Александр Гайворонский
Поле Маомы
Реальность или вымысел описываемые здесь события? Вариантов ответа может быть несколько. Использую два.
Вариант первый.
Вселенная бесконечна, следовательно бесконечна и вероятность невероятного.
Говорят, не отыщется двух одинаковых песчинок во всех пустынях Земли. Но на Земле их количество конечно. А если песчинок – бесконечное множество, ведь они могут быть не только на нашей планете? Тогда две одинаковые песчинки – реальность. И три, и четыре… Математика – прагматичная наука. Она ответит еще более безапеляционно: в бесконечном ряду объектов – бесконечно и количество абсолютно идентичных.
Иными словами: самое невероятное на наш обывательский взгляд – очень даже вероятно и реально в бесконечной Вселенной.
Вариант второй.
Автор, столкнувшийся раз с неукладывающимися в голове вещами, скорее предпочтёт выдать их за художественный вымысел, лишь бы не подвергнуться риску быть высмеянным скептиками или стать лабораторным объектом параноидальных исследований и дотошных охотников за сенсациями.
Глава 1
В «Перемычке» между мирами в наши дни
Сумеречное свечение. Просторное помещение с тающими в сумраке дальними участками полуовальной, а точнее грушевидной комнаты.
Два существа, очень похожие на людей, но всё же с некоторыми едва уловимыми отличиями от них занимают полу-лежачее положение в функциональных креслах, которые будто обнимают, обволакивают тела. Кистей рук, лежащих на некоем подобии подлокотников, не видно, они будто погружены в выдающиеся из «кресел» выросты в виде не то высоких перчаток, не то варежек. Головы окутаны золотистой полупрозрачной дымкой в виде шлема. Со стороны могло бы поначалу показаться, что «люди» спят. Однако подрагивание кистей рук в «перчатках» и слабое мерцание дымки в районе лица и особенно глаз говорят о том, что идет сосредоточенная работа.
Периодически в непосредственной близости от «тел» то и дело материализуются предметы. Различные по форме, конструкции, цвету. От маленьких с горошину, до средних с футбольный мяч и, наконец, до больших, размером со скутер или мотоцикл. Именно сейчас возник «скутер». Один из «людей» встал, дымка вокруг его головы словно развеялась от движения встающего с кресла тела и исчезла. «Человек» пересел за «скутер» и положил руки на нечто подобное рулю. Колес у дьявольской машины не было. Вместо них подрагивало студенистое облако-подушка, не касающееся пола. «Человек» со всей этой конструкцией еле заметно покачивался в воздухе, некоторое время, секунд тридцать парил над полом и вдруг внезапно исчез. Беззвучно и бесследно.
Второй оставался на своем «рабочем месте». Предметы продолжали хаотично возникать и исчезать в самых разных участках пространства, окружающего «человека». На несколько секунд материализовалась человеческая голова, глаза были открыты, губы беззвучно шевелились как во время речи, выражение лица было спокойным и даже беспечным. За мгновение перед исчезновением рядом с головой мелькнула рука, будто человек собирался помахать невидимому собеседнику или отдать честь… На смену голове, «отдающей честь», в некотором отдалении в воздухе появилась небольшая птичка, похожая на воробья, пролетела с метр и также исчезла.
Остальные предметы были неодушевленными: напоминали цилиндры, шары, пакеты, стержни, рулоны, книги, прозрачные бесформенные кульки, пакеты, комки смятой бумаги, разноцветные гирлянды, бусы, конфетти, опадающие с дерева листья…
Когда этот «полтергейст» закончился, «человек», коренастый, атлетически сложенный, без единого волоса на голове, встал с «кресла», золотистая дымка исчезла. Можно было теперь рассмотреть его одежду. Скорее это было некое облачение из складчатого в некоторых местах, телесного цвета материала, без швов. Оно не то чтобы облегало тело, а скорее мягко окутывало его с ног до шеи, оставляя свободными только голову и кисти рук. Там, где этот «покров» должен был обрываться, не было видно его границ, края словно заворачивались внутрь и срастались с кожей. Похоже на естественный кокон, как производное самого тела, его дополнительная оболочка. «Человек» двинулся вглубь комнаты. Движения его были неторопливыми, плавными и грациозными, казалось, он ступает не по твердой поверхности, а по мягкому ковру с длинным ворсом. Но ступни никуда не проваливались, пол на вид был именно полом, гладким, немного даже блестящим и твердым. Никаких узоров или деталей конструкции пола не было. Просто сплошная гладкая поверхность темно-серого цвета, плавно переходящая в стены. Стены, видимо, были из того же материала, но фактура несколько иная: поверхность матовая, цвет – светло-серый.
