Умным девушкам в очках Николаша говорил так: «У круглой головы в восемнадцать пятнадцать. Сначала пойдём в театр». У круглой головы – это у круглой головы и есть. На станции метро «Площадь Ногина» стоял бюст затерявшегося в анналах истории Ногина. Сейчас уж не все и название станции вспомнят, не то что имя революционера.
Интеллектуалок Коля вёл на Малую Бронную улицу и показывал спектакль «Дон Жуан». Там со сцены артист Казаков, игравший заглавную роль, аргументированно убеждал умниц в необходимости срочно отдаться Коле под бутылку красного саперави и, опять же, пачку молочных сосисок.
Романтических, возвышенных девушек с неопределённостью во взоре Коля вызывал «под синее небо». Станция метро «Октябрьская»-кольцевая напротив эскалатора наверх. На этом месте можно увидеть ворота с кованой решёткой, за которой простирается бездонное, чистое и ясное небо. У «синего неба» романтические девушки, которым вечно хочется податься на край света, глубоко вздыхали, глаза их начинали блестеть – и парочка тут же отправлялась на ужин с бутылкой "саперави"…
Сейчас Николай пытался определить, где следует назначать свидание Лере Новиковой. До края света они уже добрались, убеждать в чём-то Дон Жуану уже поздно, тащиться до Лопасни не сезон…
– Я буду ждать тебя на Левом берегу, перед Домом инвалидов, потому что себя им как раз и чувствую. Напоминаю, в четырнадцать часов.
– Кем? Кем ты себя чувствуешь?
– Инвалидом…
– А что с тобой случилось?
– Обострение. Обострение хронического недуга с названием… – Коля поднёс руку к груди. – Мне кажется, этот недуг и у… Я не опоздаю. Поболеем вместе.
Глава 5
Основательную пластическую операцию тогда решили не делать. Немного подтянули щёки, подрезали нос, изогнули брови – и всё, иди гуляй. Вот тебе ключи от списанных служебных «Жигулей», вот от квартиры в Орехове-Борисове, чтобы в центре не отсвечивал. Вот содержание, сколько положено по штатному расписанию, и до свидания. Ожидай в резерве, мы, когда понадобится, позовём. Да, ещё, чуть не забыли, – документы. Паспорт тебе новый, водительское удостоверение, справки… Имя не перепутай – Челюскин Никитий Никитович. Привыкайте, Никитий Никитович.
– А Никитий – это не опечатка?
– Нет, – ответили в кадрах. – У нас опечатки исключены.
К провалу хороший агент должен быть готов всегда. А тот, кого сейчас называют Челюскин, был одним из лучших в своём деле. Поэтому его не смогли взять. Когда перебежчик начал сдавать агентуру, как бутылки после хорошей пьянки – с грохотом и боем, он успел скрыться. Автомобиль бросил в Колорадо, дальше товарным поездом в Техас к мексиканской границе, пересёк её пешком с контрабандистами и сел в Акапулько на российский сухогруз, который направлялся в свой порт приписки – Новороссийск. Сам-то ушёл, а семья, хоть и залегендированная, но всё-таки родная: двое ребятишек, жена и тёща, – осталась в стране пребывания. Остался и бизнес, пусть по заданию Центра выбранный, но своим трудом на ноги поставленный. И честно нажитый дом, шестнадцать тысяч кредита банку ещё отдавать. Брошена собака, любовница, друзья… Там, «в поле», осталось всё, что составляет нормальную человеческую жизнь.
Конечно, Челюскин сохранил свободу. Он не получил пожизненного срока в душной тюрьме возле Нового Орлеана. Его не пытали током и не вкалывали депрессанты, его не пугали страстными неграми и перспективой сойти с ума. Он сумел улизнуть. Но большой радости Никитий Никитович почему-то сейчас не испытывал. Хоть и не был Челюскин идеальным семьянином, но и скотиной тоже его не назовёшь. Тосковал по родным, скучал по работе. И почему он должен всё терять, если какой-то сволочи захотелось поменять водку на виски, а «Ладу» на «фордик»? Терпеть, что его Никития (тьфу, ну и имечко выдали. В прошлый перестой в резерве звонче было: Борис Беринг), Никития Челюскина, подполковника внешней разведки, «толкнули за баксы» и поехали к океану, во Флориду, купаться да девок сисястых на полученные бабки прикупать? А дети Никития будут расти безотцовщиной? Жена сидеть в долгах, пёс выть по ночам, друзья спиваться? Это правильно?
