Даже на озеро никогда не ходила в одиночку, опасаясь, что заигрывания со стороны незнакомых мужчин еще более осложнят ее взаимоотношения с мужем. А заигрывать с ней пытались очень многие, ибо фигура у нее была, как это говорят всякого рода пошляки, по разряду фотомоделей. Но этот негодяй Ухватов, похоже, не замечал ее достоинств. Спали они в разных комнатах. Он демонстративно пренебрегал ею как женщиной. Бедняжка! Ее психика была на пределе. Периодически с ней случалась тихая истерика. Порой я наблюдал, как Анна, запершись в своей комнате, рыдала в подушку. И тогда мое сердце обливалось кровью…
– Я намеренно с такими подробностями рассказал, каким унижениям подвергалась эта еще молодая, привлекательная женщина, – подчеркнул Михаил, – чтобы вы лишний раз убедились в гнусной сущности негодяя Ухватова, для которого никакое наказание не показалось бы слишком жестоким.
Кроме хозяев, в доме обитала еще одна семейная пара. Назову их условно – Садовник и Стряпуха. Как я выяснил позднее, это были дальние родственники Ухватова, потерявшие свой дом и все нажитое в одной из «горячих точек». Ухватов приютил их и обогрел, но взамен потребовал верной службы. И опять же не прогадал. Эти двое фактически стали ему слугами, лакеями, да еще почитали его за благодетеля. Они-то и выполняли основную часть физической работы по дому.
Садовник – жилистый и угрюмый, немногословный мужчина раннепенсионного возраста – возделывал грядки и колол дрова, топил баню и чинил электропроводку. Несколько раз я видел, как он копается в моторе «Форда». Такой вот мастер на все руки. За ворота дачи он выходил крайне редко. Похоже, его мучила бессонница, но довольно своеобразная. Лишенный нормального сна, он клевал носом целый день, дремал на ходу, а присев где-нибудь в уголке или на крылечке, мог совершенно отключиться, но не более чем на 5-10 минут. Анну он как бы не замечал, но при нечаянных встречах с ней отступал далеко в сторону.
Стряпуха – низенькая толстушка, бойкая и смешливая – готовила, стирала и убирала, видя, кажется, в том свое предназначение на земле и охотно принимая его. Анну она всегда привечала ласково, но не из духа противоречия, а в силу своего покладистого, добродушного нрава, да еще почитая в той существо иного, более высокого рода – хозяйку. Спать Стряпуха ложилась сразу же после девяти вечера, спала как мертвая, вставала с петухами и тут же принималась хлопотать по дому, стараясь, однако, лишний раз не грюкнуть сковородой или ведром.
Хозяева спали наверху, хотя и в разных комнатах. Садовник и Стряпуха – внизу.
Имелся, впрочем, и пятый обитатель дачи – свирепого вида пес афганской породы по кличке Леонард, огромный, как теленок, и лохматый, как медведь, – вполне подходящая особь на роль собаки Баскервилей. Всю ночь он носился по участку, возникая в самых неожиданных уголках и злобно рыча на запоздалых прохожих.
Глава четвертая. ПОРЯДКИ В ДОМЕ
Однажды я подсмотрел в свой бинокль любопытную сценку.
Поздним вечером некий пьянчуга остановился у решетки ухватовской дачи и принялся водить по металлическим прутьям какой-то железкой. Прыжки Леонарда, похоже, доставляли «музыканту» истинное удовольствие.
На шум вышел Садовник. Он, видимо, попросил пьяного убираться прочь подобру-поздорову, но тот все хорохорился. Садовник ушел в дом и через минуту вернулся с ружьем, вид которого лишь раззадорил выпивоху. Тогда Садовник повесил ружье на сук и спокойно вышел за калитку. Причем Леонарда с собой не взял, хотя тот так и рвался на улицу. Пьянчуга оказался агрессивным и принялся грозно размахивать кулаками. Садовник, однако, ничуть не стушевался и ловко заломил тому руку за спину, затем вытолкал его к противоположному углу перекрестка, резким ударом в челюсть уложил в кусты, а сам как ни в чем не бывало вернулся на участок. Пострадавший, замечу, поднялся лишь через пару часов, заметно протрезвев и притихнув.
Этот случай показал мне, что Садовник – человек серьезный. И еще: в доме имелось оружие, которым, вероятно, Садовник умел пользоваться.
Не скажу, что эти выводы меня обрадовали. Но и не огорчили. Я ведь не собирался решать это дело силой. Ну какой из меня гладиатор?! Смешно! Я рассчитывал взять другим, а пока продолжил свои наблюдения.
Ухватов вел совершенно беспорядочный образ жизни, домочадцы же вынуждены были подстраиваться под его непредсказуемый режим.
