–
Да прекрати же ты реветь, наконец! – вдруг рявкнула Ингрид, да так, что я и еще несколько человек вздрогнули. Я уже открыла, было, рот, чтобы возмутиться и сказать, что так нельзя, но неожиданно поняла, что Маша и в самом деле реветь прекратила.
Она, по-прежнему прижимаясь ко мне, как к последней надежде, подняла полный ужаса взгляд, всхлипнула и произнесла:
–
Там… Там Виктора … нашли… В холодильнике… Мертвого… – и она снова безутешно заплакала.
Восемь месяцев назад, в июне…
Его переезд стал для меня одновременно и проклятием и подарком судьбы. Мне хватило одного его взгляда, брошенного на меня, одного слова, сказанного мне, одной улыбки, осветившей его лицо, чтобы мое сердце вздрогнуло, потом замерло, а потом бешено заколотилось. Фотограф был привлекателен, сексуален просто до неприличия. На его порочные губы невозможно было не смотреть. Его сильными руками невозможно было не любоваться.
Мало того, он общался так непринужденно, так жизнерадостно, с такой непередаваемой легкостью, о которой я никогда не могла даже и мечтать. Он был полностью, на двести процентов уверен в себе, и поэтому открыт и расположен ко всему миру.
То есть, он был прямо-таки квинтэссенцией того самого типа «плохих парней», к которым меня влекло как магнитом.
Расставшись с ним, я отправилась по своим делам, полностью погруженная во впечатления от нашей недолгой встречи. Перед глазами снова и снова вставал его сияющий белозубой улыбкой образ, его чуть прищуренные глаза, его гибкая и сильная фигура… я старательно отмахивалась от этого, напоминала себе, что такие небожители не для меня, что таким, как я все, о чем можно мечтать – это любоваться, но, увы, не трогать руками.
И я почти себя в этом убедила. И даже спокойно легла спать в тот вечер.
Но вот следующую ночь мне спать уже не довелось. Как оказалось, фотографу вполне хватило суток, чтобы как-то обустроиться на новом месте. Потому, что следующей ночью к нему уже пришли гости.
Точнее – гостья.
О, та ночь наверняка останется у меня в памяти на всю жизнь. Потому, что именно той ночью выяснилось, что комната, в которой спит фотограф, находится как раз за моей стеной. И что стена эта, оказывается, на редкость тонкая. Удивительно, сколько себя помню, я ни разу не слышала ни намека на какую-либо жизнедеятельность из-за стены от наших прежних соседей.
Фотограф же на вторую ночь своего пребывания, хоть и невольно, но напрочь лишил меня сна.
Эта его девушка стонала так сладко, так чувственно, с таким непередаваемым наслаждением, что игнорировать эти звуки не было никакой возможности.
Поначалу я постаралась сделать вид, что ничего такого, что меня это совсем не волнует. Что мысли о том, чем там занимается этот длинноволосый красавец со своей гостьей, вовсе даже и не терроризируют мою голову. Но, черт побери, именно об этом я и думала.
Я хотела было постучать им в стенку, дабы намекнуть, что можно бы вести себя и потише, но отдернула руку. Я лежала в темной комнате и вслушивалась, впитывала эти звуки всем своим существом, не в силах оторваться. Я представляла себе картины их страсти, и в звуковом сопровождении это было почти подглядыванием.
И когда они, наконец-то, накувыркались и затихли, наверное, уснули в объятиях друг друга, я продолжала лежать и грезить с открытыми глазами, снова и снова переживая их страсть.
Я не могу сказать точно, в какой именно момент мой интерес к Фотографу перерос, сначала в слишком сильное любопытство, потом в увлечение, а потом, очень быстро, во влюбленность. Причем влюбленность совершенно необузданную, горячую, напоминавшую лихорадку. Впервые в жизни я поняла, что это такое – потерять голову. Все мое существование как-то незаметно сконцентрировалось вокруг него. Я караулила его у окна, я подстраивала наши встречи на лестничной клетке, я разглядывала в глазок его девушек. А их было много, так много! Девушки приходили на фотосессию, а в придачу к фотографиям получали еще и шикарный бонус – его тело.
Фотограф жил легко, непередаваемо легко. Никому ничего не обещал, никого ни к чему не принуждал, и почти всегда получал то, чего хотел. И, черт побери, я не осуждала его за это!