Сумеречный свет исходил от стен. Они светились равномерно по всей высоте. Однако в районе расположения кресел, а они находились в сужающейся части грушевидного помещения, свет был более ярким.
«Человек» прошел в большую, условно назовем ее «зальной», часть помещения, где стены еле фосфоресцировали. Здесь было совершенно пусто. Потолков не было видно, вероятно материал, из которого он был сотворен, полностью поглощал свет, проще говоря был черным. Хозяин помещения подошел к некоему подобию большого окна, но то было скорее углубление в стене арочной формы в рост человека. Прикоснулся ладонью к «окну» и оно вспыхнуло слепящим глаза солнечным светом. «Человек» несколько подался назад, и ничуть не щурясь, принялся вглядываться в «окно», за которым открывался бесконечный коридор-туннель… Без стен, полов и потолков. Туннель из ослепительного света. По нему двигалась приближающаяся тень. Это был человек.
* * *
-– Ну что, Бельский, будем говорить на чистоту или как?
Опер ОБЭПа закурил, сурово и неприязненно глядя на задержанного. Тот сидел на стуле с невозмутимым выражением лица.
–– Ты молчать-то прекращай. Сидишь как сфинкс. Думаешь, крыша твоя впряжётся? Кислицину плевать на тебя до выборов. Ему своих забот хватает. Гузно у них сейчас трясется. А до выборов мы тебя раскрутим по полной.
Обэповец затушил недокуренную сигарету, открыл лежащую на столе папку.
–– Вот смотри, Бельский. Клинику ты открыл в 92 году. До этого у тебя кабинет был при 4 горбольнице… частнопрактикующий врач… Так, потом в 89-м кооператив «Возрождение», психоневрологическая помощь на дому… Наркоманы, алкоголики, да?
–– Не только, – вставил Бельский и вновь замолчал.
–– Ладно, дальше идем. «Клиника доктора Бельского». Сначала арендовал помещение на Кировской, потом переехал на Зарубина. Так. Потом приобрел особняк на Песочной… Хороший особнячок. Мне б такой. Бабла, видать, нарубил немеряно? На алкашах-то?
–– Не только, – монотонно повторил Бельский.
Опер нервно дернулся, будто хотел встать из-за стола, но ограничился долгим, тяжелым, как ему самому казалось, взглядом, буравя им Бельского.
И тут Бельский раскрыл, наконец, полузакрытые до этого момента веки, и поднял свой взгляд на опера.
Оперативнику было лет 35. Обычная, ничем не примечательная внешность, короткая стрижка, монголоидный тип лица, чуть выступающие скулы с вечно играющими желваками, толстые губы, широкий нос. Телосложение крепкое, гиперстеническое, роста среднего. Такой крепенький мужичок, уверенный в себе, нагловатый по долгу службы, не блещущий особым умом и интеллектом, но дело свое знающий.
–– Не только, – вновь повторил Бельский. Не сказать, что это был вызов – интонация ровная, взгляд спокойный, не надменный, а скорее безразличный ко всему происходящему, да и к оппоненту тоже, осанка гордая, но лишь отвечающая телосложению, а не нарочитая – так что придраться не к чему, на провокацию скандала ситуация не тянет.
–– Короче, ты хочешь сказать, что среди твоих пациентов было много таких, которые прознав, что мы тебя прижали, придут к тебе на выручку? – опер с вызывающим интересом смотрел на задержанного.
–– Не только.
