Соня ждет, пока Петровна откроет комнату, и оглядывается. Сверху виден огород, сараи и будка, возле которой гремит цепью большой серый пес. Старик поливает помидоры, держа в руках шланг.
– Как доехала? Нормально? – спрашивает Петровна, открывая дверь комнаты.
– Нормально. Долго только. Надоело.
Они проходят внутрь, и Петровна включает свет. Телевизор, кровать, тумбочка, зеркало, дверь в кабинку с удобствами. Отлично.
– Вот здесь будешь жить. Иди сюда. Смотри, как душ включать. Вот так повернешь – и включай кран. Будет горячая.
– Спасибо, – говорит Соня и торопится снять рюкзак.
– А ты чего хромаешь? Ногу стерла? Дать тебе пластырь?
Подумав, Соня отвечает:
– Нет. Не стерла. Сломала.
– Как так-то? – Петровна удивлена.
– Да так… Под трамвай попала, – Соня хотела бы все свести к шутке, но Петровна не улавливает интонации.
– Да ты что? Ужас-то какой! И как же ты?
– Ну… так. Уши развесила и бац – прямо под колеса. Да еще с разбега. Раскатало по полной. Зато урок на всю жизнь. Теперь смотрю на светофоры во все глаза.
– Да уж больно дорогой урок-то! – качает головой Петровна.
На это Соня резонно замечает:
– Хорошие уроки не бывают дешевыми.
– А вот это правильно, что ты не унываешь. Уныние – пустое дело. Ну вот, давай устраивайся. И на ужин спускайся. Я накрывать пойду. Ужин в семь часов. Сейчас все и придут постояльцы. Познакомишься.
– Спасибо, Тамара Петровна, – говорит Соня и, дождавшись, когда Петровна выйдет и закроет дверь, падает на кровать, несколько раз подпрыгивает и замирает. Прикрыв глаза, она ощупывает кровать слева от себя и тихо спрашивает:
– Ну что? Ты здесь, господин Одиночество?
Рядом с ней на кровати проявляется подросток лет двенадцати, похожий на ее брата-близнеца. Только в отличие от Сони его белая кожа сияет лиловым светом. Он осторожно трогает руку Сони и говорит:
– Поздравляю. С приездом в рай.
– Спасибо. Пока не осознала. Чувствую себя картинкой на экране, как в кино.
– На море пойдем? Или завтра уже? – спрашивает Одиночество.
– Хочется, – вздыхает Соня. – Но темно уже. Да еще эти тетки с маньяком. Стремно как-то. У меня паранойя, как считаешь?
– Есть немного. Но тут лучше перебдеть, чем недобдеть. Пойдем уж утром, чего там.
Мальчишка смеется.
– Слушай. Давно хотела спросить: почему тебе все время двенадцать лет?
– Ты меня так запомнила, когда мы первый раз встретились. Помнишь? Ты качалась в осеннем парке на качелях…
– Точно. Помню. Да. А на самом деле ты какой?
– Никакой. Как шаровая молния, но тебе так удобнее со мной общаться. Не хочешь в душ, кстати?
– Хочу. А что, конем уже пахну? Ладно, пойду.
– Да не. Нормально. Просто вдруг ты забыла.
– A-а. Пойду. – Соня поднимается и, зайдя в душ, включает воду. Струи хлещут по плечам, по спине, по полиэтиленовой пленке кабинки. На левом бедре Сони шрам. Такие бывают от открытых переломов. Соня наклоняется и трогает шрам, нащупывая пальцами отвердевшие после разрыва жилы, стиснув зубы от боли, начинает их разминать.
Подросток, немного побродив по комнате, останавливается перед зеркалом и растворяется в пустоте.
ГЛАВА 5. Кругом маньяки
На столе летней столовой стоит переносной телевизор. Синий отсвет тускло высвечивает из темноты лица мужчины и женщины. Соня осторожно садится на свободное место и разглядывает их. Они уже немолоды, им за шестьдесят. Затаив дыхание, они следят за тем, как на экране маньяк обклеивает полиэтиленом комнату в заброшенном доме.
– Добрый вечер, – осторожно произносит Соня.
– Привет, – старик оборачивается и протягивает жилистую руку. – Новенькая, что ли? Я – Игорян.
– Ага. Соня. Очень приятно.
– Извини, кино, – Игорян снова отворачивается к экрану.