Я ему завидовала. Он жил, жил по-настоящему, делая то, что ему нравится, и при этом, как мне казалось, никому не причиняя зла. Господи, по сравнению с ним моя жизнь – это пустая комната в заброшенном доме! В ней нет ничего настоящего, ни людей, ни событий, ни желаний… взбалмошные будни на работе, которая мне даже не нравится… Точнее, не было. Потому, что теперь там поселилась одна, но пламенная страсть – Фотограф.
В очередной раз, лежа без сна жаркой летней ночью, ворочаясь как волчок, взбудораженная шорохом, стонами, смехом и скрипом кровати за стеной, продублированными в распахнутое по теплому времени окно, я понимала, что больше так не выдержу. Что я не в состоянии довольствоваться этим – быть свидетелем этих страстей, зрителем, перед которым разворачивалась чужая, яркая, потрясающе интересная, насыщенная жизнь.
Не могу я быть зрителем, не могу! Я и так уже перестала и есть и спать, и думать о чем-либо, кроме того, что там, за стеной – он. Он, и его мир, в который мне так сильно, до боли хочется попасть.
Я вскочила с постели, потная, взъерошенная, со сбившимся дыханием и колотящимся в ребра сердцем. Не могу я так!
Не могу, не могу!!!
Я должна, должна сделать хоть что-то, хотя бы попытаться, иначе я просто-напросто сойду с ума!
Я выскочила из комнаты, заперлась с ванной и принялась полоскать лицо в холодной воде, надеясь хоть немного остудить этот разбушевавшийся во мне пожар. Мне хотелось плакать и кричать при одном взгляде в зеркало. Ну почему, ну за что со мной так? Господи, я ведь даже не против принять и это лицо, и это тело, в которые ты меня поместил, но зачем же, скажи на милость, ты зажег во мне этот огонь?
Ну, жила бы я себе, тихо и спокойно! Так почему же мне приходится страдать, страдать из-за чего-то, что я сама не в силах изменить?!
Зачем, зачем мне моя голова, такая светлая, так легко воспринимающая информацию, хранящая данные, зачем, если я все равно не хочу ею пользоваться?!
Зачем?… Я пару раз стукнулась лбом об змеевик, причем, второй раз очень больно. И задумалась – а, в самом деле, зачем?
Присела на край ванной, оглушенная внезапной мыслью. В конце концов, а кто сказал, что интеллектуальная красота хуже физической? И, если уж на то пошло, неужели я, человек, одаренный умением думать, и причем, щедро одаренный, не смогу ничего придумать в этой ситуации?
Я снова подставила ладони под струю холодной воды. Снова посмотрела на свое отражение в зеркале. Но уже по-другому, без ненависти, а спокойно, решительно. Внешность – это только один из факторов!
Да, именно так! Внешность – это только один из факторов, помимо нее есть еще много всего. Да и внешность, если на то пошло, тоже поддается корректировке! И я буду не я, если не придумаю, как сделать так, чтобы он, Фотограф, обратил на меня внимание!
Я вытерла лицо полотенцем, вдыхая нежный запах розы и лаванды. Интересно, как мама добивается этого запаха для полотенец и постельного белья?
Я оперлась на край раковины и пристально всмотрелась в свое лицо так, словно столкнулась с ним в первый раз. Ну, здравствуйте, несуразные маленькие глазки! Ну, привет, толстые пухлые губы! А заодно здорóво и бледной коже, и тусклым волосам. И что же мне со всеми вами делать?…
Я вернулась в комнату. Стояла тишина, из распахнутых окон не доносилось ни звука. Похоже, фотограф и очередная его нимфа намаялись, утомились, устали ублажать друг друга… Я постояла немного, прислушиваясь, но так и не уловила ни звука.
Тогда я уселась за стол, включила лампу, достала из ящика тонкую зеленую тетрадку в клеточку, сохранившуюся еще со школьных лет. На первых двух страничках были какие-то несуразные стишки, которые я безжалостно вырвала, чтобы не отвлекали. А потом принялась составлять план действий, причем начала с конца. Первая запись выглядела так:
«Чего я хочу? – Стать любовницей Фотографа.
