– Чего-чего? – передразнил его мельник. – Вяжи ее, рыцарь в сияющих доспехах! Кто из нас двоих воин – я или ты? И за что только я каждый год дань плачу таким вот защитникам отчего края?
Видослав Рославич поколебался, подобрал рукава ферязи, кашлянул в кулачок и поднялся с колен. Ярогнева, будто нарочно играя с ним, убрала стрелу в тул, закинула за спину лук и сунула Душебор в ножны.
– Я…это… ты только не обижайся, – пробормотал Видослав. – Но это мой долг… Я должен задержать и доставить… за нарушение… препроводить куда следует… ввиду того, что преступность совсем разгулялась…
– Какая преступность? – поинтересовалась царевна.
– Ясно какая – из Дикого леса. Нечисть всякая. Твари кошмарные. Жуткие демоны, и так далее, и по списку…
– Выходит, я по твоему списку прохожу, как нечисть и кошмарная тварь? – голубые глазки охотницы невинно моргнули.
– Что ты, ваше высочество, нет, конечно! Только, все-таки, уговор: из лесу не выходить. А вы выйти изволили. Непорядок. Разбирательство учинить надобно, задержание оформить. Чтобы все как положено. Дело белыми нитками сшить.
– Так ты сам в лес забрался! – невинно моргнула царевна.
– Я-то что… я тут воевода… я обязан за всем проследить, чтобы не было непорядку… самоуправства, поджогов, судов беззаконных… а в Диком лесу имели место случаи внесудебной расправы… так что я был обязан… Не виноват я, это служебный долг!
– Чего ты болтаешь, трепло! – вышел из себя Курдюм. – Хватай ее! Обезоруживай! Меч отними перво-наперво, витязь!
Даже ворон на ветке не удержался и перелетел пониже, чтобы полюбопытствовать, чем кончатся потуги важного должностного лица.
– Ну чего тебе дался этот меч? – состроил страдальческую гримасу Видоша.
– Этот меч колдовской. Если он не поможет избавиться от водяницы, то ничто уже не поможет! – сгоряча выкрикнул мельник.
– Так возьми его! – Ярогнева сняла ножны с пояса и протянула Видоше. – Забирай. Ты – боярин, ты должен заведовать оружейной. Разве не так?
Видослав распахнул глаза: нет ли подвоха? Вроде, девка сама сдает оружие. Надо забрать, разве не так? Иначе что скажет общественность?
Царевна кокетливо поправила желтую запону, скрепившую полы ее багряного корзна. Видослав наконец нашел в себе силы, приблизился и протянул руку к мечу.
– Ввиду милости правосудия… учитывая явку с повинной… и добровольную сдачу… то я, право, не знаю…
– Смотри сюда! – властно велела охотница.
Она показала боярину яхонт желтовато-медового цвета, вставленный в золотую оправу запоны. Прозрачный, с мелкими каплями самоцвет заключал в себе темно-коричневую прожилку, похожую на зрачок. Запона до удивления напоминала змеиный глаз, которым удав завораживает добычу. И Видоша повелся на эту опасную ворожбу: он окончательно потерял волю, перестал лепетать и двинулся к Ярогневе, позабыв и себя, и товарищей.
– На колени! – велела царевна.
Он покорно опустился перед ней на траву, примяв полы ферязи.
– Кто ты таков? Говори, ничего не скрывая!
– Видослав, сын Рослава, из служилых людей Великого Мира-города, – ровным тоном пропел рыцарь.
– Как ты очутился у нас в Грязной Хмари? – требовательно допрашивала его Ярогнева.
– Из столицы прислали, чтобы смотреть за князем, – не переча, продолжал выдавать Видослав.
Ярогнева удивилась и сделала шаг назад. Запона в ее руке покачнулась, Видослав вздрогнул, отвел взгляд и с изумлением оглядел себя, стоящего на коленях. Однако дева опомнилась, быстро приблизилась, положила руку ему на плечо и заставила снова посмотреть в змеиный глаз камня. Видоша разинул рот и застыл.
– Кто тебя прислал? – продолжила она свой допрос.
– Мой государь, величайший правитель мира, кормилец и благодетель! – истово отвечал боярин.
– Какой еще государь? – с досадой бросила Ярогнева, очевидно, не понимая, о чем лопочет привороженный Видоша. – Разве не Всеволод Ростиславич – великий князь?
– Что ты! – развел рукавами Видоша. – Севку-князя давно развенчали. Он нынче в опале. Вот и сослали его на край света. А мне повелели следить за ним, чтобы он не сбежал и не начал сноситься с народом, который хочет вернуть его на престол.
