Джим не отвечал – он громко молился. Кажется, у него окончательно сдали нервы.
Между тем, решать нужно было срочно. Торнадо следовал по пятам.
«Поедем прямо – останется микроскопический шанс обогнать смерч, – торопливо рассуждала про себя Екатерина. – Уйдем направо – потеряем фору. Но ведь склад бурбона – это дубовые бочки. А бочки хранятся в отличных сухих погребах. Наверное. Если это так – мы спасены. Пересидим смерч в погребе».
– Джим, бочки с бурбоном хранятся в погребах? Ты же вырос здесь, должен знать. Джим!
– А? – Джим прекратил молиться и уставился на принцессу. Глаза у него слезились. То ли от песка, то ли от страха. – Бурбон? Где? – Тут его взгляд упал на недопитую бутылку на заднем сиденье. – О, да вот он… Китти, детка, это же именно то, что мне сейчас нужно…
Джим полез за виски. Молнии сверкали, как стробоскопы в ночном клубе «Затмение» – самом привилегированном заведении Баронского квартала Петербурга. Клуб открывал свои двери для посетителей всего один раз в год, да и то не на всю ночь, а ровно на два часа, и попасть в «Затмение» было почти невозможно. Однако Джиму, как знаменитости мирового масштаба, все же удалось провести туда Екатерину. Честно говоря, сам клуб не произвел на принцессу особого впечатления. За астрономическую входную плату в тысячу рублей она ожидала чего-то большего. А так – чересчур яркие прожектора, посредственный коктейль из водки с березовым соком и невкусные леваши. Много шума из ничего.
Екатерина вздохнула, резко крутанула руль и свернула направо. Склад все же лучше, чем маленький беззащитный «русско-балт» с разбитым лобовым стеклом.
Промышленная территория была огромной, старой и пустой. Очевидно, все работники, заслышав сирену, успели разбежаться по домам. Впереди высились ангары – насколько можно было различить сквозь пыльную завесу, простые дощатые коробки размером с девятиэтажный дом, менее всего похожие на заводские цеха. Вероятно, производили бурбон где-то в другом месте, а здесь только хранили. Однако размышлять на эту тему было некогда – сильный боковой ветер буквально сталкивал машину с дороги. Екатерина удерживала руль из последних сил, руки страшно болели.
Путь на склад преграждали крепкие деревянные ворота. Нужно было их как-то открыть. От Джима толку было ноль. Он сидел в полной прострации, прижимая к мужественной груди пустую бутылку виски, словно беззащитного младенца.
На помощь неожиданно пришел сам торнадо. Ворота устали противостоять ураганному ветру и с грохотом сорвались с петель. Правая створка чиркнула по крыше внедорожника, оставив в ней глубокую прореху, сквозь которую в салон посыпались крошки от солнечных панелей. Попади воротина чуть левее или будь карбоновый кузов «русско-балта» чуть менее прочным – и славная четырехсотлетняя история династии Романовых прервалась бы прямо здесь и сейчас, в далекой Америке, на родине кукурузного виски. Кентукки очень хотел называться «Штатом мятлика», и совал этот невинный мятлик на все свои гербы и печати, но в эту секунду Екатерина невольно вспомнила индейское название штата – «Темная и кровавая территория охоты».
Так или иначе, путь на склад был открыт. Машину шатало и трясло, видимость на площади перед ангарами была не лучше, чем в резервуаре включенного пылесоса, и «русско-балт» дважды чуть не врезался в здоровенный памятник бурбону – громадную каменную бочку, призраком возникавшую перед ними в самый неожиданный момент. После нескольких минут беспорядочной и нервной езды вокруг глупой бочки Екатерина заметила, что в одном из ангаров дверь приоткрыта.
Принцесса кое-как вытащила из автомобиля Джима, который никак не хотел расставаться с пустой бутылкой, и, с трудом удерживая равновесие и стараясь не дышать пылью, затолкала размазню и себя заодно в ангар. Ни одна лампа не горела – какое же электричество во время торнадо! Разве что атмосферное в избытке – молнии проблескивали сквозь щели в дощатых стенах.
В ангаре принцессу ждало гигантское разочарование. Никакого входа в мифический подземный погреб в обозримой перспективе не наблюдалось. Проклятые дубовые бочки с бурбоном хранились не под землей, а на высоченных, до потолка, открытых стеллажах.