Тут опер не выдержал и встал. Потянулся вальяжно, расправил плечи, хрустнув суставами, и вышел из-за стола. Намереваясь с угрожающим видом приблизиться к Бельскому, больше придерживаясь отработанной за годы тактики, чем неприязнью к конкретному человеку, он немного оторопел, когда Бельский вдруг тоже медленно начал вставать, будто разговор окончен и пора бы размять кости и пойти прогуляться. При этом у него было соответствующее выражение лица – по-прежнему спокойное, несколько отрешенное… Но взгляд его неотрывно фиксировал глаза опера. Выпрямившись во весь свой немалый рост, невольно продемонстрировав косую сажень в плечах и толстую цепь на волосатой груди, Бельский неожиданно вновь произнес совершенно тем же, что и прежде, тоном:
–– Не только…
Опер неожиданно для себя вернулся на место и сел. Ему стало немного не по себе, то ли жара так действовала (стоял жаркий июнь), то ли усталость за последние недели: работы прибавилось в связи с новым рейдом по фармакологическим и прочим делам (страховые медицинские фонды в основном достали, мути много, участников – целая сеть по всей стране, ногу сломишь). А тут еще дочь в институт не поступила – денег отвалил, а понту никакого, значит, мало дал. Ну так ведь договаривались! Ни стыда у людей, ни совести, ни страху, блин. Нарываются…
Он вдруг осознал, что забыл на короткое время о Бельском, увлекшись собственными мыслями. А тот по-прежнему молча стоял и смотрел прямо в глаза.
–– Ладно, – произнес опер. – Что делать-то с тобой?
–– Отпустить и не мучиться.
–– Иди, – легко согласился опер, – вызовем еще.
Ему вдруг «поплохело». На языке стало кисло, рот заполнился слюной, на лбу выступил холодный пот. Чуть не теряя сознание, он опустил голову на сложенные на столе руки и выдохнул тяжелое «ох».
–– Бельский, блин, видишь, плохо мне, позови там…
–– Не надо. – Бельский подошел к оперу, нащупал пульс, постоял секунд 10 держа запястье опера в своих пальцах. Потом налил в стакан из стоящей на холодильнике бутылки минеральной воды и поднес к губам поднявшего голову опера. Тот глотнул и несколько приободрился.
–– И что там у меня с пульсом?
–– Ерунда, жарко здесь, ночь не спал, волновался много последние дни… А еще… Дам совет, но только без обид, я свое дело знаю…
–– Ну, говори.
–– Прости обидчиков, не бодайся с ними, дороже выйдет. А деньги они тебе сами вернут, точнее отработают.
–– Что? Дочь поступит все-таки? – сам от себя не ожидая такого продолжения диалога, спросил опер.
–– Конечно.
–– Ладно, идите, Бельский, – опять уронив голову на руки, произнес опер. Он чувствовал себя уже вполне нормально, но в странной ситуации, а она явно была странная для него. Он, бравый опер, предпочел как страус, подержать голову в песке, пока не уйдет этот субъект. «Почему именно он мне достался, а не Прохорову, к примеру, или Вершинину?» – подумал он, и одновременно внутренне выругался на самого себя за какое-то непонятное состояние, как будто внезапно лишился одежды в людном месте, где и срам прикрыть нечем.
Он вяло махнул рукой, подтверждая свои слова: мол, иди уже, не до тебя.
Но Бельского уже не было. Он мгновенье назад вышел из кабинета, а через минуту и из самого здания ГУВД.
Александр Григорьевич, ничуть не меняясь в лице с тех пор как оказался в кабинете отдела по борьбе с экономическими преступлениями, распахнул дверцу своего автомобиля, белого «Лексуса», сел за руль, откинулся на спинку и закрыл глаза. Голову не покидала мысль: «каким образом кто-то узнал о его связях с корпорацией «Омега LTD», торгующей несертифицированным препаратом, которого днём с огнем не сыщешь в последние месяцы, и без которого некоторые процедуры теряют всякий смысл». Но вместе с тем он прекрасно понимал, что беспокоиться ему нечего, всё прикрыто, доказательств нет. Просто операм нужно выйти на непосредственных изготовителей, а даже не на поставщиков. А он, как подозреваемый покупатель, вообще с боку припека – никому не нужен.
Через некоторое время он уже мчался на другой конец города.