Перебежчика, Толика Зюбу, Никитий знал лично ещё с лейтенантской поры и сейчас считал своим врагом, человеком, который разрушил его маленькое обывательское счастье. И не такой был новоявленный Челюскин, чтобы забывать или прощать. Нет, не такой…
Осевший в резерве Никитий Никитович имел план действий. Простой как лом и как лом же прямой. Он решил вернуться, наказать Зюбу и жениться на своей супруге снова. Только так, и никак иначе.
Контора ему в этом деле не помощник. Контора последнее время почему-то не наказывает перебежчиков. Стесняется, что ли? Или руки стали коротки? И расхаживают они, живы-здоровы, книжки строчат. На преданной родине сочинения эти продают и на вырученные деньги неплохо себя чувствуют, интервью дают, улыбаются. Никитий Никитович не согласен с таким положением дел!
Никитий Толика Зюбу найдёт обязательно, этому его давно и неплохо научили. Посмотрит в глаза, послушает вескую аргументацию в защиту предательства и… и приведёт приговор в исполнение, не оглядываясь на Европарламент, мораторий и презумпцию. А потом поедет к жене.
Американская жена Никития Никитовича – женщина необыкновенная. Таких на Среднем Западе можно пересчитать по пальцам правой руки, и столько ещё пальцев останется, что хватит сложить их в большой кукиш и показать всем другим мужикам. Разумеется, за ней будут следить ребята из ЦРУ, и запросто, в открытую к ней не подобраться. Но Никитий кое-что придумал – он изменит внешность. Не так, как это сделали по приезде конторские – на скорую руку, халтурно. Он задумал обновиться кардинально, чтобы комар носу не подточил. Удлинить ноги и руки, подправить осанку, походку, растолстеть, а самое главное, скроить лицо другой расы. Он станет жёлтым, узкоглазым.
Жена, Никитий был уверен, примет его любым. Ей он откроет правду, только ей, а детей усыновит. И никаких проблем.
Дело упиралось в то, что сложные операции и манипуляции, мероприятия и медицинские методики стоили весьма заметных денег. В Америке Челюскин был небеден, в Москве же с копеечным содержанием он почувствовал себя пассажиром дальнего следования, у которого на полдороге украли и чемодан, и бумажник. Деньги нужны были позарез, и Никитий не отказывался ни от какой работы. Конечно, он не ходил по ночам с совковой лопатой на Москву-Товарную разгружать вагоны с цементом, не развозил по вызовам в спальные районы приземистых молдавских проституток, а предлагал высококачественные профессиональные услуги. Услуги мощного аналитика, опытного разведчика, матерого оперативника. Продавал свою смелость, ум, отвагу и опыт. Честь не продавал. В прошлый перестой в резерве он провёл в Барселоне операцию по спасению некой Риты Пестовой от чрезмерной опеки нехороших людей. Деньги получил приличные, но их недостаточно для осуществления задуманного плана. Только на подкуп сотрудников охраны Зюбы уйдут десятки тысяч долларов, не говоря уже обо всём остальном. Медицинские операции, лечение, транспорт, оборудование, текущие расходы… Никитию надо ещё много заработать. Поэтому он с радостью принял предложение Николая Перегудова помочь в деле Назаровой-Новиковой. Как ему действовать, Челюскин знал. Ничего сложного. Для начала собрать легальные данные: милиция, паспортный стол, соседи. Затем поговорить с друзьями, пусть охарактеризуют с хорошей стороны и выдадут недругов, а если повезёт, то и врагов. А уж потом, проанализировав ситуацию, сделать выводы и решить, в какую сторону двигаться дальше.
Приятель из информационной службы перезвонил быстро, уже через двадцать минут.
– По Новиковой пока ничего сказать не могу, а про Назарову слушай. Нина Константиновна Назарова, двадцати девяти лет, родилась в Ленинграде в семье полярников. Отец, Константин Георгиевич, учёный-геофизик, мать – метеоролог. Они и сейчас в Антарктиде на зимовке. В тысяча девятьсот девяносто втором году после окончания средней школы Нина поступила учиться в Московский институт управления, который окончила в девяносто седьмом. В том же девяносто седьмом году вышла замуж за Михаила Ефимовича Генкина. Брак просуществовал два года, Генкин решил выехать на постоянное место жительства в Израиль, а Нина Константиновна отказалась. Разошлись. Замуж больше не выходила. Живет в Сокольниках, Олений Вал, двадцать четыре, квартира четырнадцать, телефон: девятьсот пятнадцать тридцать пять пятьдесят восемь. Место работы: сотрудник аппарата совета директоров холдинга «Колонна» с окладом тридцать пять тысяч рублей плюс премии. Номер налогоплательщика и номер пенсионной карточки имеются. Записывать будешь, Никитич?
