Холодный воздух приносил снежинки с улицы через распахнутую дверь балкона, взлетала штора, празднично поблескивая новогодней мишурой. И музыка, всюду гремела музыка.
Соня ничего не могла сделать, слезы сами текли по щекам. Стрелка на шкале жалостомера к себе давно и прочно застыла в красной зоне. Они пришли, принесли ей торт и вискарь. Вадик и Алиса. Веселые, радостные. Будто это они вместе, а не она и Вадик.
– Ну что ты, малышка? – сочувственно произнес Вадик, присев к ней на кровать. – Голова болит? А мы тебе тортик принесли. И виски. Сперли с банкета.
«Мы» больно резануло Соню, и она процедила сквозь зубы:
– Ненавижу вас. Обоих.
Лицо Вадика мгновенно изменилось, его глаза загорелись волчьим огнем.
– Молодец. Просто умница. Отлично. Значит, тебе лучше одной. Давай. Оставайся.
Алиса стояла за его спиной и даже не сомневалась, что она поступает хорошо, что это нормально – то, что Соня лежит в постели с растянутой ногой, а ее Вадик сопровождает Алису и днем и ночью.
– Вадик, я обязательно должна тут быть? – Алиса брезгливо наморщила носик.
– Да. Я хочу, чтобы ты осталась. У меня нет секретов от тебя. Я хотел, чтобы ты посмотрела на нее. Чтобы ты сама во всем убедилась.
– Урод! – выдавливает Соня сквозь ком в горле.
– Что ты сказала? – Вадик бьет Соню по щеке.
Алиса хватает его за руку.
– Перестань! Как ты смеешь бить девушку! За что?
– Она шантажирует меня своим вытьем. Надоело!
– Угадал! Это шантаж – кричать от боли, когда тебя режут без наркоза. Точно. Я и не знала, что это называется шантаж!
– Заткнись!
– Идем отсюда!
Алиса утащила Вадика, схватив его за руку.
Соня поднялась с кровати, взяла бутылку виски, хлебнула, потом еще и еще. Торт полетел в стену, и Соня с наслаждением смотрела, как он ползет вниз по дорогим обоям люкса. Она даже и сама не знает, что предъявить Вадику? Что? То, что ее сознание превратилось в руины? То, что весь мир, который был прежде ее миром, стал миром Вадика?
Белое небо рушилось на землю крупными снежными хлопьями. На горячих губах Сони таяли снежинки. Слезы лились ручьем и падали в снег. Соня ненавидела себя за это. Ну что она, маленькая девочка, что ли? Соня нагребала горстями пушистый снег и жадно хватала его ртом. Семь этажей. Земля очень быстро летела навстречу.
ГЛАВА 14. Рита. Стратегия и тактика
Море лаванды простирается по одну сторону от берега, море воды простирается по другую сторону. Запах. Неповторимый запах кружит голову, фиолетовый сладкий запах окутывает волшебным облаком. Это такое магическое женское занятие – собирать лаванду или ягоды и разговаривать о том, о сем. Мужчины думают, что женщины говорят только о косметике, детях и нарядах, но это не так. Если бы они послушали тайные женские разговоры, они очень удивились бы.
– Подумала вчера, – говорит Соня, – море соленое, как слезы. А что, если это и правда слезы? Мы все произошли из слез.
– Точно, – соглашается Рита. Она нюхает цветы и закрывает глаза, улыбка появляется на ее бледном, несмотря на загар, лице.
– А потом я придумала легенду. Нет. Я не придумала ее. Мне кто-то нашептал, наверно. Как будто Зевс обидел Афину, и она пошла плакать. Плакала-плакала и наплакала целый тазик слез. А Зевс споткнулся, и все слезы выплеснулись на Землю. Так получилось море. Зевс разозлился, метнул в море молнию, и появились бактерии, а потом уже все стали жрать друг друга и постепенно эволюционировали. Представляешь, когда-то и ты, и я были бактериями.
– Да ладно. Я не была бактерией.
– А я была, – говорит Соня. – Я была бактерией, рыбой, потом стала зверем, потом уже человеком. Иногда мне кажется, что мне миллион лет.
– Смешная ты, – усмехается Рита. – Я знаю, ты хочешь отвлечь меня.
– Ага, – улыбается Соня.
– Спасибо, Соня. У тебя неплохо получается. Но меня очень колбасит. – Рита опять достает таблетки и глотает одну, запивая водой из бутылочки.