По мере приближения к месту назначения мысли о милицейском инциденте растаяли вовсе, но на их место пришли другие и более насущные. Предстояла серьезная встреча с субъектом, который являлся частью его теперешней миссии.
Да. У Бельского несколько лет назад жизнь раскололась надвое. После появления в его жизни умершего много лет назад Моремана. Причем место раскола приходилось не на встречу с покойником. А на тот период его жизни, когда Гритшин только затевал свою «Операцию «S», и когда Бельский внутренним свои чутьем догадался, что «великий слух» был изобретением человека, а не результатом вторжения инопланетного разума, и движимый какой-то неуправляемой силой, кинулся на поиски автора слуха, злого гения, которым оказался несчастный Лёня Гритшин.
Последний уже много лет, с того самого злополучного 1986 года находился в областной психиатрической клинике, пребывая в растительном состоянии, между жизнью кабачка и смертью бывшего когда-то человека. Родственники жены, благополучно скончавшейся вскоре после инцидента в их квартире, по каким-то причинам не позволяли докторам осуществить негласную эвтаназию, исправно платили деньги уйме народа – начиная от главврача и кончая сиделками. Впрочем, почему они не давали телу спокойно отойти в мир иной (душа-то уж наверняка давно была там), можно было легко догадаться. Роза, жена Гритшина, незадолго до смерти, случившейся от банального инсульта, будучи в состоянии тихого помешательства, неустанно твердила своим состоятельным и жадным до роскоши родственникам, что Лёнчик где-то заховал порядка пятидесяти миллионов рублей (теперь уже старыми, советскими деньгами), но возможно, что он успел обернуть их и в зеленые американские доллары или во что-то ещё, поскольку был не просто настоящим и продуманным по всем направлениям гением, а достаточно хитрым и предусмотрительным пройдохой. Не зря же он готовил какой-то сюрприз на то самое злополучное утро, которое так и не состоялось в их жизни после ночных визитеров-инопланетян.
Так что право на жизнь, хоть и растительную, Лёня Гритшин купил себе тайной, разгадать которую пока не удалось никому из его «заботливых» родственников. А кроме родственников жены никого в общем-то и не было. Вся команда верных псов-волонтеров, судорожно набив карманы астрономическими суммами денег, естественно, растворилась в бескрайних просторах планеты Земля. Возможно, кто-то и сваял в парке своего имения или дворце золотой бюст господина Леонида Гритшина, может даже в знак искренней признательности, но скорее для имиджа и помпы. Однако на большее никто, как ни странно, не осмелился. Да и зачем? О том, что Лёня жив, но находится в плачевном и безнадежном состоянии, наверняка знали все участники «Операции «S», проявлять милосердие или еще как-то участвовать в этом никакого смысла не было… Вот если б Лёнчик умер, тогда-то уж братство своего кумира наверняка щегольнуло бы как следует: и кладбище, и памятник, да и сами похороны вошли бы в криминальную историю достойной страницей.
А вот на могиле Моремана уже стоял памятник. Да какой знатный! Да на каком кладбище, да рядом с какими людьми! Вот его братство «пауков» не поскупилось, хотя разговоры и даже неприятные распри в их обществе были. Почему сокровища Моремана ушли на какую-то весьма сомнительную благотворительность? Почему такой подарок и именно ментам, врагам нашим?! Никто ничего понять не мог. Сошлись на том, что это все липа, ментовские штучки, красивая легенда идеологов и будущих политтехнологов. Чтоб Вор (!) подарил общак ментам?!!! Бред.
Бельский свернул с окружной дороги на малозаметную полугрунтовую, полуасфальтированную (годах в 50-х) дорожку, и проехав метров 600, остановился у покосившейся будочки, окрашенной когда-то в ярко-желтый цвет, без надписей и табличек, непонятного назначения, каких много понатыкано вдоль российских дорог или просто в чистом поле. Такие будочки всегда вызывали таинственный трепет перед ушедшей сверхдержавой и наводили зачастую на самые патриотические мысли. Хотя кто знает, что там внутри? И сейчас они стоят повсеместно, имеют крепкую дверь и пусть примитивный, амбарный, но все же крепкий замок.