Поэтому отец сразу усаживал его в уголке, со ступкой, пестиком и кучей всего, что требовалось измельчить и растолочь. Такое времяпровождение не назовешь приятным. К тому же пока Айк корячился со ступкой, отец беседовал с Эйвором о более высоких материях, а старшего сына полностью игнорировал.
Но сейчас Айка обрадовала возможность спокойно посидеть и все обдумать.
Он не мог забыть слова Джори. Насчет города.
Раскрыть эту тайну, конечно, очень хотелось. Но что-то неприятно цепляло, царапало душу, и он не мог понять, что именно. Доводы Джори звучали убедительно. Ходить в город Айку не запрещали. Два часа пешком – это ерунда. Выйти на рассвете, как отец всегда делает, и…
И тут Айк понял, что ему так не нравилось в этой затее.
Слежка.
Придется следить за отцом, ведь Айк даже примерно не представлял, где находится город. Была дорога из деревни, но на ней обязательно с кем-нибудь столкнешься, а значит, это неподходящий путь. Отец, насколько знал Айк, предпочитал свои тропы. И если он заметит, что сын следит за ним…
Кровь бросилась в лицо Айку. Он не представлял, что отец скажет или сделает в подобном случае, и это как-то не вселяло уверенности. Но ведь Айк умеет ходить так тихо, что и веточка не шелохнется. И если в городе много людей, как рассказывал Джори, затеряться среди них будет легче легкого. Однако же…
Закончили работу когда совсем стемнело. Эдвард отправил зевавшего Эйвора спать, но Айк задержался. Медленно, осторожно поставил ступку на место и заширкал веником по полу.
– Иди, я уберусь, – сказал отец. Он покачивал перед глазами стеклянный кувшинчик с темной, маслянистой жидкостью. Десяток разнокалиберных свечей бросали на стол и стены причудливые тени.
Айк поставил веник в угол. Взглянул на отца – жилистые руки с узловатыми пальцами, движения скупые, отточенные многолетней практикой. Правое запястье охватывала татуировка наподобие плетеного браслета.
Интересно, откуда она у отца. Украшений он никогда не носил, так зачем татуировка? Еще одна тайна…
Айк глубоко вдохнул, зажмурился на миг, как перед прыжком в воду и произнес:
– Отец… а почему деревенские нас не любят?
Эдвард взглянул на него искоса и вернулся к своему занятию.
– Люди не любят тех, кто от них отличается. Хозяйство у нас справное, не нуждаемся. Многие завидуют нам.
– Да, но мы могли бы жить в деревне, – осмелел Айк, – ведь там…
– Там нет ничего хорошего, Айк, – резко перебил Эдвард. – К чему эти вопросы?
Айка словно окатило ледяной водой, но он все-таки пробормотал:
– Ты сказал однажды, что, когда я вырасту, ты расскажешь… зачем ты уходишь в город. Ну и вот… я подумал…
Слова его повисли в воздухе. Эдвард добавил в кувшинчик белого порошка и снова начал покачивать перед глазами, медленно и плавно.
– Ты слишком мал, – произнес он так, словно горло его сжимала невидимая рука.
– Но, отец…
– Я же сказал, еще не время! – вдруг выкрикнул Эдвард, резко развернувшись к сыну.
Айка отбросило назад этим криком. Перепуганный до смерти, он прижался спиной к двери.
Эдвард оперся обеими руками о стол и тяжело дышал. Выпрямился, взглянул на Айка. Глаза его блестели в мерцании свечей, будто под слоем воды.
– Ты все еще здесь?
Айк не помнил, как его вынесло вон. Очнулся в своей комнате, где, свесив ногу и руку с кровати, сладко спал Эйвор.
На следующий день отец вел себя, как обычно. Но Айк не мог забыть его исказившегося лица и блеска глаз в полумраке мастерской.
Эта безумная вспышка должна была нагнать на Айка страха и заставить навсегда отказаться от мыслей о городе. Но, как ни странно, она только усилила его любопытство.
Что-то там есть, раз отец это так ревностно оберегает! Уж если он потерял самообладание… последний раз это случилось в день смерти матери.
Айк кормил близняшек, таскал дрова и воду, стирал, готовил, а мысли его были далеко.