– Знаешь, – Соня грустнеет, погружаясь с прошлое, – я тоже думала, как можно предать «нас»? Мы же одно целое, это как предать свою печень или почки. А потом я поняла: никаких «нас» не было. Я сама придумала «нас». Он приехал в Москву, чтобы сделать карьеру, и был готов на все ради этого. А я тут вообще не причем. Была нужна, а теперь нет.
– Ужас. Гадко, – морщится Рита. – Но это хотя бы понять можно. А у меня-то что? Что он в ней нашел? Большие сиськи? И все? Там же ничего нет. Ни-че-го! Дура набитая! Во! Променять на сиськи детей, семью. Как?
– Ну, так. Захотелось больших сисек. Маленькие наскучили.
– Ага! Так ты прикинь, – Рита шмыгает носом. – Он же мне еще и жалуется. Говорит мне: «Как же она без меня? Она такая беспомощная!» Мне жалуется! Хочет, чтобы я ее пожалела. Я – ее! Можешь представить?
– Могу. Кому еще? – Соня пытается иронизировать. – Ты же мамочка! А мама должна помочь. Смешно, но банально. Вот что и гадко, что все банально!
– Но он же любил меня! Любил! – Рита опять впадает в отчаяние. – У нас все по-настоящему было! Почему он к ней хочет уйти?
– Никто ни от кого не уходит, Рита, – тихо говорит Соня. – Все уходят от себя прошлого к себе будущему. И другой человек – лишь повод, толчок, точка опоры. Не более. Дура, говоришь? С сиськами? Надоело быть мальчиком. На фоне дуры проще реальным пацаном себя ощутить. Вот и все. Все просто.
Рита качает головой.
– А любовь? А как же семья? Что, ничего не значат?
– Нет никакой любви. Физиология одна. А все остальное – невроз.
– А зачем тогда жить?
– Низачем. Просто. Зачем кошки живут? Просто живут.
Рита слушает Соню и постепенно успокаивается. И тут дело не в словах Сони, а в том, как она их говорит. Спокойно, почти благостно. И это спокойствие нужно Рите. Только оно.
Мобильник Риты сигналит о сообщении. Рита читает его, и ее дыхание учащается.
– Что такое? – спрашивает Соня.
– Подруга пишет. Она работает вместе с ними. С Антоном и Сисярой. Антона вместе с Сисярой отправляют в командировку. На два месяца. Это конец! Сисяра укатает его там.
Рита трясущимися руками открывает бутылочку с водой и пьет.
– А дети с кем у тебя сейчас? – спрашивает Соня.
– С ним. Днем домохозяйка, вечером он.
– А если он уедет?
– Свекровь себе детей возьмет.
Соня смотрит на Риту с изумлением.
– Что? – Рита не понимает.
– Скорее звони свекрови! Пусть заболеет срочно! Пусть что угодно делает, только пусть не берет детей к себе. Она ж не хочет, чтобы ее сын троих детей бросил? Нет? Или она тебя ненавидит вместе с детьми?
– Не-ет! – поднимает брови Рита. – Она против развода. У меня свекровь отличная. Точно! Как я не доперла! Спасибо, Соня. Ты мегамозг просто! Он останется, и она поедет одна! Чтоб она там и сдохла! Сучка драная!
Рита лихорадочно набирает номер. Длинные гудки.
– Не берет, – Рита огорчена.
– Ну, позже позвонишь, – деловито советует Соня. – СМС отправь. Пойдем на рынок сходим. Мороженого купим. Тут же есть рынок?
ГЛАВА 15. Джонни провожает Зайку
Вокзал в Севастополе радостный, когда приезжаешь, и грустный, когда уже надо уезжать. Особенно грустно, когда ты – женщина тридцати пяти лет, не очень выдающаяся, вполне-таки обычная, и тебе нужно уезжать обратно в серую скуку Москвы из сказочной истории про Принца. И провожает тебя твой Принц, и ты не можешь с ним остаться, потому что одна половина твоего мозга все понимает – нет никаких Принцев.
Любой Принц живет неделю или две, а потом превращается в Демона или Людоеда. Но вторая половина мозга все еще верит в Принца. Верит вопреки всему, потому что эта вера удерживает тебя в жизни. Потому что если не эта вера, то что? Что может быть наградой женщине тридцати пяти лет, матери двоих детей, жене сорокалетнего мужчины, работнице большой корпорации, где нет ни секунды на счастье? Что? Что может компенсировать ей всю эту бессмысленность?