Между тем, сам ангар гудел и раскачивался от страшных порывов ветра. Стеллажи ходили ходуном. Бочки скрипели и стонали, как старые лодки во время шторма.
Ба-бах! Первая бочка раскололась об каменный пол. Щепки прямо в глаза – Екатерина еле успела закрыть лицо. Еще одна, еще! Джим орал что-то неразборчивое, мокрый до нитки, но, кажется, целый и невредимый. Сотни, тысячи литров отборного виски падали и взрывались, как авиаснаряды. Ангар заполнился резкими парами спирта. Дышать стало нечем. Пол превратился в одно большое бурбонное озеро, отдающее дубовым дымком и почему-то немного кокосом.
Здание трещало по швам. В ангаре было еще опаснее, чем в «русско-балте».
– Джим! Надо выбираться! – закричала Екатерина по-русски.
– Oh my God, oh my God, oh my God, – зациклило Джима.
Принцесса схватила его за мокрую руку и потащила обратно к двери, стараясь держаться у стены – бочкопад продолжался. Бежать по колено в бурбоне было тяжело и дико. По дороге Джим запнулся, плюхнулся в алкогольное озеро, в очередной раз облив Екатерину, но не растерялся и зачерпнул виски пустой бутылкой, уж сколько смог.
На улице было еще страшнее. Ветер сносил с ног, молнии искрились одна за другой, небеса грохотали и вертелись все быстрее.
– Чур, ты за рулем! – крикнул Джим и ловко, как мартышка, забрался на заднее сиденье «русско-балта».
– Вот горе-то на мою голову! – воскликнула Екатерина. – Ты зачем туда залез? Машина нас не спасет. Посмотри, торнадо уже на подъездной дороге! Мы в ловушке! Нужен план «Б».
– Почему «Б»? – Джим с совершенно ошалевшим видом смотрел на необъятную воронку, величественно возносившуюся над облаками пыли и мусора.
– Потому что «Б» – это «бочка»! – осенило Екатерину. – Вперед, к памятнику! Он слишком тяжелый для торнадо… Я надеюсь.
После короткого, но мучительного блуждания в темно-красном тумане им удалось добраться до каменного монумента. Памятник бурбону представлял из себя бочку, лежащую на боку и, к счастью, пустую. Крышка у бочки откидывалась на петлях – скульптор явно думал об эстетике и облегчении конструкции, но для Екатерины и Джима эта крышка означало ни больше ни меньше – саму жизнь.
Внутри было до тесно до невозможности, душно, пыльно и жарко. Екатерина посочувствовала мамуле князя Гвидона, которая, по информации Пушкина, провела в такой обстановочке как минимум сутки. Только вряд ли от ее новорожденного сыночка так несло алкоголем, как от Джима. Впрочем, и сама Екатерина сейчас представляла из себя влажный бурбонный бисквит, а не прекрасную принцессу. От спиртового компресса кожа горела.
Крышка прилегала к краю бочки неплотно. Екатерина с Джимом прижались к щели, оттуда поступал кислород – и свежие сведения о бурной деятельности смерча.
А посмотреть снаружи и правда было на что. Торнадо закатился на территорию склада пышно, по-королевски, в сопровождении свиты вихрей, молний, грома, пыли и всевозможных обломков, крутящихся в воздухе против часовой стрелки. Раз – и совсем рядом с Екатериной пронесся знакомый «русско-балт», весь измятый, без дверей и колес. Кузов с ужасающим скрежетом задел каменную бочку, смерч попытался сорвать ее с постамента, но не получилось.
Зато с ангарами смерч справился играючи. Ураганным языком слизнул с крыши ершистую дранку, закусил легкими стенами – и небрежно бросил в бурбонное озеро, бурлящее обломками досок, пару молний.
Пары виски воспламенились мгновенно.
Этот взрыв наверняка слышали даже в России.
Каменная бочка покачнулась, но устояла.
– Господи, – одними губами сказал Джим и стиснул Екатерине руку. Принцесса ничего не сказала, она думала только о том, что папенька не переживет новость о гибели единственной дочери.