– Вот это новость! – похоже, Ярогнева раньше ничего не слыхала о столичных делах. – А кто же теперь на великом столе?
– Буривой Прибыславич, бывший Севкин дружок. Он меня среди других бояр выделил и доверие мне оказал, за что я вечно ему благодарен. Только жить в таком захолустье я, признаться, не рад. Мне бы обратно, в столицу… Кабы знала ты, сколько мук я терплю в этой глуши!
– Да чихать мне на твои муки! – рассердилась царевна. – Что ж теперь Всеволод Ростиславич? Неужели он ссыльный? Я-то думала: он тут отдыхает от столичного шума.
Несмотря на стеклянный взгляд, Видослав нашел в себе силы расхохотаться.
– Несчастное, дикое лесное дитя! – воскликнул он. – Выросла в чаще и не знаешь: шум столицы – как гром, но этот гром слаще музыки.
– Помню я эту музыку! – с еще большей досадой выкрикнула Ярогнева. – Помню и Кремник, и каменные палаты. И острые иглы шатров, что вонзаются в небо. Помню золоченые крыши храмов и толпы народу. Суету площади-Середы и громаду Железной стрелы. Только я уже начала думать, что это все мне приснилось. Столько лет прошло – всего не упомнишь.
Взгляд Видослава уже начинал мутнеть. Речь его становилась все более неразборчивой. Наконец, он сбился на бормотанье, из уголка его тонкого рта стекла струйка слюны.
Хорохор сорвался с ветки, закружил над головами и тревожно заграял:
– Довольно, царевна! Нет нужды прошлое поминать. Не боярин наша цель, а вурдалак!
– В самом деле! – опомнилась Ярогнева.
Она прикрыла Змеиный глаз ладонью и захлопнула на плечах полы багряного корзна. Видоша пришел в себя, униженно вытер грязной ладонью слюни и прямо как был, на коленях, отполз обратно, под защиту собачьей своры.
А псы все не унимались и отчаянно лаяли на двух бойцов, сцепившихся посреди круга, образованного рыжими, пегими, черными, белыми хвостами, лапами и ушами. Горихвосту приходилось туго: Звяга оказался сторонником старого правила – бей до конца. Смуглая физиономия вурдалака медленно, но верно превращалась в фиолетово-красное месиво. Одна рука уже еле двигалась, вторая шевелилась едва, через боль. Сквозь замызганную рубаху начали проступать пятна крови, смешиваясь с алым травным узором, вышитым вокруг ворота.
«Не пора ли сдаваться? – приходило на ум. – Этот пес ведь прибьет, с него станется. Вот еще поерзаю для вида, и сдамся. Все равно меня свора из круга не выпустит…»
Отвратительно скалясь, Звяга склонился над его головой, чтобы шибануть повернее, прямо в глаз. Его кулак взвился в воздух и начал опускаться, как молот. Куцая черная борода псаря встопорщилась, по нестриженным вислым усам стекал пот. Горихвост зажмурился, отвернулся, и открытой ладонью оттолкнул его подбородок. Куцые космы бородки застряли меж пальцев, пара клочьев выдралась с корнем. Длинный ус намотался на мизинец. Горихвост отчаянно потянул палец обратно, стараясь освободить его, но ус только дергался и не хотел отвязываться.
Где же удар? Лежащий вурдалак приоткрыл заплывший глаз. Сморщив лицо, Звяга мотал бородой – дергающийся ус причинял ему страшную боль. Что, не нравится?
Горихвост нарочно дернул за ус посильнее. Звяга взвыл. Псы захлебнулись от лая. Железная хватка псаря ослабла, и Горихвосту удалось наконец вздохнуть. Медленно, не торопясь, он потянул ус к земле. Звяга начал клониться набок, рыпнулся пару раз, но не выдержал и скатился с его груди на траву.
Оп-па! Горихвост мигом вскочил и сам оседлал противника. Это вышло так неожиданно, что псы даже замолкли. А ведь у псаря не только усы торчат. Вон, борода в какие космы сбилась, аж в косички заплетать можно.
Горихвост намотал пару клочьев на пальцы и так потянул, что Звяга задергался на траве. Вот тебе еще! Вот! Получи! Ага, больно?
– Перестань! – взревел псарь.
– Отчего же? – пропыхтел вурдалак.
– Так нельзя! Не по правилам!
– А забить лежачего досмерти – это по правилам?
Горихвост вцепился в бородку и завозил ее вправо-влево, вверх-вниз.