Поэтому она верит до последнего в сказку о Принце, до последней секунды, до отправления поезда, до взлета самолета. И хороший Принц знает это. Он – независимо от будущего – подыграет ей. Будет честным Принцем до конца истории. Это не так трудно.
Джонни обнимает Зайку и вздыхает. У него лицо безутешного Пьеро.
– Ты обманывать меня. Играешь со мной! Сядешь в поезд и тут же забудешь меня, Зайчатинка. Моя сладкая Зайчишка-малышка.
Зайка капризно кривит губки.
– Глупости! Джонни! Как я могу тебя забыть? Ты – самое прекрасное, что у меня было!
– Было? – Джонни вздергивает брови. – Уже было. Так я и знал. Не успела уехать…
– Джонни! Не рви мне сердце! Ты же знаешь, я ничего не могу сделать! Я должна вернуться к мужу!
– Просто ты не любишь меня! – Джонни опять включает нытье.
– Джонни! Перестань же!
– Конечно. Я простой бедный парень с пляжа, а там – бизнесмен. Так всегда! Все решают деньги!
– Ой! Забыла. Это тебе. На память!
Она снимает с себя золотую цепочку и вешает на шею Джонни.
– Да-да. Золотом решила откупиться, – усмехается Джонни, хотя подарки – это одно из приятных правил всех этих историй. Впрочем, Джонни не дорожит их материальной стороной, раздаривая их последующим принцессам. Ему важен факт трофея. Только это волнует его. Поэтому ему нетрудно играть прощание.
– Дурак, – Зайка надувает пухлые алые губки. – Это просто на память. Я люблю тебя, Джонни!
Джонни больно сжимает руку Зайки. Зайка вскрикивает.
– Синяк же будет.
– Недолго. Как раз успеешь меня забыть. Чтобы знала, как разорвала мне сердце. Ты не любишь меня. Ты любишь своего мужа.
– Джонни! Прекрати! – Зайка тоже соблюдает правила игры. Эта игра еще долго будет согревать ее тусклую жизнь в Москве.
– Гражданочка! Пора в вагон! – торопит проводник.
Джонни легко прикасается к губам Зайки и резко отталкивает ее от себя. Вытирая слезы, она поднимается на ступеньки вагона, забирает у Джонни свою сумку, проводник опускает железную крышку над ступеньками, и поезд трогается.
Джонни машет и идет следом. Недолго.
Поезд начинает ускоряться, и Джонни, красиво пробежав несколько шагов, резко останавливается.
– Я люблю тебя, Джонни! – кричит Зайка, высунувшись в окно туалета.
Джонни опять машет, Зайка тает в своем, отдельном от него будущем. Лицо Джонни опять становится обычным лицом курортного бездельника, живущего от истории до истории. Джонни снимает цепочку, смотрит на нее, кладет в карман.
Бабка с сумками, остановившаяся рядом, качает головой.
– Ах ты зараза! Альфонс чертов!
– Дура ты, бабка, – спокойно отвечает Джонни. – Я делаю их счастливыми. Давай помогу, что ли?
– Да иди ты! – ругается бабка, но Джонни уже берет ее чемодан.
– Не ори. Идем. Не украду я твой чемодан.
Джонни направляется к лестнице перехода, бабка семенит рядом.
– Вот и пойми вас, – с досадою говорит она, довольная тем, что ей не надо нести чемодан самой.
Глава 16. Малышка
Вечер. Почти вечер. До темноты остался час, не больше. Джонни идет по камням вдоль берега. Волны заплескивают его ноги в резиновых сланцах. Следом ковыляет на шпильках Малышка. Она полненькая, и явно не рассчитывала на такую дорогу.
– Долго еще? – Малышка недовольна, капли пота блестят на ее лице.
– Нет. Минут пятнадцать. Устала я. Ну, прости.
– О, боже! Нельзя было поближе найти место? Я не дойду.
Джонни равнодушно идет дальше. Ему даже не приходит в голову протянуть Малышке руку, как-то поддержать ее. Он весь погружен в свои мысли.
Внезапно открывается красивый пейзаж, и Джонни останавливается.
– Все. Пришли!
– Как? Ты же сказал…
– Я пошутил. Будем здесь фотографироваться.