Если ему приходила в голову идея, он воплощал её в жизнь, не откладывая. Отец уже обмолвился, что уходит в город завтра утром. Более подходящего момента, чтобы последовать за ним, и не придумаешь.
И все-таки Айк продолжал колебаться до самого вечера и ночью, когда Эйвор и близняшки давно уснули. Один Эдвард бодрствовал – ходил по своей комнате взад-вперед, с размеренностью часового механизма. Айк, взбудораженный размышлениями, тоже не мог заснуть и все слушал, слушал мерные шаги.
Ночь была безлунная. За окном привычно шумел лес, поскрипывали деревья. На соседней кровати ровно дышал Эйвор. Айк вспомнил горящий темным огнем взгляд отца, и ему захотелось бросить эту вздорную затею и забыть о ней. Но тут перед мысленным взором появилось спокойное, светлое лицо Джори.
Он такой взрослый, много путешествовал и столько всего знает! Если Айк побывает в городе, то сможет рассказать о нем! Ну и вообще… докажет, что он не слабак и не трус, который остался дома, испугавшись отцовского гнева.
Что он достоин быть другом Джори.
Подумав так, Айк внезапно успокоился. Свернулся калачиком, пристроил локоть под голову.
«Вот Джори удивится!» – мелькнула смутная мысль, и Айк улыбнулся ей.
Минуту спустя он крепко спал.
3
«В конце концов, ничего ужасного не случится! – уговаривал себя Айк в сотый раз, натягивая холодную с ночи одежду, – посмотрю и сразу назад. Отец меня и не заметит».
Эдвард уже завтракал – Айк слышал, как тот тихо двигается по кухне. Почему-то он всегда уходил в город незадолго до рассвета, украдкой, точно вор.
Айк сидел на постели, прислушивался и ждал. Биение сердца ощущалось всей кожей, руки заледенели. Но вот мягко стукнула входная дверь, а затем дверь мастерской, где отец хранил свою котомку.
«Пора!»
Небо над лесом только-только начинало светлеть. Все предметы в комнате медленно обретали привычные очертания.
Айк глубоко вздохнул, бросил виноватый взгляд на крепко спящего Эйвора и бесшумно открыл окно. Пахнуло свежей холодной листвой и влажным деревом. Айк влез на подоконник и увидел, как закрывается калитка за спиной отца.
Комната, где жили братья, была угловой; Айк дотянулся до стыка бревен и ловко перебросил тело на них. Пальцы скользнули по мокрому от росы дереву, и он чуть не полетел на землю. Удержался в последний миг, прижался к холодной стене. Сердце громыхало в ушах. Стараясь не пыхтеть слишком громко, спустился по стыкам бревен, как по лестнице.
Небо стремительно наливалось голубизной, полумрак отступал, и Айк рассчитывал быстро догнать отца. Но минуты утекали одна за другой, а того все не было видно. Он явно воспользовался одной из тайных троп, которые веером расходились во все стороны от дома. Не только братья прокладывали их – Эдвард тоже провел детство в этом лесу.
От холода и возбуждения Айка била крупная дрожь. Он примерно представлял, куда ушел отец, и следовал той же тропой. Впрочем, тропа – это громко сказано, посторонний человек не разглядел бы ее в этой чаще.
Время от времени Айк замирал на месте и прислушивался. В вышине дрожали извивы птичьих голосов; замирали, переплетались, точно струи льющейся воды. Шорох листьев и хруст подлеска указывал направление. Правда, порой приходилось стоять минуту-две, прежде чем удавалось что-то услышать.
В один из таких моментов Айку показалось, что все безнадежно, ему не нагнать отца. В душу закралось предательское облегчение. Можно спокойно вернуться к завтраку, никто ничего не узнает. Для очистки совести Айк прикрыл глаза, еще раз напряг слух. И – вот незадача! – на грани слышимости уловил потрескивание лесной подстилки под торопливыми шагами.
Так они шли около часа; когда впереди показался просвет, Айк невольно ускорил шаг. Он дрожал, одежда промокла от росы. Легкий ветерок подсказывал, что впереди открытое пространство. Айк спрятался за деревом и взглянул сквозь ветви кустов.
Он увидел небольшую, почти идеально круглую полянку. Посередине росло дерево, при виде которого сердце Айка дернулось и пропустило удар.