За несколько секунд пожар охватил все постройки. Сквозь общий ураганный гул было слышно, как взрываются бочки с бурбоном. Джим отвернулся от щели и залпом выпил весь виски из своей бутылки.
Огненный торнадо бушевал вокруг принцессы и ее – теперь уже бывшего – жениха. В каменной бочке становилось все жарче. Горела уже не только кожа, но и легкие – воздуха катастрофически не хватало.
Почти теряя сознание, Екатерина шептала:
– Это я виновата, что мы сейчас здесь… Не надо было вчера показывать характер… Зря я сбежала… Все моя гордыня. Прости, Джим… Я виновата во всем… Ты простишь меня?
– Что уж теперь, – вяло кивнул Джим. Глаза у него помутнели.
– Если мы останемся живы, Джим, я… я отрекусь от престола, чтобы быть с тобой… Только бы не погибнуть сейчас. Мы будем счастливы… Мы поженимся… Я забуду о троне, отдам свою жизнь тебе… Да, Джим? Клянусь короной, ты не будешь мистером Романовым… Я стану миссис Смит… Ты согласен, Джим? Джим?
Джим молчал. Глаза его были закрыты.
Екатерина бросила последний слабый взгляд на огненный вихрь – и лишилась чувств.
***
Пробуждение было ужасным. Но главное – оно было.
Мысли ворочались со скрежетом, как каменные плиты.
«Хуже похмелья у меня еще не было, – с трудом подумала Екатерина. – Даже в кукурузном поле. Даже в «Глобализации»».
«Нализаться до глобализации» – так назывался модный ресторан в Баронском квартале, одно из любимых местечек Джима. По правилам заведения, посетитель мог выпивать до тех пор, пока был в состоянии четко произнести слово «глобализация». После того, как язык у выпивохи начинал заплетаться, компьютер определял степень его опьянения как критическую и алкоголь этому посетителю больше не подавали. С Екатериной правила не сработали – за годы публичных выступлений перед подданными она так натренировала дикцию, что даже после критической дозы алкоголя говорила кристально ясным и чистым голосом. Джим тогда поспорил, что Екатерина не победит компьютерную систему «Глобализации». Но она победила. Ей подавали стаут бокал за бокалом. Харитону пришлось на руках выносить свою подопечную из ресторана. Корреспонденты «Желтенькой уточки» радовались, как дети. После прочтения их разухабистой заметки папенька срочно вызвал квадрокоптер из «Аптеки Ламперта».
Екатерина, хрипя от боли, надавила всем телом на крышку и откинула ее вниз. В каменный склеп хлынул свет и воздух.
Джим шевельнулся и застонал.
Екатерина неловко вывалилась из бочки.
Вокруг все было черным. Бурбонный склад превратился в пожарище. Сильно пахло дымом. Каменные бока бочки-спасительницы обуглилась. Тут и там дотлевали рваные доски. Но дышать было можно.
Воздух успокоился, ветра не было. Где-то вдалеке садилось за горизонт закатное солнце – алое, как царская мантия.
Торнадо ушел, будто его и не было.
– Китти? – послышался слабый голос из бочки. – Где моя будущая миссис?
Екатерина слабо улыбнулась – и повернулась к порфироносному солнцу спиной.
###
ВЕЛИКАЯ КНЯЖНА LIVE
Роман
Цикл: Романовы forever (1)
Серия: Уютная империя
Телевидение существует для того, чтобы выступать по нему, а не для того, чтобы его смотреть.
Сэр Ноэл Кауард, английский драматург
От автора
А что, если бы Ленин устроил революцию, скажем, в Швейцарии? Году эдак в 1904-м?
Историки, между прочим, утверждают, что Владимир Ильич всерьез присматривался к маленькой беззащитной Швейцарии как к удобной стартовой площадке для перекраивания мирового порядка. Посудите сами: расположена в центре Европы. Опутала весь мир золотой банковской сетью. А ежегодные карнавалы? В 1901 году Ленин писал матери: «Процессии ряженых на улице, повальное дурачество, тучи конфетти, бумажные змейки, и прочая, и прочая. Умеют здесь публично, на улицах, веселиться!» Ведь ясно из этих строк: Владимиру Ильичу в Швейцарии ужасно нравится!