Джонни открывает рюкзак и достает фотоаппарат. Малышка открывает косметичку. Заметив, что Джонни прицеливается объективом, она отворачивается и машет рукой.
– Да подожди ты! Я ж на черта сейчас похожа!
Открыв пудреницу, Малышка начинает подводить губы.
– Сказал бы сразу, я бы не красилась, весь мейкап превратился в черт-те что.
– Да ладно. Нормально все. Все равно море смоет весь твой мейкап.
– Что? – Малышка пугается. – Даже и не думай!
Джонни ждет, когда она накрасится, и потом знаком показывает, что она должна пойти на камень, о который разбиваются волны. Малышка смотрит на Джонни неуверенно, но он знаком показывает ей, что все будет именно так и никак иначе.
– Как ты это делаешь? – удивляется она. – Кажется, я пойду и в ад, если ты скажешь.
– Это могло быть интересно, – усмехается Джонни.
Смирившись, Малышка снимает босоножки.
Глава 17. Рита. Томительное ожидание
Рита и Соня сидят в кафе и едят мороженое. Громко играет арабская музыка. Она витиевато кружится над пестрыми рядами. Осенний рынок не так оживлен, как летом, но все же бархатный сезон – это еще сезон, и местные стараются выжать из последних деньков последние заработки, чтобы потом проедать их всю зиму.
Это приятно – сидеть в кафе, поедая мороженое, смотреть, как мимо идут люди: мужчины, женщины, дети. Шум шагов сливается в однообразный ритм. Соня закрывает глаза, и ей начинает казаться, что мимо ползет огромная гусеница.
Рита в который раз набирает номер на телефоне и слушает длинные гудки. Она по-прежнему бледна, и руки подрагивают.
– Почему она не отвечает? Трубку не берет? А вдруг она реально заболела?
Соня спокойна, она видит в Рите свое прошлое, и ей смешно то, что казалось серьезным. И от этого грустно. Почему она сразу не поняла, что потом ей будет просто смешно?
– Может, в ванной, – высказывает Соня предположение. – Выйдет – ответит. Не нагоняй.
Рита ест мороженое, Соня ест мороженое. Мимо идут люди, бегут собаки. Идет нищенка с сумкой, роется в мусорке.
– Ненавижу Сисяру! Ненавижу! – Рита кипит, она должна что-то сделать, чтобы найти выход скопившейся энергии, но выхода нет. Все, что сейчас волнует ее, – это ее разгоняющийся «трамвай», но у нее нет над ним власти. Соня смотрит на муки Риты и думает, что отвлечь ее можно только чем-то более сильным, более страшным. И тут ей вспоминается маньяк. Маньяк – это не развод, не война, не болезнь. Это настоящий инфернальный ужас. Это не может уложиться в голове нормальной женщины.
Соня доедает мороженое и говорит:
– Не за что тебе ее ненавидеть, Рит. Кошка не хочет зла мышке. Она просто хочет есть. А я вот что подумала.
– Что?
– Вот смотри: люди. Идут все по своим делам. На работу, домой, на свидание. И среди этих людей идет маньяк. Например, вот этот продавец мороженого. Что он делает по ночам? Смотри, какие у него руки. Какие мерзкие пальцы. А что, если он этими пальцами берет скальпель или нож…
– Перестань, – теперь Рита между двух огней.
Развод – это то, что сейчас важнее всего, но маньяк страшнее даже этого. И воображение Риты зашкаливает от ужаса. Соня продолжает разговор, чтобы закрепить эффект.
– Кажется, что это где-то не здесь, – говорит она неторопливо. – Где-то в книгах, в кино из Голливуда. А они здесь. Среди нас. Любой может оказаться маньяком. И представь, пока не доказано, что человек маньяк, ты должна разговаривать с ним вежливо, здороваться с ним за руку! Вот что ужасно!
– Прекрати, Соня! – воображение заставляет Риту нервничать.
– А представь: ты выходишь замуж за приличного парня, он иногда ездит в командировки, привозит подарки, заботливый, нежный. А потом, когда у вас рождается первенец, ты узнаешь, что его отец – маньяк. Что он ездил в командировки на охоту. Приезжал в город, знакомился с девушкой, она приглашала его в гости, и он пил ее кровь и тихо уходил, пока все спали. А у тебя от него ребенок. Вот что ужасно. От этого ты уже никогда не отмоешься.
– Перестань! – Рита уже начинает злиться.
Конец ознакомительного фрагмента.