– А что там записывать? Обычная московская, хорошо устроившаяся возле нефтяной трубы и бюджетных денег дамочка. Машина иномарка, квартира в новом доме, серая зарплата – всё по первому, как я полагаю, классу? – Никитий Никитович захлопнул блокнот, в котором остался телефон и адрес.
– Так-то оно так, Никитий, только одно маленькое но… – Приятель замялся.
– Что ещё? Договаривай.
– Схоронили её третьего дня, Никитий. На Котляковском кладбище.
Глава 6
Латинский квартал называется так потому, что первые студенты университета, основанного каноником Робером де Сорбонном, говорили друг с другом именно на этом вышедшем из общенародного употребления языке.
Разумеется, здесь достаточно мест, где можно сесть перед компьютером, войти в мировую Паутину и отправить сообщение. Только вряд ли это получится сделать на русском языке. Клавиатура с кириллическим шрифтом редкость в Латинском квартале Парижа. А Николаю хотелось написать именно по-русски, ведь наняли его как русского. Таинственному заказчику это, наверное, казалось важным.
Пришлось Николаше обратиться к истокам. Истокам византийской письменности. В греческом ресторанчике в Сен-Жермен, поблизости от площади Одеон гостю, заказавшему чашку кофе и рюмку коллекционной метаксы, разрешили посидеть за столом метрдотеля, с компьютера которого можно писать кириллицей.
Электронный отчёт о первом дне пребывания в Париже мадам Леры Новиковой ушёл в одиннадцать часов двадцать три минуты по среднеевропейскому времени. Исходя из текста письма неизвестный работодатель должен был оценить поведение Леры как обычное, а времяпровождение признать скучным. Магазин – кафе, магазин – кафе. Николаша перечислил покупки и приобретения с указанием стоимости и размера. Он включил в отчёт все выпитые им чашки кофе, парковочные квитанции, двадцать литров высокооктанового бензина и новый галстук, которым хотел себя порадовать ещё к Рождеству, но не поднялась рука из-за дороговизны. Сумма причитающихся ему ежедневных выплат увеличилась на сто тридцать два евро и семьдесят пять евроцентов. Как незначительный эпизод вскользь отметил Коля и разговор в кафе с местным жителем, то есть с собой. В подробности этой встречи он решил не вдаваться.
Своё теперешнее настроение Коля охарактеризовал бы как хорошее на грани отличного. Тут-то и раздался телефонный звонок от Никития.
– Как – умерла? – Мысль о смерти ворвалась в сознание Николая, как холодный скальпель кардиохирурга в жаркое, недавно ещё пульсировавшее, большое сердце.
– Не знаю пока. – Никитий Никитович одевался, чтобы поехать в Сокольники, где жила Нина Назарова. – Подожди чуть-чуть.
– Что-то здесь не так, Никитич. Странное совпадение… – Николаша нахмурился, оглядываясь. Вокруг него студенты естественных факультетов Сорбонны поедали греческие салаты, обильно сдабривая их зеленоватым, первого отжима, оливковым маслом с чесноком.
– Все там будем. Кто раньше, кто позже… – Никитий искал глазами кепку. – А со второй-то… Валерией твоей, – и того хуже…
– Как это? Разве может быть ещё хуже? – удивился Николаша.
– Ну, на этом свете всё возможно. Назарова-то Нинка хоть пожила маленько, – вздохнул Челюскин. – А этой, Валерии Александровны, двадцать семи лет, уроженки Московской области, вообще нет и никогда не было на нашем белом свете.
– Да ну?! – не удержался Перегудов.
– Где ты только такую публику находишь, Коля, хочу тебя спросить? Что ни человек, то сразу неприятности!
– А паспорт? Её заграничный паспорт?
– Фальшивка, наверное. Сейчас ведь это легко и просто, были б сольди.
И Никитий Никитович коротко, точно и ясно, не оставляя места для вопросов, изложил Николаю все полученные данные. А когда закончил, услышал в ответ:
– Значит, так, дорогой, как там сейчас тебя?.. Никитич, прошу, будь поосторожнее. Чувствую, серьёзное затевается дельце, возможно, с кровоподтёками.