– Я – Наталья, – у женщины нудный скрипучий голос.
Соня берет тарелку и кладет себе картошку и салат. По темному коридору на экране крадется полицейский. Коридор длинный, как в дурном сне. В руке полицейского «глок», лицо освещено тусклым светом, изображающим ночь. Полицейский стирает пот со лба и тревожно прислушивается.
Соня нагребает из салатницы большую ложку салата, стараясь не издать ни звука. К столу подходит женщина лет тридцати.
Разглядев Соню в темноте, она шепчет:
– Ты новенькая? Привет. Я Рита.
– Ага. Соня.
– Что тут у нас? – Рита разглядывает содержимое салатницы и заглядывает в кастрюлю. – Салатик, картошечка, рыбка. Вкусненько.
– Ага, – говорит Соня, жуя кусок помидора.
Маньяк на экране подносит нож к горлу жертвы. В глазах жертвы ужас, на лбу выступает пот. Она мычит, насколько позволяет мычать скоч, которым заклеен ее рот. Жилы на шее вздуваются. Соня отворачивается.
– Фу! Не могу смотреть ящик, – говорит Рита. – Или дебилизм, или насилие. И так убить кого-нибудь хочется. Не противно вам?
– Да сейчас уже закончится, – отмахивается Игорян.
– Нет. Нам не противно, – скрипит Наталья. – Так что придется потерпеть!
– Ладно-ладно! Смотрите! – смиренно соглашается Рита и обращается к Соне: – Сами все тут маньяки ненормальные!
Игорян шикает.
Раздается сигнал мобилы. Рита достает ее из кармана, хмуро читает сообщение и начинает писать ответ.
– Ну, давай же! Давай! – восклицает Игорян.
В комнату маньяка врывается полицейский, гремит выстрел, из головы маньяка вылетает красная жижа и заливает экран. В следующем кадре девушка падает на грудь освободителя.
– Ну вот. Все обошлось! – довольно произносит Наталья. – И нечего было истерику устраивать!
Начинается реклама, Игорян выключает звук и включает лампу, висящую над столом. Становится почти светло.
Затем мужчина оскаливается в улыбке и спрашивает:
– Ты из Москвы? Надолго?
– Нет. Ненадолго, – отвечает Соня. – А-а-а… мы, типа, уже на «ты»?
– А че нам? Мы тут все на одном пляже практически голые. К чему церемонии?
– Логично.
– Игоряша простой у нас, – сообщает Наталья. – Зато полезный. Заботливый, если сходить куда или еще как.
– Да, я такой.
Отправив сообщение, Рита достает из кармана пластинку с таблетками, выщелкивает одну и запивает водой. По ее лицу видно, что она расстроена.
– Тема маньяков сегодня преследует меня, – говорит Соня после некоторого раздумья. – В маршрутке ехала – слышала разговор. Говорят, на днях нашли труп девушки в заброшенном доме.
– Че, реально? – не верит Рита. – Да ладно!
Игорян и Наталья внимательно слушают Соню, хотя это не мешает им есть.
– Ага, – продолжает Соня. – Родственница одной из теток в понятых была. Засняла на мобилу.
– Где нашли? – Наталья поворачивает голову. – В Севастополе?
– Ага.
– Да, – тянет Игорян. – Сплошные маньяки. И в кино, и в жизни. Вот так пойдешь на пляж и…
– Ну и шуточки! – Рита морщится.
– Можешь не волноваться, Рита, – смешочек Игоряна. – Надо быть особенным человеком, чтобы попасть в руки маньяка. А мы люди обычные. Нам ничего не грозит!
Наталья усмехается:
– Тебе, Игоряш, точно ничего не грозит! Речь идет о женщинах, если ты не заметил. Надо новости посмотреть будет.
Все замолкают на минуту в раздумье, и Соня задает вопрос, о котором думают все:
– А как он вообще их находит? Стоит часами в темном дворе и ждет? Или на пустыре? Как?
Игорян отзывается первым.
– Я читал в учебнике по криминалистике, что жертва и маньяк чаще всего заключают молчаливое согласие. Жертва как бы согласна быть жертвой. Маньяк не набросится на любого, он чувствует какую-то связь с жертвой.
Рита не согласна:
– Да ладно. Сколько раз слышала, что обычные женщины и девушки становились жертвами. Шла с работы вечером, просто гуляла – и на тебе.