Например, иной раз он выезжал по делам в семь утра, а иногда спал до полудня. Возвращался тоже по-разному – то в шесть вечера, то после двух ночи. Все субботы и многие воскресенья были у него рабочими, но иной будний день он целиком проводил дома. Примерно раз в неделю, обычно вечером, но иногда и с полудня, он принимал гостей. Собирались, как правило, мужчины его круга: трое-четверо-пятеро. Иногда гости приезжали с дамами. Какие-то лица мелькали постоянно, другие появлялись эпизодически. Стол обычно накрывали на улице. Чаще готовили шашлыки, но иногда подавали плов или пельмени. Нередко угощению предшествовала баня. Тогда Садовник перевоплощался в банщика и хлестал парящихся веничком, разминал хозяину косточки, сгонял с того жирок. Иногда Садовника тоже приглашали к столу, но это не было правилом. А вот Стряпуха за общий стол не садилась никогда, хотя ее, кажется, тоже приглашали. Из напитков Ухватов отдавал предпочтение пиву и в целом знал меру, но иногда под настроение да под шашлычки мог один осушить бутылку-другую водки. Без особых для себя последствий. Разве что назавтра, выезжая в город, глотал «Антиполицай». Своих гостей Ухватов, непременно водил на озеро, иногда дважды, а то и трижды за вечер.
Вообще же купание в водах озера было для него неким ритуалом, настоящим священнодействием.
Вот что еще чрезвычайно важно для понимания последующих событий. Весь наряд Ухватова, отправляющегося из дома на озеро, состоял из узких плавок, разношенных сандалий и широкополой соломенной шляпы. В таком виде он передвигался и по поселку, никого не стесняясь. Он вообще, едва добравшись из города до дачи, первым делом сбрасывал с себя всю одежду и облачался в свой пляжный комплект. Если в гости ожидались одни мужчины, то он и встречал их так. Если приезжали с дамами, то ради приличия он надевал спортивные брюки и легкую безрукавку, но после третьей рюмки сбрасывал все это с шутками и прибаутками.
Вместе с тем – вот странность – он всячески избегал солнца, держась в тени деревьев, а на озере норовил расположиться где-нибудь под сосной, да и соломенную шляпу не снимал, днем даже плавал в ней. Поэтому его все еще мощное, но уже заметно погрузневшее, оплывающее тело было белым, как у какой-нибудь затворницы, и резко выделялось своей белизной среди прочих загорающих. Думаю, именно из-за этой солнцебоязни он отдавал предпочтение вечерним и даже ночным купаниям. И вообще, каким бы поздним не было его возвращение из города, пусть даже часы показывали два или три ночи, Ухватов, поручив машину заботам Садовника, тут же раздевался и спешил на озеро. Соломенную шляпу по ночам он не надевал, но брал полотенце, которое вешал на шею или обматывал вокруг головы на манер чалмы, и обязательно прихватывал с собой две бутылки пива, одну из которых выпивал по дороге на озеро, а вторую – на обратном пути.
Именно эта его привычка и легла вскоре в основу моего плана отмщения.
Вас, наверное, интересует, а как же вел себя Ухватов по отношению к жене при гостях?
Грубо вел. Грубо и подло.
Притом, как мне показалось, мужчины из числа постоянных гостей Ухватова имели предубеждение против Анны. Порой разыгрывались некрасивые сценки. Анна просто выбегала из-за стола. В бинокль я видел, как она рыдает в своей комнате. Затем она выжидала, пока компания не уйдет на озеро, после чего одевалась и спешила на электричку, иногда самую последнюю.
Я еще коснусь этих ее странных отлучек, но сейчас не хотелось бы нарушать хронологию событий.
Глава пятая. ОЗАРЕНИЕ
Однажды я возвращался в Васильки из города, куда ездил ненадолго по неотложным делам. В электричке купил от скуки бульварную газетку и начал машинально перелистывать ее, думая о своем. А мысли мои были те же самые: как наказать подлеца, как доказать ему, что в мире есть, есть высшая справедливость?!
Я смотрел в некую коротенькую заметку в несколько строк и видел вместо букв самодовольного, сытого Ухватова, фланирующего в своих плавках по пляжу, видел его отвратительные жировые складки, его отталкивающей белизны кожу…
Но вот виртуальный образ ненавистного ловкача и циника задрожал и рассеялся, а буквы сложились в слова. Я вдумчиво – раз и другой – перечитал заметку, которую можно было целиком прикрыть не то что сигаретной пачкой – спичечным коробком!
Это было озарение! Да, озарение! В одну секунду я понял, как наказать того, кто не имел права ходить по земле!
Всё оставшееся до Васильков время я не переставал всматриваться в крошечную публикацию, размышляя о том, что, вероятно, тысячи людей прочитали эти строки, слегка подивились приведенному факту и тут же забыли о нем. Но во мне описанный случай замкнул некий важный контакт. Мой мозг, уже давно фильтровавший массу вариантов, в мгновение ока определил оптимальную схему. Абсолютно ясно я увидел, какими средствами мне добиться торжества высшей справедливости. Причем, извините за цветастый слог, я был избавлен от необходимости обагрять свои руки чужой кровью, пускай бы это даже была кровь преступника и мерзавца . Я ведь не палач. И уж тем более не убийца.
От меня требовалось лишь смоделировать некие условия… А дальше – дальше все зависело от воли провидения. От судьбы. От рока. От участи и доли. Причем Ухватов имел все шансы уцелеть. Такая вот русская, или, если угодно, питерская рулетка, извините за некоторую натяжку…
Вот что еще важно: озарившая меня идея гармонично накладывалась на тот факт, что Ухватов передвигался по поселку практически без одежды. Значит, не случайно все так сошлось, да? Значит, тут действительно проявилась высшая воля…