– Вот тварь лесная! – ревел Звяга от боли. – В Диком лесу все нечистики шебутные, могут не знать простой вещи: мужика рвать за бороду – так обидеть, что он век не простит.
– Я не мужик, – сообщил Горихвост. – Я – нечистая сила.
– Зато я мужик! – хрипел Звяга. – Клянусь небом и землей – если не прекратишь, зарежу! Как пить дать!
– У тебя нет ножа!
– Ха! А это что?
Горихвост моргнуть не успел, а в руке Звяги и в самом деле сверкнул нож-засапожник, выхваченный из-за драного голенища.
– Ох ты! – Горихвост резко вскочил и отпрыгнул.
Одна из собак ухитрилась и цапнула его за ногу, но Курдюмовы сапоги из доброй козлиной кожи не пропустили укуса. Звяга ощерился так криво, что даже у матерого вурдалака по спине пробежали мурашки. Лезвие ножика, короткое, тусклое, все в зазубринах и царапинах, уставилось ему прямо в грудь. Звяга нехотя поднялся, перебросил нож из руки в руку и неторопливо примерился, откуда напасть. Кажется, он не шутил.
Горихвост оглянулся: свора окружала дерущихся со всех сторон. Как бы прорваться? Если собаки набросятся, то даже мне с ними не справиться. Сначала закусают, потом разорвут на клочки. Лихо-марево! Я от нечистиков улизнул, и для чего? Чтобы меня псы разорвали?
И тут прямо перед его носом в землю вонзилась стрела. Ее наконечник полыхнул сотней маленьких огоньков и расцвел, будто чудо-цвет, выкованный Сварогом из небесного пламени. Собаки поперхнулись и с визгом начали разбегаться. Звяга разинул рот, наклонился над огненной стрелой, чтобы получше ее рассмотреть, и тут язык пламени взвился и так полыхнул ему в рожу, что псарь заорал, отпрянул и ухватился ладонью за бороду. До нюха Горихвоста донесся запах паленых волос – это тлела борода псаря, и в ее пепельных космах полыхали едва заметные огонечки.
– Воды! – завопил Звяга и бросился к ручейку, журчащему вдалеке.
Собачья свора с лаем покатилась за ним.
– Пали! Хватай! Волк нам нужен живьем! – скрипучим голосом граял ворон, делая круг над головой Горихвоста.
А Ярогнева уже накладывала на тетиву вторую стрелу и целилась в вурдалака, и острый взгляд ее голубых, пронзительных глаз не сулил ничего доброго.
– Ну, волк, сдавайся по-доброму. Своей волей не отдашься – стрельну и на этот раз прожгу в тебе такую дыру, что руку можно будет просунуть, – грозно вымолвила лесная царевна.
Горихвост беспомощно оглянулся, но позади расстилалась лишь голая опушка, за которой шагах в двадцати вставала зеленая чаща конопляника. Колени его подогнулись, он приготовился спружинить и броситься в заросли, но тут же суровый оклик предупредил его:
– Не вздумай! Мои стрелы быстрее твоих лап.
Он скрипнул зубами и показал Ярогневе пустые ладони.
– Тихонечко, не балуй, – уговаривала его царевна, как взбрыкнувшего коня. – Подходи, становись на колени, руки за спину. Мордой в землю.
– Это у тебя морда. А у меня лицо, – хмуро возразил вурдалак, пригибаясь и тыкаясь носом в чахлую траву.
– Вот и ладненько, – довольно пропела дева, вынимая веревку и подступая поближе, чтобы связать ему запястья. – В ледяном дворце Мары одним лицом станет больше. А мы со своими мордами еще на воле помыкаемся.
Горихвост почувствовал, как рук коснулась веревка. И тут вдруг припухлое круглое тело, обернутое в добрый мятль, колобком подкатилось Ярогневе под ноги и стукнуло ей под коленки. Царевна опрокинулась навзничь и выпустила веревку, хотя лук по-прежнему оставался сжат в ее тонкой ладони.
Курдюм схватил Горихвоста за шкирку, рывком поднял на ноги и заорал, брызжа слюной:
– Давай дёру! Она щас подымется!
– Нет, постойте! – рассердилась царевна. – Я вас не отпущу!
Но Горихвост и не думал медлить. Следом за развевающимся мятлем Курдюма он в три прыжка перескочил через поляну и вломился в заросли конопли. Острые листья захлестали его по лицу, высокие стебли закачались у него за спиной. Курдюм постоянно оглядывался и вопил:
– Ходу! Кого из нас ноги кормят – мельника или волка?