– Ну, я что читал, то и сказал. Не на каждую он набросится. Вот, к примеру, собаки – они ж не всех кусают, а только тех, кто боится.
– Типа, жертва тайно хочет, чтобы ее порезали на лоскуты? – уточняет Соня.
– Это вряд ли, – возражает Игорян. – Но, наверное, гипнабельность нужна. Обычно все эти жертвы в подавленном состоянии. Подавленный человек, не видит, что вокруг творится. Весь в себе потому что.
Голос Игоряна бодр и весел. И Соня думает о том, что Игорян, вероятно, всегда весел. Вероятно, чтобы заставить его хмуриться или печалиться, надо сделать что-то ужасное – например, стукнуть его по голове молотком. А так ему все – трын-трава и веселье.
К столу подходит Петровна, неся на руках блюдо с дыней.
– А вот мы сейчас у Петровны спросим! – говорит Игорян.
– Давайте дыньки покушайте, – предлагает Петровна.
Игорян собирает пустые тарелки, освобождая место для дыни.
– О! Ставь сюда, Петровна! Знаешь че-нить? Маньяк, говорят у вас тут. Соня вот в маршрутке слышала.
– Да, объявили в новостях утром. И в магазине народ говорил. Но вы не бойтесь, он в Севастополе орудует. Там на окраине, на Лагерной. У нас тут нечего ему делать. Так что отдыхайте, не волнуйтесь.
Петровна забирает тарелки и уходит.
– Надо новости послушать, – теперь это говорит Рита.
На экране появляется Сердючка, Игорян делает звук громче. Сердючка поет: «Червячки чудовы, ризноколеровы».
– М-м-м-м, какая дыня! Мед! – восхищается Игорян.
– Да ничего особенного, если честно, – Наталья брезгливо кладет обгрызенную корку и тянется за вторым куском. – Несладкая и водянистая. Наверняка туда нитратов впрыснули шприцем, чтобы быстрее созрела.
А дыня-то реально хороша. Соня и Рита встречаются взглядами и понимают, что они подумали об одном и том же.
– Есть люди, – говорит Рита, – рядом с которыми киснет молоко.
– И мед становится горьким, – добавляет Соня.
Им становится весело, они с трудом удерживаются от смеха.
– Это вы к чему? – спрашивает Игорян, протягивая руку за следующим куском дыни. – Ну-ка. Вот, вот этот.
– Да так просто, – взгляд Риты вызывающе сверкает.
Наталья кладет скомканную салфетку в тарелку и сверлит Риту огненным взглядом. Но это только бодрит оппонентку. Как бы сама себе, Рита произносит:
– Интересно, почему-то никогда не слышала о женщинах-маньячках. А они ведь есть, наверное? Я вот одну точно знаю.
Наталья прекрасно понимает, в чей адрес реплика, но это ни на йоту не смущает ее.
– Женщины умнее, – говорит она. – Они тщательнее скрывают следы. И у них другие методы, требующие интеллекта. Женщина может лаской довести до такого ада, что мало не покажется. Не зря говорят: сила есть – ума не надо. Приятного аппетита.
Отодвинув стул, Наталья удаляется.
– За что ты ее так? – спрашивает Соня.
– Есть за что. Она вот так нудит уже вторую неделю и утром, и вечером. Я уже видеть ее не могу. Я отдыхать сюда приехала, а она настроение портит.
– Ну да. Наталья – эксклюзивная женщина, – соглашается Игорян.
ГЛАВА 6. Ночные мысли
Ночью Соня почти засыпает. Почти. Где-то на грани, на поверхности между двумя мирами, Соня думает о том, что привычное может быть скучным, но не пугающим. Хотя и скука может стать смертельной. Мы поглощаем мир глазами, ушами, губами, желудком, мозгом, снами, словами, касаниями. Мы пьем его, жуем или жадно глотаем, думаем его. Этот поток и есть мир, мы наполняем им мозг и существуем.
Нет потока – нет сознания, но и слишком бурный поток может сбить наше сознание с ног и повергнуть в панику. Паника – это когда мозг не успевает раскидать новости по полкам. Или когда новостей нет.
Это просто ощутить: стоит остановить взгляд, мир исчезает за серой пеленой. Но и если очень быстро двигаться, мир также превращается в нечто однородно неразборчивое. В серую глину пустоты. Выходит, слишком быстрая скорость равна для нас полной неподвижности. Кто сказал, что за неподвижностью нет ничего? Кто сказал, что за скоростью света нет ничего? Впрочем, «неведомо» равно «не существует».