Лесной исполин вонзался в небо, подобно копью. Таких деревьев Айк еще не встречал – вдвоем с Эйвором они не смогли бы обхватить ствол у основания. Затылок заломило, когда Айк запрокинул голову, разглядывая крону. Она сильно поредела от старости, совсем как шевелюра у пожилого человека. Но каждая ветвь была так же толста, как бревна в стенах дома Райни.
Айк так засмотрелся на это чудо, что не сразу заметил отца. Тот стоял у подножия дерева и напряженно вглядывался в лес.
Айк замер, стараясь дышать потише. Мысли пульсировали в такт бешеным толчкам сердца. Что, если отец увидит его? И если это случится, что сказать в свое оправдание?
Казалось, прошла вечность, прежде чем Эдвард отвернулся и скрылся в лесной чаще. Айк перевел дух, подождал немного для верности и вышел на поляну. Надо быть осторожнее, не приближаться к отцу. Достаточно слышать его шаги.
Прежде чем уйти, Айк еще раз оглянулся, чтобы полюбоваться на невероятное дерево.
После восхода заметно потеплело, пение птиц сливалось в оглушительный хор. Лес словно раздвинулся, стал просторным и светлым. В лучах утреннего солнца он был сказочно прекрасен. Ярко-изумрудный мох пружинил под ногами, а деревья возвышались, как колонны древнего храма.
Но Айк, поглощенный одной мыслью – не попасться на глаза отцу – досадовал, что лес поредел. Густая чаща скрывала его присутствие, но теперь если Эдвард обернется, то сразу увидит сына, даже на значительном расстоянии.
Айк страшно устал – не столько от долгого пути, сколько от страха разоблачения; он уже двадцать раз пожалел, что ввязался в эту историю. Но не поворачивать же назад теперь, когда он так близок к цели!
Он торопился догнать отца и не позавтракал, даже не попил воды; голод и жажда мучили его все сильнее. Эйвор наверняка проснулся и с ума сходит от беспокойства. Айк оставил ему записку с просьбой покормить коз и выгнать их в загон. Но вряд ли она его утешит.
При мысли о брате Айк остро ощутил одиночество, и желание вернуться всколыхнулось в нем с новой силой. Заблудиться он не боялся, дорога по лесу всегда легко запоминалась. Но еще ни разу в жизни он не оказывался так далеко от дома. Да и лес чужой, незнакомый, и нечего ждать от него поддержки.
Тем временем отец миновал последние деревья и начал быстро удаляться. Айк подобрался к краю леса и выглянул из-за толстого ствола. Увиденное так его поразило, что несколько минут он не мог тронуться с места. Только смотрел, широко распахнув глаза и приоткрыв рот от восхищения.
Лес тянулся вправо и влево, словно его обрезали ножом. На равнине раскинулся город, обнесенный бревенчатой крепостной стеной. Огромные деревянные ворота были распахнуты настежь; в них вереницей втягивались телеги, пеший и конный народ. Шум стоял такой, будто над городом повис рой огромных пчел.
Размерами и красотой город превосходил самые смелые ожидания Айка. Стена с дозорными башнями по краям была не менее десяти метров в высоту. Ее окружал ров и оборонительный вал. Разбойничьи набеги давно превратились в страшные сказки для детей, необходимость в укреплениях отпала. И вал, и когда-то глубокий ров осыпались и заросли травой. Но стены, башни и ворота содержались в относительном порядке.
На поле ржавело множество мобов. Столько в одном месте Айк видел впервые. Здесь были и маленькие, и огромные, высотой с небольшое дерево. Вокруг них мирно паслись черно-белые коровы и разномастные лошади. Солнце еще не иссушило траву, и она хранила тот свежий, зеленовато-серебристый цвет, какой можно увидеть лишь весной. Розовые цветки душистого горошка, лютики и нежно-голубая вероника заткали этот зеленый ковер ярким узором.
А еще по всему полю виднелись развалины домов. В некоторых стенах сохранились оконные проемы, в них торчали помутневшие осколки стекла, точно оскаленные зубы мертвых животных. Замшелые фундаменты заросли кустами и молодыми деревьями. Лес медленно, но верно захватывал древние строения, и было ясно, что в конце концов от них ничего не останется.