Как этого достичь? – Стать такой женщиной, которая сможет его заинтересовать.
Как это сделать?…»
Утром, когда на небе уже вовсю сияло солнце, я сидела на подоконнике, обессиленная, и курила, очень надеясь, что в такую рань мама не учует, что я смолю прямо в комнате. Курить она мне в принципе никогда не запрещала, но настаивала, чтобы я это на балконе подъезда, где, по молчаливому соглашению жильцов, была оборудована курилка. Но сейчас у меня просто не было сил идти туда. А, кроме того, некоторое время назад в комнате фотографа опять послышалась возня. Из разговора за стеной, подслушанного через стакан, приложенный к розетке, я узнала, что его очередная красавица собирается отправиться восвояси. И мне, как всегда, из болезненного любопытства, страшно хотелось увидеть, с кем же он тешился на этот раз.
Девушка выпорхнула из подъезда, и я тут же отпрянула, спряталась за тюль. И вовремя. Она обернулась и помахала рукой, лучезарно улыбаясь. Фотограф, судя по всему, тоже стоял у окна, потому, что она еще послала воздушный поцелуй и легкой походкой пошла прочь.
При мысли о том, что он стоит совсем рядом со мной, буквально в нескольких метрах, в джинсах на голое тело, или, может быть, просто в полотенце, а может и совсем без ничего, у меня перехватило дыхание.
В комнату пополз запах сигаретного дыма, и я поняла, что он делает то же, что и я несколько минут назад – курит у раскрытого окна. Черт, чтобы я отдала, чтобы оказаться тогда рядом с ним!
Я вздохнула и тихонько, на цыпочках отошла от окна. Поймала свое отражение в оконном стекле и вздохнула еще раз, намного печальнее, невольно сравнивая себя с той феей, которая только что упорхнула от него.
Она – легкая, тоненькая, высокая, с копной длиннющих черных волос и нежным овалом лица. Стильно одетая, в босоножках на высоком каблучке… М-да. У меня такой обуви сроду не водилось… Эдакая газель с аппетитной попкой, обтянутой джинсами.
Я легла в постель, укрылась простыней. Ладно, пусть так. Пускай сейчас она фея, а я, мягко говоря, совсем наоборот. Пускай. Я все равно своего добьюсь! В конце концов, у меня мама профессор, папа доцент, и сама я далеко не дурочка. Головой пользоваться умею. Раз уж я от природы не задалась, значит, буду творить себя сама!
Я все равно своего добьюсь! Я получу Фотографа, я буду с ним. Я сделаю так, чтобы он сам этого захотел. Или повешусь, к чертям собачьим!
Я закрыла глаза. Неожиданно мне стало спокойно. Все словно встало на свои места. Я превратила свою неутоленную страсть в задачу, которую необходимо решить. А решать задачи, даже самые сложные, я всегда умела… и эту решу, вот так!
Я своего добьюсь!
Запись в красной тетрадке.
«Денчик!
Вот прошел почти месяц с тех пор, как я влюбилась в С. Так зовут этого фотографа. Весь этот месяц я просто схожу по нему с ума! Я все никак не могу набраться смелости и договориться с ним на фотосессию. К нему ходит столько девчонок, и я так боюсь, что стану просто одной из них! А я хочу быть для него больше, чем просто очередной подружкой на ночь! Я хочу стать для него всем! А он должен быть моим, и только моим!
Эти его девки меня бесят! Они висят на нем, они липнут к нему. А он должен быть моим! Ведь я ничем не хуже! Я тоже красивая, и если бы захотела, то давно бы уже оказалась в его постели! Но…
Знаешь, мой дорогой, с тобой я могу быть откровенной, я просто не могу решиться. Когда я вижу его, у меня внутри все замирает, и я тупею и двух слов связать не могу! Мне удалось пару раз поговорить с ним, и оба раза это был такой позор! Я мычала что-то, и в голове вообще ни одной мысли не было. Он, наверное, решил, что я просто дурочка… но ничего, я еще дождусь своего шанса!
Мне надо просто успокоиться и взять себя в руки. Чтобы в следующий раз уже я задавала тон нашему разговору. Мне надо заинтересовать его, и пока что я ломаю голову над тем, как это сделать.