Это, собственно, и есть коридор реальности – то, что мы успеваем разглядеть, расслышать, ощутить, измерить. Но измерить реальность мы можем только реальностью, доступной нам в ощущениях, и в этом ограничены. Наше общение с миром похоже на бесконечный коридор отражений, возникающий в двух зеркалах, направленных друг на друга, где каждое отражение обогащено сложностью предыдущего.
Соня думает о том, что пространство спокойствия – это пространство предсказуемости. На предсказуемое мозг не тратит энергии, поэтому он так не любит расставаться с прошлым. Твое прошлое и есть ты сегодняшний. В этом секрет всех гороскопов. У нас нет универсального сознания. Прежде чем увидеть мир, мы должны получить инструмент зрения. Сначала рождается тело, а потом – долго, в течение нескольких лет – в мозгу вызревает личность. Это называется детство.
Детство – самое безопасное время, каким бы оно ни было. Время доверия. Ты вынужден всему, что приносит поток реальности, говорить да. Иногда это помогает тебе, иногда это тебя калечит, но у тебя еще нет слова «нет». Сначала ты весь – одно сплошное «да». Мир впечатывается в тебя, делая из куска глины пустоты город твоего сознания, потом населяет его живностью. И дальше ты будешь жить внутри этого города, даже если он полон вурдалаков и змей, даже если его стены получились кривыми, а лестницы ведут никуда. Если смотреть сверху, этот город выглядит как матрица или печать. Отныне все, что ты будешь создавать – вещи, отношения, слова, поступки – будет слепком этой матрицы. И все, что ты будешь брать из мира, должно будет совпасть ямками и выпуклостями со сложной архитектурой твоего внутреннего города. Иногда ты будешь встраивать свою матрицу в нечто неподходящее и неведомое тебе, и тогда дома и эстакады твоего города будут крошиться и оседать в руины. И тебе будет больно. Печалясь и плача, ты будешь исправлять разрушенное, ремонтировать, изменять очертания, не желая расстаться с тем новым, что пришло в твою жизнь, чтобы нанести урон твоему городу. Ты будешь чувствовать панику и страх, пока не возведешь новые формы. Так ты будешь учиться. И однажды, усвоив множество уроков, почувствуешь себя героем, победителем драконов, и вот тут-то тебя и поджидает смертельная встреча с неизвестным. Ты не сможешь предугадать, каким будет человек, который сотрет твой город с лица земли, как Хиросиму и Нагасаки. Твой победитель может оказаться кем угодно: маленькой девочкой, взрослым мужчиной, случайным прохожим, любовником, тренером по танго, учителем литературы, персоной, о которой ты прочтешь в газете. Ты никогда не предугадаешь, кто сотрет тебя с лица земли и превратит твое сознание в пустоту. И лишь тогда ты снова станешь чистым, как в тот миг, когда родился на свет. И лишь тогда ты увидишь мир таким, как есть. Из мира зрителей ты переместишься в мир артистов и рабочих сцены. Увидишь серые кулисы, скрипучие механизмы, цепи, шестерни, которые приводят в движение громоздкую махину мироздания.
Это твоя внутренняя крепость, зона защищенности и комфорта.
И Соня вдруг понимает, что даже к ужасу и насилию можно привыкнуть в детстве и полюбить это только потому, что это из детства. И что потом, даже если ты осознаешь это, все равно будешь искать безопасности в ужасе, и глаза и руки тиранов и преступников будут завораживать тебя, как удав кролика, потому что это пришло и отпечаталось в тебе в детстве.
Соня и сама не знает, зачем эти мысли приходят к ней каждый вечер перед погружением в сон. Поток сознания закручивается вихрем, разгоняется до серого ничто, и перед глазами Сони возникает длинный коридор внутреннего города. И опять она не может понять, где находится этот город – внутри или снаружи. А потом наступает сон.
ГЛАВА 7. Пиратский флаг
Утро прекрасно. Солнце, ветер, запах акаций. Словно мир влюблен и танцует от радости. Высоченная южная осока шуршит на ветру, шумит прибой, поскрипывают песчинки под ногами.
Соня и Рита идут по тропинке к морю. Рите приходит СМС. Она читает и начинает на ходу отвечать.