Вот еще один отрывок, из другой его записки, адресованной товарищу Карпинскому: «A на лыжах катаетесь? Непременно катайтесь! Научитесь, заведите лыжи и по горам – обязательно. Хорошо на горах зимой! Прелесть, и Россией пахнет». Угадайте, где господин Ульянов изволил сочинить это письмо? Может быть, на Алтае? Или на Кавказе? Или, возможно, сидя в холодной избушке на Уральском хребте? Отнюдь! На фешенебельном горнолыжном курорте в Альпах.
Ленин прожил в Берне, Цюрихе, Женеве много лет. А в возрасте за сорок так трудно отказаться от своих маленьких привычек: чудесный швейцарский сыр на завтрак; за ужином в кафешке – бокал легкого вина, помогающий снять головную боль после долгого просиживания штанов в библиотеке.
И никто не сможет меня убедить в том, что Надежда Константиновна сумела остаться равнодушной к восхитительному молочному шоколаду.
Одним словом, революция в Швейцарии? Почему бы и нет?
А российская история тем временем свернет на другие рельсы. Где нет никакого Кровавого воскресенья, а 1917-й – обычный, ничем не выдающийся год. Где нет никакого расстрела царской семьи. И Романовы продолжают править страной.
Посмотрим, куда они нас приведут.
Глава 1. День Гнева
Великая княжна Екатерина была вне себя от ярости.
Обидно, если тебя бросает бойфренд. И вдвойне обидно, если он бросает тебя ради какой-то кухарки. Вы только вдумайтесь: кухарки! Глупой веснушчатой девицы, которая никогда не сможет управлять государством. В отличие от нее, Екатерины Николаевны Романовой, без пяти минут императрицы Всероссийской.
И как назло, все это случилось накануне большого праздника, когда ей нужно предстать перед народом. Желательно не в зареванном виде.
Верноподданные уже с вечера начали занимать хорошие места на расчищенной от снега Дворцовой площади. Император распорядился включить подогрев брусчатой мостовой вокруг Зимнего, и ожидание было комфортным – петербуржцы словно оказались на бесплатном сеансе стоунтерапии. Горячими были не только камни, но и торги за участки, близкие к балкону дворца. Наиболее деятельные граждане, любящие деньги больше, чем государя, неплохо заработали на своем ночном бдении, продав занятые с вечера места богатеньким соням.
Над тысячами голов сновали туда-сюда квадрокоптеры, разнося горячие напитки из ближайших трактиров. Из картонных стаканов валил пар, и квадрокоптеры напоминали маленькие летающие самоварчики.
Малахитовая гостиная – любимая комната великой княжны в Зимнем дворце – окнами выходила не на Дворцовую площадь, а на Неву, но к полудню даже Стрелка Васильевского острова запестрела разноцветными шапками и зашипела бенгальскими огнями. На больших экранах для создания соответствующего настроения транслировались кадры недавних торжеств по случаю четырехсотлетия дома Романовых.
Пора было собираться.
Екатерина усилием воли заставила себя усесться на банкетку перед малахитовым туалетным столиком и взглянула в разумное зеркало, обрамленное роскошным деревянным кружевом и преподнесенное ей на шестнадцатилетие мастерами Волжского альтернативного затейливого завода, который специализировался на внедрении последних новинок в быт россиян. Шестнадцать великой княжне исполнилось уже давным-давно, девять лет назад, и за это время ВАЗЗ успел выпустить еще не меньше десятка моделей прогрессивных зеркал, но Екатерина свое менять не хотела – уж очень привыкла к нему, как к домашнему питомцу.
Зеркало автоматически включилось, подсветив лицо принцессы, и издало приветственный писк. Сразу после этого зеленый огонек в правой верхней части зеркала тревожно замигал и заалел.
– Внимание! – приятным, хоть и немного механическим голосом сказало зеркало. Голос был мужским – на заводе выяснили, что советы по уходу за собой, исходящие от женщины, воспринимаются более негативно. Каждая фраза зеркала для наглядности сопровождалась красными светящимися строчками. – Идентифицировано пять проблемных зон…
– Ну еще бы, – пробормотала Екатерина.
– Глаза: отечность век, покраснение кожи, покраснение белков, – безжалостно анализировало зеркало.