Под темнеющим небом сверкнула стрела и вонзилась в землю в двух шагах позади Горихвоста. Конопля опалилась и вспыхнула, оставляя противный запах, который успел опостылеть ему хуже некуда. По загривку ударила волна жара. Краем глаза беглец заметил, что травяная чаща позади него полыхает, как во время пожара.
А пламенные стрелы все летели и летели по небу, проносясь мимо Вечерней звезды, одиноко мерцающей в надвигающихся сумерках.
Вот и овраг перед избой Дедослава. Каким огромным он казался во времена моего детства! А сейчас кажется мелким, будто его присыпали. Но нет, за прошедшие годы тут мало что изменилось. Из крутых склонов торчат кривые сосенки, тянущиеся к свету. Трещат заросли бузины. Хлюпают мокрые лужи, не просыхающие от того, что их не трогает солнце.
Хряк! И Курдюм с шумом скатился с обрыва, несколько раз перекувыркнулся, примял лопухи и высунул из зарослей голову, как испуганный заяц, огретый лопатой.
Вж-ж-их! И следом свалился Горихвост, ткнулся носом в толстое брюхо Курдюма и растопырил пальцы, смачно чавкнувшие в грязи.
Вечерняя темень уже пожирала извилистое овражье нутро. Солнце скатилось за Шернские заводи, но отсюда виднелись разве что верхушки лесных елей, окрашенные рдяными лучами.
Как я любил прятаться здесь в детстве! Залезешь сюда, и никто не отыщет. Мамка, бывало, выйдет на двор и зовет, а я схитрю и замру – попробуй, найди! Эх, где сейчас те времена?
– Чего размечтался, волчище? – пихнул его в бок Курдюм. – Уходим на север по дну. Авось, эта чертова девка нас не углядит.
– Я эти извилины знаю, – хмуро сказал Горихвост. – Овраг попетляет, да выведет нас на поверхность через двести саженей. Там уже не укроешься.
– Нам всего-то и нужно – добраться до мельницы! – зашептал с жаром Курдюм. – Она у меня как крепость. На щит ее не возьмешь!
– Эх, дружище Курдюм! – хлопнул его по плечу Горихвост. – Ты добрейшей души человек, но в охоте – дурак дураком. В лесу даже самая мелкая тварь понимает: ни в коем случае не тащи охотника к своему логову! От логова прочь уводить надо, иначе разорят дом, и не станет житья.
– Не уберемся по-быстрому – нас самих не станет!
Курдюм вскочил, ухватил Горихвоста за рукав и поволок за собой.
Когда они добрались до устья оврага, солнце уже погрузилось за край семи вод. Мерцающее стадо Ясного Месяца высыпало на сапфировый небосвод, закружив над головами звездный хоровод. Вечерние сумерки погрузили мир в тишину, лишь запоздалые кузнечики стрекотали, провожая последние теплые дни, да жаловались в дальних болотах лягушки на то, что скоро придется им впасть в забытье.
Горихвост высунул голову на поверхность и принюхался к воздуху.
– Ну, чего там? – нетерпеливо потряс его мельник.
– Тихо все. Не ерепенься! – успокоил приятеля вурдалак.
– Тогда полезли быстрее. Мне домой надо.
– Погоди! Перед нами ровное поле. Мы на нем, как на ладони. Нужно дождаться кромешной тьмы.
– Некогда мне ждать, – заныл мельник. – Не могу я хозяйство без присмотра оставить.
– Никуда не денется твое хозяйство, – возразил Горихвост.
– Если бы так! – всплеснул пухлыми ладонями Курдюм. – Водяница не дает мне покоя, беда с ней, и только. Чуть отвернулся – глядь, а она колесо поломала. Ось перекосилась, жернова встали. Я и на час боюсь выйти из дома. Эх, Горюня, если б ты только знал, как она мне вредит!
– Потерпи чуток, – сказал Горихвост, обнимая Курдюма за плечи. – Ночь уже опускается, еще полчасика – и нас никто не заметит. А пока высовываться рано – опытная охотница быстро смекнет, где нас ждать.
Курдюм сдался и привалился спиной к глинистому склону оврага.
– Мятлик свой не запачкай, – ухмыльнулся Горихвост.
– Кто бы мычал, – осклабился мельник в ответ. – У самого рожа заплыла, пальцы в грязи, как… как у вурдалака, другого слова не подберу. Вотолу тебе только вчера подарил, а она уже в дырах. Ничего: вот вернемся на мельницу, вычистим перышки.