Кстати, тут такой прикол! Похоже, эта дура, Страховидла, тоже по нему сохнет. Я недавно заметила, что она стала сама не своя. На работе залипает часто, забывает о чем ее просили, все о чем-то думает… Но дело не в этом. Я видела, как она покупала себе обруч, хула-хуп, и гантели. Она меня не заметила тогда, и я вовремя спряталась, чтобы она не видела, как я ржу над ней. Вот дура-то! Ее фигуре в принципе ничто не поможет, а даже если и поможет, то все равно, с такой рожей можно только вешаться! О том, что ей скоро тридцать, я вообще молчу! Ну или почти тридцать, неважно, главное, что поздно уже за голову браться.
Я видела, как Страховидла подглядывает за ним из окна, когда он вел к себе очередную девку «на фотосессию». Мне тогда так хотелось выцарапать этой твари глаза, что внутри все аж кипело. Но потом я увидела, как эта уродка за ними подглядывает, и мне прямо легче стало, почти что весело. Неужели она себя реально в зеркале ни разу не видела?
Ну да ладно, хрен с ней. Ден, милый, я молюсь, чтобы судьба дала мне новый шанс, новую встречу с С. И очень надеюсь, что в этот раз не растеряюсь и сумею заинтересовать его!
Вик меня подбешивает последнее время. Почему-то он решил, что у него есть на меня какие-то права. Господи, да я поцеловалась с ним пару раз, можно сказать, из жалости. Кто ж ему еще-то даст, придурку этому? Ну и для нашего дела это в принципе не вредно, у него, в случае чего, меньше будет желания соскочить с темы. А то, как бы он там меня ни убеждал, в чем бы ни клялся, а все-таки гнилой он, и ждать от него можно всего, чего угодно.
Фу, думать о нем не хочу. Нудит и нудит последнее время, что я себе кого-то нашла. Я ему уже намекнула пару раз, что это не его собачье дело, так он бесится. Кретин, да он с С. и рядом не стоял! И если бы не бабки, которые мы с ним так замечательно делаем, то хрен бы я ему дала хотя бы за руку себя подержать!
Настоящее время (февраль).
–
Я с ума сойду! – всхлипывала Маша, судорожно ловя ртом воздух. – Он мне теперь сниться будет! Я больше на эту работу в жизни не приду!
Она сидела на своем рабочем месте, положив локти на стол, а на них голову. В нашем отделе, если не считать горестных Машиных причитаний, царила тишина. Настроение у всех было подавленное.
Виктора нашли три часа назад. Приехала полиция, следователь. Выписку товара запретили и отгрузку приостановили, из «холодильника» всех выгнали. Но, естественно, никому не разрешалось уйти домой. Почти пятьдесят человек слонялось по территории, не зная чем себя занять и на все лады обсуждая шокирующую новость. При мысли о том, что нас всех отпустят не раньше, чем опросят, мне становилось нехорошо.
Асель, наша специалистка по постановке товара на учет, позвонила своему мужу, предупредила его, что задержится. Они немножко поворковали, и она закончила разговор, нежно произнеся:
–
И я тебя люблю! Целую!
–
Нашла время для нежностей! – возмутилась Вика. Она пожала плечами:
–
Я просто предупредила своего любимого человека о том, что здесь происходит, и что я буду, скорее всего, поздно. Просто для того, чтобы он не волновался. А то, что я ему говорю, что люблю его – так это вообще ничьих ушей не касается! – последовал холодный ответ.
–
И все равно, – настаивала Вика, – бывают ситуации, когда это просто неуместно!
Асель, это наглядное воплощение покоя, на едкую реплику просто не отреагировала. Эта женщина всегда мне нравилась. У нее красивое и безмятежное лицо с тонкой светлой кожей, усеянной трогательными нежными веснушками, и глаза-черешни. И такой же безмятежный характер. Я иногда ловлю себя на том, что когда сильно нервничаю, мне хочется с ней поговорить, как бы напитаться этим ее покоем. Не то, чтобы она равнодушна ко всему, нет, но воспринимает она все с некоторой долей отстраненности. Словно где-то за этими стенами есть ее настоящая жизнь, а все, что происходит здесь – просто мираж. И именно поэтому она кажется невероятно надежной, как бухта, в которой так хорошо укрыться в шторм, спасаясь от офисных катаклизмов.