– Ладно, Коля, не пугай. Так говоришь, словно я страшней мухобойки в руках ничего не держал. Прорвемся, не впервой. – В эту минуту Никитий склонился к двери в прихожей и посмотрел в глазок. Привычка проверяться неистребима. – Поеду-ка я по адресу, посмотрю на местности, что к чему, и отзвонюсь тебе сразу. Бывай!
– Жду, – сказал Николаша и услышал в ответ короткие гудки.
«Да, дела… Не похоже как-то на мужа-ревнивца. Не сходится. Как ни крути, а ни одна из них не замужем. Генкин, бывший муж, не в счёт. Другое тут скрывается, с московским размахом… С большими деньгами, такими большими, когда уже не церемонятся. Но… Но информации для выводов, да и для версий, маловато. Надо самому поработать с Лерой да Никития ждать. Больше источников нет, не связного же расспрашивать? – Коля задумчиво рассматривал вторую рюмку метаксы. – Хотя почему же нет источников? А работодатель? Он-то что пишет? Откуда деньги перечисляет? Его адрес электронный? Возможно, ниточка и отыщется».
Коля решил проверить почту, с момента отправки прошло сорок семь минут.
В ящике ждало сообщение от заказчика. Колю благодарили за службу, сообщали о переводе гонорара и компенсации расходов, просили быть внимательней и составлять более подробный отчёт. Сообщение оказалось без подписи.
Перегудов допил коньяк и поднялся, чтобы идти к Дому инвалидов на встречу с Лерой Новиковой.
Мутноватая Сена понуро и сосредоточенно, словно боясь промахнуться между опорами моста Менял, тащила одну за другой приземистые баржи со щебёнкой и песком.
Старой реке, сразу видно, было тяжело. Она сильно устала. Ей давно надоело течь в Гавр и впадать в Ла-Манш, такой же древний и унылый, как и она сама. Смешанная с водами Рейна, Шельды, Мааса и Луары, она чувствовала себя, как больной под капельницами, – истерзанной и вялой. А хотелось Сене всегда оставаться молодым прозрачным ручейком, звонко журчать между камнями и никогда, никогда не добегать до Труа, где её поджидали гружёные баржи и грязные буксиры.
Николаша Сене сочувствовал. Впрочем, сейчас он был готов обнять и утешить весь мир. Спросите почему? Да потому что скоро к нему на встречу – он это чувствовал – по набережной лёгкой походкой придёт волнующая женщина, слаще которой он не знал и, наверное, уже не узнает. Даже путаница с её именами не способна огорчить его сегодня. Сегодня не важно, как её зовут. Главное, что она потрясающе, ослепительно красива, и ему совершенно наплевать, что у неё в сумочке фальшивый паспорт.
Лера приблизится. Улыбка осветит её лицо. Коля залюбуется ею и, боясь забыть, что не должен говорить по-русски, откроет рот для приветствия, но она опередит его и скажет:
– Николя, прости, я вчера обманула тебя. Сейчас ты узнаешь всю правду.
Коля посмотрел на Левый берег, к нему действительно шла назвавшаяся Лерой женщина. В её облике, осанке, походке, изгибе бровей не было ни малейшего намека на прошедшую ночь. Как будто между ними ничего не произошло. Словно они не испытали близость друг друга и не познали один другого в самые интимные мгновения жизни. Лера казалась сдержанной, если не сказать отчужденной. Коля недоумевал.
– Так, где тут у вас музей д’Орсэ, месье? И они пошли в музей. Да-да, просто пошли в музей. Не было случайных прикосновений, лёгких объятий, лукавых мимолётных взглядов, улыбок и намёков. Только живопись, скульптура и искусство. Коля ничего не понимал.
Когда экскурсия закончилась и остались позади импрессионисты, постимпрессионисты, сюрреалисты, абстракционисты, кубисты, дадаисты и прочая цветастая братия, Коля повернулся к Лере и сказал:
– Сегодня мы ужинаем в «Хвосте петуха». Я заеду в семь.
Глава 7
Москва задыхалась в пробках. Тысячи и тысячи автомобилей с включёнными двигателями, выпуская друг другу в нос синеватые выхлопы, выстроились прерывающимися у светофоров гусеницами, которые тянулись к центру по семи основным лучам проспектов.
На Варшавском и шоссе Энтузиастов правили бал большегрузные машины из Тулы и Нижнего Новгорода. По Каширке и Волгоградке тащились на «Жигулях» дачники-шестисоточники, по Дмитровке возвращались грибники и рыболовы, по Ленинградке жители неоднозначного района с кивающим на Америку названием «Зеленоград», а по Кутузовскому, само собой, скользило начальство.