Эдвард быстро шел к городу, огибая развалины и останки мобов; высокая трава хлестала его по сапогам. Еще пара минут – и он затеряется в потоке телег и обозов.
Айк запаниковал. Город так велик! Если он не нагонит отца сейчас, то уже ни за что его не найдет!
Забыв об осторожности, он выскочил из леса и помчался через поле. И тут почувствовал под ногами что-то необычное. Между пучками травы виднелась ровная серая поверхность. Она сильно потрескалась, но оставалась прочной и бежать по ней было очень приятно.
Древняя дорога! Вероятно, в лесу их затянуло дерном, а здесь нет.
Айк не смог удержаться от искушения потрогать удивительное покрытие. Оно было шершавым и теплым от солнца. И тут в траве справа мелькнуло что-то длинное, темное. Айк не успел сообразить, что это, как тело само отпрыгнуло назад.
Черная полоса не двигалась. Мертвая змея?
Айк присмотрелся и шумно выдохнул. Обычный корд – но почему он лежит здесь, посреди поля?
Айк называл это кордом, а Дирхель, который приносил его из Хранилищ, – «вечной веревкой». Он был сплетен из металлических нитей и покрыт неизвестным веществом, плотным и гладким наощупь.
Разной толщины и гибкости, корды не рвались и не гнили от непогоды. Из самых тоненьких Эйвор плел свои «индейские» украшения и корзинки для всяких мелочей. Толстые шли на починку хозяйственных построек; обмотанные ими ручки инструментов не скользили в руке и служили дольше.
Одним словом, незаменимая в хозяйстве вещь, и Айк машинально нагнулся, чтобы поднять его и смотать. И тут же опомнился.
Что он делает? Надо догнать отца!
Он помчался вперед и через минуту достиг дороги. Пристроился за какой-то телегой, не замечая недоуменных взглядов окружающих.
Город надвинулся на него, но Айк успел заметить черный с желтым плащ отца, мелькнувший в проеме ворот. Теперь главное – следовать за ним, ни на что не отвлекаясь.
Легко сказать!
Айк крутил головой и так часто открывал в изумлении рот, что шею и челюсти заломило от напряжения.
Да, в городе было на что посмотреть! Дома в два-три этажа, деревянные или каменные, нависали над улицами, маленькие и узкие окна напоминали бойницы. Повсюду какие-то лавки, разносчики с лотками, разноцветные вывески.
Айк привык к ровному, мягкому шуму леса, и громыхание копыт и тележных колес по булыжнику казалось оглушительным. Людей было пугающе много. Сколько же их здесь живет – сотни, тысячи? Они толкали друг друга, ругались и болтали так громко, что Айк поражался, как они не охрипнут.
Большинство горожан носило знакомую Айку одежду. Мужчины – простые штаны и рубашки со шнуровкой спереди, женщины – юбки и цветастые блузы или полотняные платья. Но попадались и более состоятельные люди. Они щеголяли кожаными штанами и куртками, коричневыми или черными, с украшением из разноцветных шнуров. Модницы в красных жакетах на меху и юбках глубоких, насыщенных цветов пробирались по краю улицы, чтобы не запачкать наряды.
Яркие одежды горожан составляли странный контраст с мрачно-серым или коричневым цветом домов и мостовой.
Но главное, что поразило Айка еще у ворот, – это страшная вонь. Над городом висел густой, тяжелый смрад гниющей соломы, конского навоза, застарелого пота, дыма и нечистот. Кое-где этот запах смешивался с ароматами еды, которую готовили уличные торговцы. Айка мутило, он даже хотел повернуть назад, но отвлекся на что-то, и запах перестал его донимать.
Людской поток втащил Айка в ворота и поволок по улице, как река уносит сухой листок. Он спешил изо всех сил – в такой толчее отец его точно не заметит.
Кое-что сразу бросилось в глаза Айку. При виде Эдварда люди замолкали и поспешно уступали ему дорогу. Один безногий нищий замешкался, но, бешено работая руками, оттащил немощное тело прочь с пути отца.
Казалось, горожане боялись даже мимоходом коснуться его. Словно Эдвард мог их испачкать или заразить опасной болезнью. В самой гуще толпы вокруг него мгновенно возникало пустое пространство, как будто его накрывали стеклянным колпаком. На Айка же, как и предсказывал Джори, никто не обращал внимания.